Ален Демурже - Рыцари Христа. Военно-монашеские ордены в средние века, XI-XVI вв.
Итак, мирское духовенство протестовало против этого права, чрезмерного на его взгляд, позволявшего братьям проповедовать в церквах, на которые наложен интердикт, или по-прежнему проводить службы в своих церквах. Мирской клир имел для этой борьбы как минимум не меньше возможностей. Злоупотребления в этой сфере были (иначе их не осудили бы каноны Третьего и Четвертого Латеранских соборов), но не нужно их преувеличивать: случай со знаменитым Жоффруа де Мандевилем, который умер отлученным и которого лондонские тамплиеры якобы похоронили на своем кладбище, слишком раздут; никаких нарушений не было — тамплиеры дождались (посмертного) снятия отлучения[225].
Папство выступало против таких злоупотреблений. В 1207 г. Иннокентий III отчитал тамплиеров. В октябре 1248 г. Иннокентий IV ограничил право погребения и право служить мессы в диоцезах под интердиктом для четырех орденов Сирии-Палестины — Храма, Госпиталя, Тевтонского и святого Лазаря[226]. Под давлением обстоятельств (процесс ордена Храма, политика Филиппа Красивого в отношении папства) Вьеннский собор (1311–1312) по наущению епископов решил сократить привилегии военных орденов и отменить некоторые из их прав. Когда собор кончился, об этом больше не заговаривали; булла «Cum a nobis» Иоанна XXII от 30 апреля 1317 г. подтвердила военным орденам все их привилегии[227].
Итак, папство, даже если иногда «брюзжало», никогда не оставляло военные ордены на произвол судьбы (кроме Храма, но по другим причинам). В булле «Quanto devotius divino» от 1256 г. папа даже обрушился с резкой критикой на мирское духовенство, монахов и нищенствующих братьев, освобождая военные ордены от выплаты décime [десятой части доходов духовенства] (сбора с доходов духовенства) на крестовый поход. Впрочем, это было логично — военные ордены содействовали борьбе крестоносцев, направляя responsiones. Папство усвоило привычку передавать такие décimes, собранные с духовенства, светским суверенам, чтобы побудить их возглавить крестовый поход. Эти суверены желали подчинить себе военные ордены, и в 1297 г. Бонифаций VIII был вынужден пригрозить королю Арагона отлучением, чтобы заставить того соблюдать права военных орденов[228]. В XIV в. госпитальеров втянули в возмутительную практику продажи индульгенций, которой занималось папство. Так, Госпиталь продал в свою пользу индульгенции на оборону Смирны, изданные авиньонским папой Климентом VII. Они принесли ордену 25 тысяч флоринов[229].
Но эти привилегии, а также конфликты и процессы, которые они вызывали, не слишком благоприятно влияли на имидж. За эти привилегии, которые «общественное мнение» считало чрезмерными и которые порой бывали таковыми, очень дорого заплатили тамплиеры — в том числе и за другие ордены.
Глава 6
Люди. Комплектование
Военные ордены были монашескими орденами, специфическая миссия которых, военная и благотворительная, предписывала особый подход к комплектованию. С одной стороны, братья в основном были мирянами; с другой — немало людей, должности которых назывались по-разному, участвовало в деятельности ордена, не будучи его членами.
Мужчины, дети… и женщины
Во взрослом возрасте в военно-монашеский орден вступали свободно и добровольно. В принципе — потому что семья, род, вассальная группа, окружающая сеньора, иногда влияли на выбор индивидуума, побуждая его отправиться в крестовый поход или вступить в орден: так, Теодорих, маркграф Майсенский, во время крестового похода в Пруссию 1272 г. добился вступления в Тевтонский орден двадцати четырех членов своего рода[230]. Военный орден нуждался в воинах, а значит, во взрослых мужчинах. Показания, полученные от тамплиеров при допросах в ходе их процесса, выявляют, что в возрасте менее 20 лет в орден вступило едва ли 3 % тамплиеров[231]. Уставы и статуты не одобряли прием детей. Например, устав Храма: «Хотя устав святых отцов допускает прием детей в монастырь, мы не советуем обременять себя ими»[232].
Тем не менее Храм — и вместе с ним все остальные ордены — если не набирал, то по крайней мере принимал детей, которых помещали в него родители. Как отвергнуть отпрыска семьи благодетелей ордена! Знать пристраивала младших сыновей в военные ордены, так же как в Клюни или другие места. Тамплиеры, госпитальеры и тевтонцы принимали облатов — детей, предложенных ордену, — как и клюнийцы[233]. Составляя завещание в 1172 г., Гильом де Монпелье завещал свое достояние старшему сыну, а за его отсутствием — первому из младших, присовокупив: «Доверяю своего сына Ги на воспитание заботами и под охраной дома Рыцарства Храма и братьев Храма и прошу, чтобы они взяли его в ближайший праздник в означенном году на шесть лет». По истечении этого периода Ги даст обет. Но если тем временем скончаются два его старших брата, оставшийся в живых сын, ставший сеньором Монпелье, заберет его и будет содержать[234].
Итак, детей не отвергали, но устанавливали минимальный возраст для принятия обета: у госпитальеров — 20 лет, у испанских орденов цистерцианского подчинения — 18 лет (Сито, в отличие от Клюни, не принимало облатов), у Сантьяго — 15 лет, у тевтонцев — 14 лет. У последних дети до 14 лет, приведенные в орден родителями, служили хористами. В любом случае, достигнув возраста обета, дети должны были вновь обрести свободу выбора[235]. Со временем этот возрастной барьер стали не всегда учитывать, как показывает difinicio моримонского аббата для Калатравы за 1468 г.: здесь говорится, что дать обет поступления в орден можно в возрасте не младше 10 лет, а получить командорство — в возрасте не раньше 17 лет[236]. Более строго ордены относились к возрасту братьев-священников или капелланов: Госпиталь принимал только тех, кто уже получил младший чин церкви; желающий получить священство должен был уже достичь совершеннолетия и пробыть год послушником; наконец, нельзя было стать священником в возрасте моложе 26 лет[237].
Женщинам доступ в военный орден следовало бы закрыть. Обычно старались не допускать (по крайней мере ограничивать) всякие контакты с женщиной, этим излюбленным агентом беса. «Общество женщин, — написано в уставе Храма, — пагубно, и в прошлом дьявол через посредство женщин нередко сбивал иных с истинного пути в Рай. Пусть в дальнейшем дам более не принимают в дом Храма в качестве сестер». И добавляется: «И ради этого пусть никто из вас не посмеет целовать женщину: ни вдову, ни девственницу, ни мать, ни сестру»[238]. Тем не менее реальность была иной — все ордены, включая Храм, принимали «сестер» или «сосестер» (consoeurs): первые давали обет. Эрменгарда де Олуха и ее муж «отдались» ордену Храма в 1196 г. и жили в доме Барбера в Каталонии; овдовев, Эрменгарда дала обет и стала сестрой Храма[239]. Статуты Гуго Ревеля за 1262 г. разрешают госпитальерским приорам Европы принимать в свои монастыри сестер при условии, что те достигли канонического возраста; ранее такое право имел только магистр[240]. Точно так же тевтонцы принимали Halbschwester [сводных сестер (нем.)] (сестер или «сосестер»?), приносивших обет. В оправдание подобного присутствия женщин ссылаются на странноприимную миссию обоих орденов; довод необоснованный — те жили в монастырях традиционного типа, и это доказывает их автономию внутри военного ордена[241].
Ведь если присутствуют женщины, поставленная проблема становится проблемой места их проживания. Статьи устава Храма, процитированные мной, положили конец некой практике, принятой в самом начале деятельности ордена, когда, похоже, женщин и мужчин еще строго не разделяли; отныне сестры и «сосестры» Храма должны были жить вне пределов дома Храма. Это положение переняли для своего устава и тевтонцы[242]. Но как принимать в орден и при этом держать на дистанции?
Сестрам было предложено два коллективных решения: либо смешанная структура двойных монастырей, где мужская обитель объединена с женской руководством единого аббата или аббатисы, либо традиционный женский монастырь.
Орден Храма, из всех военных орденов наименее склонный допускать женское присутствие, тем не менее имел образец двойного заведения в самом чистом виде. Эрменгарда де Олуха в 1198 г. была назначена «командоршей» (preceptrix) командорства Роурелль — двойного командорства, как показывает акт от 11 августа 1198 г., где описано, как Беренгер Дюран вступает в рыцарство Храма в присутствии «дамы Эрменгарды де Улуйя (Олуха), сестры рыцарства Храма и в то время командорши дома Роурелль, брата Раймунда де Сольсоны, брата Иоанна, брата Вильгельма Эскансе, Титборги и других братьев и сестер, которые присутствовали или должны были прийти…»[243] Два женских монастыря ордена Сантьяго первоначально были двойными обителями, которыми руководила одна comendadora: Санта-Эуфемия-де-Косуэлос и Сан-Матео-де-Авила[244].
