Нина Молева - Московские загадки
«Небольшого роста, он был сложения плотного, чрезвычайно полнокровный; один глаз был косой, и он имел обыкновение его прищуривать, что придавало ему вид несколько насмешливый; улыбка выражала всегда добродушие. Кажется, кроме военной истории и стратегических книг, другого чтения не было; в хозяйственные дела не мешался. Играл в шахматы и всегда побеждал; осень и начало зимы было для него лучшее время: по целым он дням гонялся за зайцами. Склонности его были молодецкие. Смолоду был отчаянный игрок и часто проигрывался до последней копейки; выиграв несколько сот тысяч, он победил свою страсть и перестал играть; страсть к женщинам превратилась в постоянную любовь к одной. Благородство души неимоверное, оно не дозволяло зависти ее коснуться, несправедливость царя не изменила его чувства к России, и он сердечно радовался вестям из Италии и горевал о Цюрихе…
Впрочем, слабости века не были чужды и Сергею Федоровичу Голицыну. Не миновал он и своего рода моды просить у светлейшего лишних земель в Саратовском наместничестве, где находилось его богатейшее имение Зубриловка. Просил он Потемкина «яко благодетеля, всех оною землею награждающего, пошарить по планам и побольше и получше ему отвести, коли можно – с рыбными ловлями, ибо, по болезни своей, сделал обещание по постам не есть мяса, то, следственно, только должен буду есть, коли своей не будет рыбы, один хлеб».
Вчерашняя «мэтресса» Потемкина оказывается превосходной, рачительной, но подчас и прижимистой хозяйкой. Она быстро справляется с нешуточными долгами мужа, достраивает свой московский дворец и докупает к нему соседние участки по Никитскому бульвару (№№ 6 и 10). Наводит идеальный порядок в поместье – богатейшей пензенской Зубриловке. Успевает одновременно каждый год рожать, вести хозяйство и устраивать хороший литературный салон, в котором руководствуется не чужими мнениями и подсказками, а собственным вкусом и судом. Княгиня не прочь и сама уделять время литературным опытам, которые свидетельствуют об определенных ее способностях. Среди близких друзей Варвары Васильевны оказывается Державин со своей первой супругой Екатериной Яковлевной.
Оба приезжают в московский дворец Голицыных, а когда в дом Державиных приходит беда – Державин оказывается под судом и следствием, – он находит приют и защиту у «Златовласой Плениры». Как говорит она сама, в ее дворце никакой арест поэту угрожать не может.
Дело в том, что в апреле 1785 года появилась в печати державинская ода «Бог». Буквально сразу он получает назначение губернатором в Петрозаводск, но через полгода его переводят в Тамбов из-за неумения ладить с высоким начальством. Мало того – в 1788 году Державин предается суду Сената. Варвара Васильевна укрывает незадачливого администратора на Никитском бульваре и сама едет в Петербург к дядюшке просить о защите, прихватив с собой жену поэта. Сохранилось письмо Варвары Васильевны Державину из Зубриловки: «Много благодарна за приятное о мне ваше напоминовение: Екатерина Яковлевна, делав всегда прибытием своим совершенное мое удовольствие, слава богу, здорова, я зла как собака на своего князя, что не писал ко мне нынешнюю почту, и в письме своем его разругала… Пожалуйте, пишите к нам чаще, что с вами делаться будет; курьер мой от дядюшки еще не бывал, и не знаю, что с ним случилося; боже дай, чтобы вы поехали в Петербург, откуда бы вы возвратились к нам в Тамбов!
Мы свое время проводим изрядно: в день работаем, а вечер читаем книги попеременно; приятно мне очень читать было описание ваше о моем замке [дом на Никитском бульваре], тем более что вы его таковым находите, и признаюсь, что очень мне по нем грустно; ежели вы так им прельщаетесь, то постарайтесь, чтобы и у вас был такой же. Затем желаю вам от бога всей милости, от царицы всего удовольствия и от всех добрых людей того же хорошего мнения, каковое ныне все о вас имеют и с каковым я вечно к вам буду».
Хлопоты «Златовласой Плениры» увенчались успехом. Благодаря заступничеству Потемкина Державин был принят в штат императрицы к «принятию прошений». В 1793 году он назначен сенатором и в 1794-м, кроме того, президентом Коммерц-коллегии.
Среди подопечных и друзей княгини оказываются ближайшие друзья Державина – Николай Львов и Василий Капнист, женатые на родных сестрах Дьяковых. Когда скончается супруга Державина, во второй брак он вступит с третьей сестрой – Дарьей Алексеевной.
Друг мой единственный…
Нет! Конечно же нет! О таком женихе для своей Машеньки родители и слышать не хотели. Дворянин? Но из немыслимой тверской глухомани. Единственный сын у отца? Но от этого их родовые Черенчицы, что в 16 верстах от Торжка, не становились ни больше, ни богаче. Прекрасно образован? Но с каких это пор образование обеспечивало служебные успехи! Принят в домах самых блестящих вельмож? Так ведь и живет на гостеприимных хлебах у одного из них. Его покровитель, восходящая государственная звезда А.А. Безбородко, действительно докладывал Екатерине Великой все поступавшие на высочайшее имя частные письма. Но ведь с Николаем Александровичем Львовым его связывала всего лишь симпатия – не родство.
И разве не вправе родители красавиц-дочерей, составлявших кадриль наследника престола, Великого князя Павла Петровича, рассчитывать на куда более высокую и связанную со двором партию для каждой из них? Удалось же старшую, Катеньку, выдать за графа Якоба Стейнбока! А вокруг младшей, только что выпущенной из Смольного института Сашеньки, увивался богатейший малороссийский помещик Василий Капнист. При его землях и усадьбах можно себе позволить даже сочинять и печатать стихи. О Николае же Львове поговаривали, будто он и литературой подрабатывал на жизнь. И в который уже раз супруги Дьяковы начинали сетовать на театральные представления и литературные опыты, которыми увлекался высший свет. В доме их влиятельнейшего родственника, дипломата П.В. Бакунина, где дня не проходило без любительских спектаклей, концертов или шарад, Машенька Дьякова была предметом всеобщего поклонения.
Николай Александрович Львов.
Современники сравнивали Машеньку с итальянскими певицами – у нее был красивый, хорошо поставленный голос. И с французскими драматическими актрисами – у нее превосходный сценический темперамент. «Мария Алексеевна, – напишет в декабре 1777 года М.Н. Муравьев, отец братьев-декабристов, – много жару и страсти полагает в своей игре». И никто не остается равнодушным к ее стихотворным экспромтам. Безнадежно влюбленный И. Хемницер посвящает Машеньке первое издание своих басен и тут же получает ответ:
По языку и мыслям я узнала,Кто басни новыеИ сказки сочинял:Их истина располагала,Природа рассказала,Хемницер написал.
Дьякова не посвящает себя поэзии, как жившие в те же годы Александра Каменская-Ржевская или знаменитая Елизавета Хераскова. Но у нее есть ясность мысли, простота слога и тот разговорный, без искусственных оборотов, язык, который введут в обиход русской литературы непосредственно перед Пушкиным поэты окружения Николая Львова.
В 1778 году замечательный портретист Левицкий напишет ее портрет, на обороте которого граф Сегюр оставит восторженные строки:
Как нежна ее улыбка,как прелестны ее уста,Ничто не сравнитсяс изяществом ее вида.Так все говорят, но что в нейлюбят больше всего —Это сердце, во сто кратБолее прекрасное,чем синева ее глаз.
(Перевод с французского)Со временем автор посвящения, состоявший французским послом в Петербурге, завоюет особое расположение Екатерины II и даже напишет для нее сборник пьес «Эрмитажный театр». Но при первой встрече с Дьяковой граф еще полон идей освободительной войны в Америке, в которой принимал участие, и вольные мысли делают его особенно желанным гостем в бакунинском доме.
На портрете Левицкого она кажется совсем юной: мечтательная красавица в пышных волнах искусной прически в духе королевы Марии Антуанетты, в свечении шелковых тканей, лент и кружев легкого платья – «полонеза». Художник сумел уловить, как нарочитость моды подчеркивает естественность манер девушки. Ее очарование не в правильности черт, но во внутренней мягкости и теплоте облика. Сегюр прав, продолжая свое посвящение:
В ней больше очарования,чем смогла передать кисть,И в сердце больше добродетели,чем красоты в лице.
Все так. Но Машеньке уже 23 года, и она все еще под родительским кровом. Есть от чего приходить в отчаяние любящим родителям, не располагающим к тому же достаточным приданым для дочерей. А ведь отец Машеньки – Алексей Афанасьевич, занимает должность обер-прокурора и очень тщеславен в душе. И дело не столько в родословной Дьяковых, заслуженных служилых дворян, ведущих свою историю от полулегендарного Федора Дьякова, основавшего на рубеже XVI–XVII веков города Енисейск и Мангазею. И не в происхождении матери, Марии Алексеевны, – она из древнего рода князей Мышецких. Для родителей гораздо важнее свойство с Бакуниными, открывавшее дорогу в петербургский высший свет, в том числе к Льву Кирилловичу Нарышкину, где нередкой гостьей, «по свойству», бывала императрица.
