Валентин Костылев - Питирим (Человек и боги - 1)
Разговор короткий у Петра: "слово и дело". Сам Федор Юрьевич Ромадановский в Преображенском приказе накануне своей кончины допрашивал отправленных ему нижегородских попов, а попа Ивана Андреева, взятого с Керженца, так допросил, что тот в скорости "умре в железах, без покаяния".
Вот почему и тряслись от страха в приемной келье епископа пришедшие для допроса попы.
Когда Питирим вышел, все они полегли на пол.
- Твари! твари! твари! - затопал на них в исступлении епископ. - Вижу я, что у вас в сердцах... Кто вам, проклятые расстриги, ближе: царь или мужичье? В "бедность"* захотели? Ищете Христа в народе? Но где более воровство, ежели не в народе? Тамо татьбы, тамо убийства, тамо молвы и мятежи... Ежели и есть богобоязливые и добрые, то и те за своими делами и утеснениями бога забыли и от молитв отстали.
_______________
* Тюрьма при Преображенском приказе.
Окончив свою негодующую речь, Питирим указал пальцем на лежащих у его ног попов дьяку Ивану:
- В яму! Пытать!
В книге своей, куда записывали примечательные события, чтобы доложить о них потом царю, Питирим внес:
"...Хамство и варварство в превеликом почете у нижегородского люда моей епархии. В сей день, июня седьмого числа, разыскивал попа с Ветлуги и посадил его в яму. Купно с дьяконом своим сей поп обличен в укрытии раскольников, в татьбе, пьянстве и сквернословии с амвона. Поп Воскресенский, именуемый Семеном Зиновьевым, получивши мой приказ о церковном благочестии и о мирских потребностях, как ими управлять следует, дочитав до 65-го пункта, швырнул он гонцу мой приказ в харю и изрек: "Кто-де пункты те составлял, тому-де провалиться сквозь землю". И бранил матерно. За означенное ослушание и предерзостные слова попу Семену, выписав из указов, приказал учинить жестокое наказание: бить шелепами нещадно, чтобы подобное впредь чинить было неповадно. И от той церкви его отрешить, а на место его подыскать доброго священника. Несть более вредных врагов у меня, како православные попы. Помеха просвещению с их стороны явная. Варварство мужичье любо им, а прочее неприемлемо. И многие из них царские указы в церквах по вся праздники и воскресные дни прихожанам своим упорно не прочитывают, ссылаясь, что сие-де - дело не церковное. В епархии на пятнадцать дворов приходится по два попа, и много праздных безместных попов. Страх берет от несметного полчища деревенских клириков. И не полезнее ли их было бы послать в рекруты, ибо не скрываются ли они от тягост войны и барщины? А какие то попы? Ненароком прозваны они в хартиях правительства, как "подлый род людей". Стыдно епископу оную тварь считать своею братией.
Монастырская братия алчностью к злату неслыханно недужна. Печерский и Крестовоздвиженский монастыри имеемые богатства укрывают, нищетою сказываются, печалуются, что государственная-де казна их разоряет, а то, куда деньги, - ведати не желают.
В числе монахов редко и грамоте знающе бывают, но по большей части простаки, невежды, темные люди. Оными мудрость царская просвещения ради и подавно не приемлется. По моему крайнему разумению, многие пакости сим сословием земли нашей содеяны. Пример народу неважный".
XII
Софрон проснулся от шума голосов и визга чугунной двери. Ее тянуло несколько человек, о чем можно было догадаться по голосам. Медленно поплыла в тьму коридора проклятая надгробная плита. Софрон поднялся с земли. Поручни врезались ему в руки. Ноги запутались в цепях. Тело давно уже покрылось пузырями и болячками. Каждое движение вызывало нестерпимую боль.
Вспыхнул огонь, другой, третий. Под сводами земляной тюрьмы Духовного приказа раздалось однообразное тягучее пение:
Взбранной воеводе победительная...
В каземат медленно входили чернецы, держа высоко над собою большие восковые свечи. Войдя, замерли на месте. Сквозь их ряды быстрой походкой прошел сам Питирим. Остановился против Софрона. Одет он был в белый подризник, на груди блестел наперсный крест. Белый цвет подризника напоминал священнику, что он должен всегда иметь чистую душу и беспорочную жизнь. Значит, епископ явился с молитвой. Отлегло от сердца... Тем паче наперсный крест.
Лицо Питирима при свете казалось бледным. Черные вьющиеся волосы, обрамляя его, еще больше подчеркивали бледность. Глаза смотрели как бы страдальчески. На губах застыла кроткая улыбка.
Силы Софрона в последние дни крайне ослабли, и новая пытка была бы для него большим несчастьем, и не выдержит он ее. Дьяка Ивана не было с епископом. Пытать не будут. И вид у епископа совсем другой, чем при сыске.
- Во имя отца и сына и святого духа... - сказал тихо епископ. - Чего ты добивашься теперь, непокорный юноша?
Софрон задумался. Печальные глаза епископа глядели на него в упор.
- Жду милосердия. Не ведаю за собой никакой вины, - ответил Софрон.
- Бог добр и подаст блага достойным. Диавол лукав и способствует в грехах всякого рода... Открой отцу твоему, епископу, страсти, кои смущают тебя, и я очищу тя и отпущу из гнилой тюрьмы... И расцвечу радостью горькую юность твою.
Питирим сдвинул брови, повернулся ухом к Софрону, как бы ожидая ответа.
- Зачем хочешь винить меня, когда не знаю за собой никакой вины? Подобает ли страха ради наговаривать на себя?!
- Несть человека, который не имеет вины. И я не без греха. Вот каюсь перед тобой, а ты скрываешь... учись у епископа смирению.
- Церковь не острог, не обитель муки, а ты обратил ее в сосуд горчайших испытаний, отвращаешь от нее людей. Не хочу преклоняться лицемерием.
- Наказать и вразумить богохульников нашего града, закоснелых раскольщиков, врагов церкви и государя, обуздать вольницу и бесчинствующих - долг епископа. Ты же, юноша, находясь между чувственностью и нравственностью, между крамолой и юношеской верой в благость божью, опаснее богохульников и еретиков, и дать волю такому без покаяния епископ не может... Он - слуга царя. "Несть бо власти, аще не от бога". Повинуйтесь во всякой страсти владыкам не только благим и кротким, но и строптивым... А наш православный государь, великий Петр, законодавец, многие препятствия преодолевающий ради блага народа, служит нам светочем и в делах церкви...
Затем Питирим сделал шаг вперед и, сощурив глаза, спросил:
- Винишься?
- Нет, - громко ответил Софрон.
- Опомнись! Бойся будущего. Опровергая меня, колеблешь к падению все государство. Не задумано ли чего у тебя и у твоих товарищей на персону его величества? Нет ли каких тайных помыслов? Жалея тебя, говорю: винись!
- Нет! - еще громче ответил Софрон. - Не знаю, в чем виниться.
Тогда Питирим взял свечу у одного из чернецов и сделал знак им, чтобы ушли.
Оставшись наедине с Софроном, Питирим приблизился своим лицом к его лицу.
- Не винишься?
- Нет.
Питирим, понизив голос:
- А не мечтал ли о бегстве из Нижнего? Не слыхал ли чего о царевиче Алексее? Нет ли у тебя друзей из беглых мужиков?
- Нет, - смутившись, ответил Софрон.
- Не теряй достоинства, будь честен и храбр. Понеже ты силен, ноги твои прямы и тверды, чего же ради притворяться хромым? Укрась гордость свою благородным честолюбием... Тернии не пугают правых, и ты убоялся... Скрывал ли ты желание бежать из духовной школы, из Нижнего, на вольное Понизовье, или нет? Отвечай точно, без лукавства.
- Не слушай доносчиков. Корысти ради они предают других.
Питирим странно засмеялся. Некоторое время помолчал, хитро посматривая в лицо Софрону.
- Хочешь ли ты знать, кто на тебя доносчик? - стукнул Софрона по плечу Питирим.
- Кто?
- Невеста твоя, Елизавета... Ты хотел с ней бежать?
Софрон откачнулся, будто на него плеснули кипятком.
- Елизавета?! - прошептал он, поднявшись с земли во весь рост. - Нет. Не может того быть.
Питирим пристально наблюдал за ним. Челюсти епископа двигались от волнения, щеки его загорелись румянцем, глаза сузились. Два великана замерли один против другого. Но вдруг произошло то, чего не ожидал епископ. Софрон бросился на епископа, вышиб свечу и в темноте стиснул его своими закованными в железо руками. Питирим захрипел. Но он тоже был силен. Быстро освободился он от объятий Софрона и во весь голос крикнул чернецов. С чернецами прибежали и два пристава, караулившие колодников.
- Блажени плачущие, яко тии утешатся, - обтирая на лице пот, сказал Питирим, вскинув неожиданно из-за спины шелепы*. Софрон грохнулся наземь, запутавшись в цепях, и закрыл лицо руками.
_______________
*аШаеалаеапаыа - многохвостовая плеть, иногда с железными
наконечниками, обычно употреблявшаяся в монастырских тюрьмах.
По-звериному задвигались белки епископа. Спина его изогнулась, как у готового к прыжку хищника.
Софрон не издал ни единого стона. Чернецы отвернулись: они не должны ничего видеть, они не должны знать, что это их епископ, святой отец. Они обязаны только светить, боком выпячивая руки со свечами. Они знают порядок. Не первый раз. И шелепы они носят за преосвященным в глубоких карманах рясы, всегда наготове, не ведая, кому и когда последует битие.
