Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей - Стефан Владимирович Машкевич
Во главе шествия, впереди оркестра самым наглым образом вопреки желанию организаторов манифестации, стала кучка монархистов, на трехцветных знаменах которых было написано: «Да здравствует конституционная монархия». По словам некоторых очевидцев демонстрации, на части монархических флагов имелась вполне откровенная надпись: «Да здравствует царь»{189}.
«Киевлянин» описывал события так:
Основная процессия <…> направилась по Трехсвятительской и Владимирской улицам к центру города. Население восторженно приветствовало появление русского национального флага.
Кружок с плакатом «конституционная монархия» пошел отдельно мимо присутственных мест, к памятнику Богдана Хмельницкого. Но, так как он, очевидно, избрал своим маршрутом также Владимирскую улицу, то в начале Владимирской (вблизи Софийской площади) обе манифестации встретились и, несмотря на попытки распорядителей разделить их, казалось, что они идут вместе.
Манифестанты спокойно прошли по Владимирской улице, <…> Фундуклеевской ул. и Крещатику до городской думы.
У думы группу манифестантов с плакатом «Конституционная монархия», шедшую впереди, встретила возбужденная, враждебная толпа <…>{190}
Итак, сторонники монархии возглавили шествие. Репортеры обеих газет сходятся также в том, что в начале Крещатика, между думой и Царской площадью[18], монархистов встретила толпа, не разделявшая их взглядов. Не обошлось без драк; группа солдат силой отняла у демонстрантов знамя с монархической надписью и штыками разорвала его в клочья. К счастью, до кровопролития не дошло – хотя уже после окончания манифестации толпа ринулась к зданиям реального училища и гимназии Стельмашенко (в Рыльском переулке, рядом с Софийской площадью), полагая, что туда снова отнесли плакаты с надписью «Да здравствует царь». Только непосредственное вмешательство поручика Лепарского предотвратило разгром.
Было понятно, что идея демарша принадлежала не самим юным монархистам. Яков Ядов в очередном выпуске «Конфетти» задал, в рифмованной форме, достаточно естественный вопрос:
Кто они?
Совершили крупный труд,
Бывши незаметными
И пустили детский люд
С флагами трехцветными.
Их мечты, – создать угар
Слабыми силенками,
Загребать погромный жар
Детскими ручонками.
Омрачили наши дни,
Зло в душе посеяли.
Но вопрос тут: – Кто они?
Разгадать сумею ли?
Их узнаем по делам,
Ясно нам указано,
Кто трусливо по углам
Скрылся безнаказанно.
Знаем этих молодцов
Всех их без изъятия
Из «архангельских» дельцов[19]
И из «постной» братии.
Если ж знаем, – выход прост[,]
С ними вы не балуйте:
Взять немедленно за хвост,
И… на свет пожалуйте!{191}
Василий Шульгин, который, как член Государственной Думы, продолжал жить в Петрограде (и с января по июль не был редактором «Киевлянина»), узнал об этих событиях только спустя восемь дней – и тут же передал по телеграфу в «Киевлянин» передовую статью, в которой обратился к «самоотверженной молодежи, выказавшей в этот день гражданскую отвагу <…> молодежи, с опасностью для жизни поднявшей трехцветные флаги». По Шульгину, не следовало путать лозунг конституционной монархии с лозунгом реставрации – то есть с поддержкой отрекшегося царя. Он попросил молодежь не повторять подобных шествий, а сосредоточиться на борьбе с внешним врагом, немцами, забыв ради этого о внутренних разногласиях и смирившись с, как он считал, отсутствием права открыто проявлять свои убеждения. «Известно, что никто так не попирает свободу, как так называемые борцы за свободу», – написал тогда Шульгин{192}.
Но внутренние разногласия только набирали обороты.
В начале мая (по старому стилю) состоялось объединенное заседание исполнительных комитетов Совета объединенных общественных организаций, Совета рабочих депутатов, Совета солдатских депутатов и коалиционного студенчества. Основной вопрос – о принятии мер по борьбе с контрреволюцией. Основное решение – в целях этой борьбы органы Исполнительного комитета получают право производства арестов и обысков без санкции прокурора.
Реакция либералов на это решение понятна. «Действительно ли опасность контрреволюции в Киеве так велика, что для борьбы с ней необходимо отказываться от того, что для демократии должно быть самым дорогим и ценным? <…> Опасность контрреволюции несомненно существует. Но она не в лицах, не в группах. <…> Нужно внимательно оглядеться вокруг и прислушаться к тому пока еще глухому ропоту недовольства, который несется отовсюду. В самом этом ропоте уже заложены начала контрреволюции. И вот с ними надо бороться, а не с лицами <…>», – считал автор заметки «Контрреволюция» в «Последних новостях»{193}. Но примечательно, что и у консерваторов возникли вопросы. «Является настоятельно необходимым выяснить, какие объективные признаки составляют понятие контрреволюции. Без выяснения объективных признаков – дело политической охраны может быть поставлено на зыбкую почву произвола», – предупреждал корреспондент «Киевлянина» под псевдонимом «Юрист»{194}.
Но, как вскоре выяснилось, основным киевским конфликтом на ближайшие месяцы стал конфликт не по линии «либералы – консерваторы», а по линии «Украина – Россия».
Украинские съезды
Первый в истории легальный украинский съезд состоялся 25–26 марта (7–8 апреля) в помещении Педагогического музея – съезд «Товариства українських поступовців». Председательствовал на нем Михаил Грушевский. С кратким докладом об истории деятельности Общества выступил Сергей Ефремов. Само Общество было переименовано в «Союз українських автономистів-федералистів», и на съезде впервые открыто была заявлена цель украинского национального движения: «Немедленно всеми силами и способами создавать автономию Украины, принять меры к приданию ей возможно большего авторитета организационным собранием всех групп населения Украины, а окончательную санкцию ее перенести в учредительное собрание всей России». Детальную разработку плана предполагалось осуществить на украинском национальном съезде (конгрессе), который был намечен Центральной Радой на 6–8 (19–21) апреля{195}. Параллельно со съездом ТУП, 26 марта (8 апреля) состоялась подготовительная конференция национального съезда, на которой предполагалось детальнее разработать его программу. На конференцию съехались люди из провинции, будучи, по выражению Грушевского, «наелектризовані очікуванням всяких можливих одкровеній», однако никаких сенсаций не ожидалось: это было простое организационное совещание.
Но в эти же дни – Центральной Раде не было месяца от роду – наметились первые признаки грядущего расхождения между украинским движением и представителями общероссийской позиции.
Грушевский вспоминал:
<…> якраз у сім часі київський міський комітет думав про те, щоб прийняти на себе роль краевого центру і органу Врем[енного] правительства для всеї території, що економічно тяжить до Києва. Інакше сказати, розмежуватися з Одесою і
