Владислав Зубок - Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева
Турецкое правительство, ощутив поддержку западных держав, также проявляло неуступчивость. Кто знает, если бы Сталин в июне 1945 г. предложил турецкому правительству заключить двусторонний союз, гарантирующий безопасность и особые привилегии в проливах, но без строительства баз, возможно, Турция и пошла бы на такое соглашение{172}. Но угроза суверенитету и территориальные претензии со стороны СССР задели национальные чувства турок и вызвали у них реакцию, на которую совсем не рассчитывали в Кремле. После смерти Сталина Хрущев обнародовал его замыслы на пленуме ЦК: «Разбили немцев. Голова пошла кругом… Давай напишем ноту, и сразу Дарданеллы отдадут. Таких дураков нет. Дарданеллы — не Турция, там сидит узел государств. Нет, взяли, ноту специальную написали, что мы расторгаем договор о дружбе, и плюнули в морду туркам»{173}. Эпизод с давлением на Турцию показал, что могущество Сталина имело свои пределы. Сталинское упование на силу, взявшее в этом случае верх над традиционной осмотрительностью вождя, вызвало сильное противодействие. Сталин не желал признавать поражения и не прекращал «войну нервов» против Турции, то усиливая нажим, то делая вид, что готов идти на уступки.
Новые документы, найденные азербайджанским историком Джамилем Гасанлы, дают представление о сталинской тактике и методах. В конце 1945 — начале 1946 г. Кремль использовал националистические настроения в Грузии и Армении в качестве орудия для политического нажима на Турцию{174}. Националистические страсти в этих республиках особенно обострились к концу войны, и Сталин умело ими манипулировал. Архивные документы показывают, что уже в 1945 г. между армянскими и грузинскими коммунистами началась тайная борьба вокруг того, кому достанутся отнятые у турок земли. Активность армянской диаспоры по всему миру и видная роль Армении в планах Сталина обеспокоили грузинское руководство, которое вынашивало собственный «национальный проект» в отношении восточных турецких вилайетов. Хрущев утверждал в 1955 г., что Лаврентий Берия совместно с руководителями Грузии якобы уговаривал Сталина попробовать отобрать у Турции юго-восточную часть Черноморского побережья. В своих воспоминаниях об отце сын Берии также пишет об этом (правда, этому источнику вряд ли можно доверять){175}. В мае — июне 1945 г. грузинские дипломаты и историки получили в Москве задание «изучить вопрос» об исторических правах Грузии на турецкие земли в районе Трабзона (Трапезунта), населенные народностью лазы, которая предположительно имеет общие этнические корни с древними грузинами. Дэви Стуруа, сын председателя Верховного Совета Грузии, вспоминал много лет спустя, с каким нетерпением его семья и другие грузины предвкушали «освобождение» этих территорий. И если бы Сталину удалось захватить эти земли, он, по мнению Стуруа, «стал бы Богом в Грузии». В сентябре 1945 г. руководители Грузии и Армении представили в Кремль записки с обоснованием притязаний на одни и те же области в Турции. Товарищи по партии, проповедующей интернационализм, не стеснялись в выражении откровенно националистических чувств как в отношении турок, так и в отношении друг друга{176}.
2 декабря 1945 г. в советской прессе было опубликовано решение Совнаркома СССР о начале репатриации зарубежных армян в Советскую Армению. 20 декабря советские газеты напечатали статью двух авторитетных грузинских академиков-историков под названием «О наших законных претензиях к Турции». Эта статья (основанная на их собственных докладных записках, представленных ранее Молотову и Берии) содержала призыв к «мировой общественности» о помощи: вернуть грузинскому народу «земли предков», отнятые турками много лет назад. В это время на Южном Кавказе ходили упорные слухи, что Советский Союз готовится к войне с Турцией. В Болгарии и Грузии были замечены военные приготовления советских войск{177}.
Слухи о готовящейся войне с Советским Союзом вызвали антисоветские настроения в Турции, вылившиеся в крупную антисоветскую и антирусскую демонстрацию в Стамбуле в начале декабря 1945 г. Докладывая об этих событиях в Москву, советский посол С. А. Виноградов предложил представить их Вашингтону и Лондону как свидетельство «фашистской опасности» в Турции. Он также намекал, что «антисоветская фашистская демонстрация в Турции» может стать хорошим предлогом для разрыва дипломатических отношений с Турцией и для «принятия мер по обеспечению безопасности», иными словами, для приготовлений к войне. 7 декабря Сталин прислал Виноградову грозную отповедь, напоминая, что не дело посла планировать советскую внешнюю политику. «Вы должны понимать, что мы не можем делать турецкому правительству каких-либо официальных представлений по поводу роста фашизма в Турции, так как это является внутренним делом турок». Предложение посла использовать ситуацию для наращивания войск вдоль советско-турецкой границы Сталин назвал «легкомысленным до мальчишества». Он писал: «Бряцание оружием может иметь провокационный характер… Нельзя терять головы и делать необдуманные предложения, которые могут привести к политическим осложнениям для нашего государства. Продумайте это и впредь будьте более рассудительными, к чему Вас обязывает Ваше ответственное положение и занимаемый Вами пост»{178}.
Кремлевский вождь все еще надеялся, что ему удастся сломить растущее сопротивление западных держав и осуществить советские планы в отношении Турции. «Армянская карта» и письмо грузинских академиков были подготовлены ко времени проведения встречи министров иностранных дел стран Большой тройки в Москве 16-26 декабря 1945 г., чтобы повлиять на ход обсуждения этого вопроса. Сталину хотелось привлечь на свою сторону Бирнса, не спугнув его. Чутье кремлевского правителя подсказывало ему, что нужно на время оставить Турцию в покое и нацелиться на Иран, где шансы на успех советской экспансии казались в то время весьма высокими.
Сталинская политика в отношении Ирана явилась еще одной попыткой достичь стратегических целей с помощью активизации национально-освободительных устремлений среди местного населения. Еще до начала Второй мировой войны Иран стал втягиваться в орбиту нацистской Германии. В 1941 г., после нападения Гитлера на Советский Союз, советские войска вместе с британскими союзниками оккупировали Иран, который был поделен на советскую и британскую зону примерно так же, как в 1907 г. Персия была поделена между Британской и Российской империями. Согласно соглашениям, подписанным в Ялте и Потсдаме, после окончания войны Великобритания и СССР обязывались вывести все свои войска из Ирана в течение шести месяцев. Между тем в Политбюро было принято решение получить доступ к иранской нефти, а поскольку правительство в Тегеране не хотело предоставлять СССР нефтяные концессии, Сталин решил использовать население Южного Азербайджана (северо-западной части Ирана) для достижения этой цели. Первый секретарь компартии советской республики Азербайджан Мир-Джафар Багиров неоднократно призывал Сталина воспользоваться военной обстановкой и присутствием советских войск в Иране для «объединения» советских и иранских азербайджанцев. Американский историк Фернанде Шейд справедливо заключила, что в отношении Ирана Сталин решил использовать азербайджанский национализм в качестве козырной карты в «традиционной силовой игре, где он хотел сорвать максимальный куш, не рискуя разрушить отношений с западными союзниками»{179}.
Иранская нефть, как и нефть вообще, чрезвычайно интересовала Сталина. Стремительный бросок механизированных частей гитлеровской армии по направлению к нефтеперегонным заводам и приискам в Грозном и Баку в 1942 г. еще раз показал вождю важность «борьбы за нефть» в обозримом будущем. Бывший нарком нефтяной промышленности Н. К. Байбаков вспоминал, как в 1944 г. Сталин неожиданно спросил его: «Товарищ Байбаков, вы думаете, союзники нас раздавят, если увидят такую возможность раздавить?» Сталин пояснил, что если западным державам удастся помешать СССР получить доступ к запасам нефти, то все советское вооружение, все танки и самолеты, окажется бесполезным. «Нефть — это душа военной техники». Байбаков вышел из кабинета Сталина «с беспокойством в сердце: стране нужно много, очень много нефти, иначе нас они раздавят»{180}.
Уже в 1943-1944 гг. Сталин занялся вопросами разработки нефтяных месторождений в Иране и разведки советских запасов нефти за Уралом, считая это важнейшей частью послевоенных экономических планов Советского Союза. Пока шла война и советские войска стояли в Иране, Кремль пытался узаконить свое право на добычу нефти в Северном Иране. Иранское правительство не испытывало симпатий к коммунистам, как и подавляющее большинство в меджлисе (парламенте) страны, склонявшееся в сторону британцев. Иранцы противились советским предложениям. 16 августа 1944 г. Берия доложил Сталину и Молотову о том, что «англичане, а возможно, и американцы ведут скрытую работу по противодействию передаче нефтяных месторождений Северного Ирана для эксплуатации Советским Союзом». В докладе подчеркивалось, что «США активно начали добиваться нефтяных контрактов для американских компаний в иранском Белуджистане», и в заключение делается вывод, что «успех нефтяной политики США на Ближнем Востоке начал ущемлять британские интересы и привел к обострению англо-американских противоречий». Берия советовал приложить усилия к заключению советско-иранского соглашения о нефтяных концессиях в Северном Иране и принять решение «об участии Советского Союза в англо-американских переговорах по нефти». Последнее предложение означало, что Советский Союз мог войти в «нефтяной клуб» трех великих держав в Иране{181}.
