Е. Томас Юинг - Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг.

В некоторых случаях сопротивление советской школе вызывали действия учителей или «начальства». В Таджикистане директор бил учеников, насмехался над ними — родители отказались пускать детей в школу{167}. В других случаях пацанов, которые срывали уроки или насмехались над учителями, обвиняли в подрывной работе против школы по наущению кулаков. Однажды, как сообщалось, кулаки выгнали учителя за то, что он плохо учил детей{168}.

Иногда родители старались получить выгоду за то, что отпускают детей учиться: «Вы должны дать одежду и обувь всем детям, всем одинаково нужно» или «Если в кооперативном магазине пустые полки, получать образование не обязательно». Другие родители добивались вожделенной материальной помощи и требовали, чтобы обувь и одежду получали все дети, а не только бедняцкие{169}. Такие папаши и мамаши отпускали своих чад в школу, рассчитывая на немедленное вознаграждение.

В целом, однако, борьба со школой была частью противодействия государственной власти. Когда учитель Вдовин на севере Камчатки начал заниматься с детьми коряков, местный шаман предостерег родителей, что пускать их в школу нельзя, что нельзя носить купленную в магазине одежду, нельзя пить чай. Тремя годами позже Вдовина угрожал убить другой шаман, предрекавший, что охотники не принесут добычи, если их дети пойдут в школу. Судя по записям Вдовина, дети продолжали посещать занятия, а значит, ни они, ни их родители не восприняли серьезно предостережения шамана{170}.

Эти примеры свидетельствуют о серьезном противодействии всеобщему обучению, но не дают основания говорить об отношении к советскому образованию в целом{171}. Кампания всеобщего обучения проводилась во время раскулачивания и коллективизации, которые вызвали самое мощное, продолжительное и значительное сопротивление государственной власти за весь советский период. Несомненно, противодействие всеобщему обучению усиливалось опасениями, что государство разрушит традиционный уклад жизни, иерархию и систему ценностей. Это понимал крестьянин из-под Ростова, заявивший, что всеобщее обучение не больше не меньше, чем способ «ввести в заблуждение бедняков и затащить их в колхоз». Суть происходящего видел и учитель Шестаков из Ненецкого автономного округа: он вспоминал, что нежелание отпускать детей в школу сошло на нет, когда все хозяйства были коллективизированы{172}.

Несмотря на противостояние крестьян и государства, которое усиливалось кампанией по всеобщему обучению, советская школа пользовалась народной поддержкой. Как будет сказано в конце этой главы, родители и ученики понемногу принимали советскую школу, потому что связывали с ней надежды на улучшение жизни и их самих, и села в целом. Поддержку народа всеобщее обучение получило не в последнюю очередь благодаря учителям, их способности стать посредниками между традиционными ценностями и советской системой. У нас еще пойдет речь о народной поддержке школы, но сначала, в двух следующих разделах, мы покажем, какую важную роль сыграло увеличение числа учителей и затем переход от начального к среднему образованию и от всеобщего к обязательному обучению.

«Учитель — центральная фигура всеобщего обучения»

Советские руководители часто называли учителей «важнейшим условием» всеобщего обучения. Однако настойчивым обращениям к учителю как «центральной фигуре» сопутствовали не менее важные заявления, что этот «сектор» остается «слабым местом» и «острой проблемой». По меткому замечанию Зиминой, несмотря на все энергичные резолюции, «в основном вопрос о качестве нашей работы будет решаться не столько качеством нашего руководства, сколько качеством тех непосредственных работников, которые работают в наших культучреждениях, в частности в учреждениях народного образования»{173}. Таким образом, вопрос «кто будет учить?» выдвинулся в сталинской школе на первый план. Как показано в таблице 2.2, с распространением всеобщего обучения число учителей быстро росло. С 1929/1930 по 1932/1933 гг., в период развертывания кампании, число учителей выросло почти на 60%, больше чем на 220 тыс. человек. На начало 1933 г. больше 40% всех учителей, 50% учителей начальной школы и 60% учителей сельской начальной школы приступили к работе в течение трех лет после начала объявленной ЦК партии кампании всеобщего обучения{174}.

1928/1929 …… 365 056

1929/1930 …… 394 848 — 7,5

1930/1931 …… 481 286 — 21,9

1931/1932 …… 572 860 — 19,0

1932/1933 …… 614 922 — 7,3 1

1933/1934 …… 667 453 — 8,5

1934/1935 …… 709803 — 6,0

1935/1936 …… 747 044 — 6,2

1936/1937 …… 858845 — 11,9

1937/1938 …… 913 524 — 6,0

1938/1939 …… 1 027 164 — 11,1

1939/1940 …… 1117 058 — 8,0

1940/1941 …… 1215967 — 8,1

В начальной и средней школе, как и во всех сферах жизни, спрос на кадры сильно превышал предложение. Подобно плановикам-хозяйственникам, входя в противоречие с реформаторами просвещения царской России, советские руководители до поры не обращали особого внимания на недостаток квалифицированных учителей, ставящий под сомнение перспективы всеобщего обучения. Весной 1929 г. Наркомпрос сетовал, что «катастрофический недостаток» учителей часто игнорируется{176}. Начиная с развертывания кампании в 1930 г. и в течение всего десятилетия хронический дефицит учителей будет во многом определять жизнь школы.

Следовательно, острейшей проблемой для властей стал способ пополнения учительского корпуса для обеспечения педагогами растущего числа учеников. По «оптимальному» плану 1929 г. из необходимых в следующие четыре года 158 тыс. учителей большую часть должны были дать: средняя школа (60%), педагогические учебные заведения (35%). На долю краткосрочных курсов оставалось лишь 5%. Планы, сверстанные сразу после июльского 1930 г. постановления ЦК партии, предполагали сокращение доли выпускников средней школы (31%) и увеличение окончивших педагогические учебные заведения (51%) и краткосрочные курсы (16%). Однако к концу лета даже самые неисправимые оптимисты признавали, что педагогическую подготовку получит меньше одной трети необходимых кадров{177}.

С приближением 1930/1931 учебного года отделы образования забили тревогу: «Если ситуация не улучшится, есть опасность, что наши школы останутся незаполненными». В Таджикистане местное руководство делало выводы: «Учителей повсюду не хватает, и Наркомпрос не знает, где их взять». По всему Советскому Союзу принимались «чрезвычайные меры». Некоторых студентов зачисляли на педагогические курсы и спешно делали их «специалистами», а других отправляли прямо в классы «набираться опыта». Выпускникам пединститутов надлежало как минимум по два года проработать в начальной школе. Бывших учителей, занятых в других отраслях и особенно безработных, спешно возвращали в школу. По всему Советскому Союзу тысячи культармейцев пришли в начальную школу. В Северном крае Ромашев начинал как инструктор по ликвидации безграмотности, но после «практических занятий» у директора школы стал учителем третьего класса, в котором было более 50 учеников{178}.

Но даже такие «чрезвычайные» меры необходимого числа учителей не дали. Указания вернуть в школу бывших учителей, даже партийных и комсомольцев, благополучно игнорировались, так как «ценные кадры» терять не хотелось никому. ЦК комсомола обещал дать 24 тыс. новых учителей, но уже к сентябрю его деятели признали «весьма тревожное» отставание в мобилизации педагогических сил, комитеты на местах спущенные им планы не выполнили, а многие скороспелые учителя-комсомольцы оказались или не готовыми к преподаванию, или всячески от него отлынивали{179}.

В Москве хорошо понимали, что дефицит вызван и оттоком кадров. Летом 1930 г. руководители Наркомпроса и составители государственных планов подсчитали, что 5% ежегодное сокращение учительского корпуса означает 20 тыс. вакансий, которые надо будет заполнить. Таким образом, 22% рост числа учителей с 1929/1930 по 1930/1931 гг. не соответствовал истинному положению дел, и на самом деле появилось 27% новых учителей, включая заполнение вакансий, то есть всего 106 тыс. человек{180}. Растущая потребность в новых кадрах в связи с увеличением числа учеников, высокий отток и трудности в найме учителей привели к острому дефициту. В конце 1930 г. руководители Наркомпроса признали, что нехватка 60 тыс. учителей превысила на 50% летние ожидания, несмотря на 50 тыс. «новых» учителей. Около 1/5 вакантных мест заполнить не получилось, и многие школы не открылись, или их приходилось закрывать из-за отсутствия педагогов{181}.