Как Николай II погубил империю? - Александр Иванович Колпакиди
В таком положении не только нынешний год, но и всегда все семьи слабых, пьющих людей, все семьи сидящих по острогам, часто семьи солдат. Такое положение только легче переносится в хорошие года. Всегда и в урожайные годы бабы ходили и ходят по лесам украдкой, под угрозами побоев или острога, таскать топливо, чтобы согреть своих холодных детей, и собирали и собирают от бедняков кусочки, чтобы прокормить своих заброшенных, умирающих без пищи детей. Всегда это было!
И причиной этого не один нынешний неурожайный год, только нынешний год всё это ярче выступает перед нами, как старая картина, покрытая лаком. Мы среди этого живем!»
Там, в этой статье, еще много всякой нечеловеческой жути. И это именно то, среди чего русский крестьянин жил — просто из года в год число голодающих семей менялось, но никогда не пропадало совсем.
Эта тема очень неудобна для апологетов «золотой России». Одно дело — развитость или там неразвитость, и совсем другое — голод. Поэтому о нем просто стараются не упоминать. Однако до революции такое не прокатывало даже в официальных изданиях. Вот что писали о голоде в процветающей, высокоразвитой России Брокгауз и Ефрон, которых уж никак не обвинишь в большевистской пропаганде:
«После голода 1891 г., охватывающего громадный район в 29 губерний, нижнее Поволжье постоянно страдает от голода: в течение ХХ в. Самарская губерния голодала 8 раз, Саратовская 9[29]. За последние тридцать лет наиболее крупные голодовки относятся к 1880 г. (Нижнее Поволжье, часть приозёрных[30] и новороссийских губерний) и к 1885 г. (Новороссия и часть нечерноземных губерний от Калуги до Пскова); затем вслед за голодом 1891 г. наступил голод 1892 г. в центральных и юго-восточных губерниях, голодовки 1897 и 1898 гг. приблизительно в том же районе; в ХХ в. голод 1901 г. в 17 губерниях центра, юга и востока, голодовка 1905 г. (22 губернии, в том числе четыре нечерноземных, Псковская, Новгородская, Витебская, Костромская), открывающая собой целый ряд голодовок: 1906, 1907, 1908 и 1911 гг. (по преимуществу восточные, центральные губернии, Новороссия)»[31].
Сколько людей гибло в России от голода? А этого никто не знает. По большому голоду 1892 года данные разнятся, но историки сошлись на примерном числе в 500–650 тысяч. О прочих голодовках попросту ничего не известно. Можно было бы «покачать на косвенных», но учет смертности людей на местах попросту не велся, даже записи церковных книг никто не систематизировал. Да и многие, в попытках спастись, уезжали и гибли где-то на дорогах империи. А запредельная детская смертность вообще нивелировала все показатели.
С приходом к власти Николая II эту тему начали старательно заметать под ковер. Даже в газетах велено было вместо слова «голод» писать «недород». В повести Александры Бруштейн «Весна» есть потрясающий момент. Денщик, друга ее отца, военного врача, выслужив срок, отправился домой, на Волгу и попал в самый эпицентр голода 1898 года. Из всей своей большой семьи он застал последнего человека — умирающего брата. И вот что характерно: в городе Вильно, где жила семья автора, о голоде попросту не знали. Поскольку нет никаких оснований считать, что журналисты того времени чем-то отличались от нынешних, объяснение может быть только одно: цензура запрещала упоминать о голоде в газетах.
Да, но почему? Когда смотришь на карту, прямо-таки оторопь берет. Сколько в России земли — неужели она не может прокормить свое население?
Агрономия и выживание
Ну, во-первых, пахотной земли не так и много. Благословенная Сибирь, например, — это полоса вдоль Транссибирской железной дороги, остальное — тайга и тундра. Нет, можно распахать полоску где-нибудь на берегу Енисея, но только ради своих пирогов, до ярмарки ты урожай никаким образом не дотащишь, это ведь не связка соболиных шкурок, это груз увесистый. До постройки Транссиба толку от сибирского хлеба для страны вообще не было никакого — а вы думаете, почему его построили в рекордные сроки? Ради развития державы? Нет, чтобы удобнее было вывозить сибирские богатства.
В самой России пашни располагались поблизости от деревень — за десять верст пахать полоску не поедешь. Да и не так много было земли в густонаселенной Центральной России. На севере, конечно, больше — но толку-то с неё? Опять только семье на пироги, и то не факт, что хватит. Население тех краев жило не полем, а лесом.
В густонаселенной европейской России увеличить запашку было не так просто. Сильный работник с хорошими лошадьми, с хорошо кормленными в детстве и оттого тоже сильными сыновьями мог, в принципе, выделиться на хутор и разрабатывать новое поле — та еще каторга, кстати. Да и жизнь на хуторе специфическая — случись что, так и помощи не дождешься, разве что летом кто-нибудь, уйдя по грибы, наткнется на пожарище. В деревне же земли не прибавишь, все уже порасхватано.
Ну, и куды крестьянину податься? Остается одно: повышать производительность труда. Так? Да не так…
О. Тихон Шевкунов. «Настоящей проблемой было не малоземелье, а слабая механизация и низкая урожайность. В среднем русский крестьянин собирал с гектара 8 центнеров зерна. В Соединенных Штатах урожаи были немногим больше — 10 центнеров с гектара. Во Франции — 12. Не такая уж огромная разница, учитывая различие в климате. Но вот в Германии собирали 21 центнер с гектара! А это уже серьезное отставание».
Это не русский крестьянин собирал в среднем 8 центнеров зерна (или около 50 пудов с десятины), а такова была средняя урожайность, рассчитанная путем деления валового сбора (подсчитанного непонятно как) на общую посевную площадь в урожайном 1913 году. А в реальности урожайность в крупных хозяйствах на хороших землях могла доходить до 70–80 пудов и даже больше, а на плохих — опускаться до 25–30 пудов.
Но дело, впрочем, не в урожайности и механизации самих по себе. А в том, достаточны ли они были, чтобы прокормить земледельца и его семью. Мы уже разбирали экономику среднего крестьянского двора, находящегося на черте бедности, и выяснили, что примерно как-то, плюс-минус, но может. Однако ниже этой черты находились еще 75 % хозяйств —
