Анна Баринова - Приключения профессионального кладоискателя
Мой дед был человеком, немного предвидящим события. Он говорил о том, что у нас не будет коммунистов (будут, но не такие), что немцами станет править баба (ну так им, фрицам недобитым, и надо!). И еще много чего. Я это Вам при встрече расскажу. И всё, что имею, надо вернуть государству, список расстрелянных – огласить, поставить им памятник, панихиду заказать.
Многие сомневаются, что я всё это видела, что всё помню. Я бы много отдала, чтобы этого вообще не знать, но вот такова моя земная участь – родиться девчонкой в мирное время, быть незаметной в толпе и в то же время…
На I канале пообещали приехать, снять и тогда уже показать, вот мол…
Так, собственно, и должно быть. Но в этой зоне мне надо самой спастись и их спасти. Я ищу знающих людей. Самое главное условие – до 20.00 вечера мы должны со всем добром переехать через три моста. Хотя бы через два без задержки. Съёмки будут шикарные, но боюсь, что не сумею без Вашей поддержки потребовать подчинения у взрослых мужчин, когда каждый считает себя непререкаемым авторитетом. Отдадено будет человеку светлому. Вы мне подходите по всему. Теперь Вы многое узнали. Как поступить теперь Вам – думайте сами. Именно со мной опасного никому не будет. Если я это не сделаю, в речке пробьются ключи и деревню затопит вода. Я уже верю, что так и будет. Я уже думаю не за клад, не за деньги и себя, а за тех людей, которые там все-таки останутся. Уже им самим нужна помощь, а я слишком слаба. Вот и приезжала на I канал. Оператору тоже нужна поддержка, чтобы настоять на съёмках. В любом случае это всё должно ведь иметь документальное подтверждение, что я не украла. Наверное, не мне Вас учить». – Далее были указаны полный адрес и полное имя хранительницы страшной тайны, к которым прилагалось подробное описание пути до города Севска, теплые пожелания в заключении письма переходили в извинения: «Простите за сумбур!», которые заканчивались маленьким «крючком»: «До свиданья!» с наживкой: «Конечно, написала не про всё!»
Я перечитал письмо. Итак, ее зовут Нина Валерьевна. Нина. Настораживали перечеркивания, исправления в датах. Но четкость строк и педантично расставленная нумерация листов говорила в пользу адекватности душевного здоровья писавшей. А суеверия вообще свойственны нашей провинции… Вскоре я с удивлением ощутил в себе зарождающуюся веру в ее рассказы, хотелось думать, что это не «записки сумасшедшего» и не прямая брехня. Головоломка в целом складывалась. Я еще раз прокрутил информацию из телефонных разговоров и из письма. Подростки, два дяди этой Нины, играют в «красных мстителей» – всячески вредят немцам. Прячутся прямо за домом на огороде – в щели, куда во времена «налетов» экспроприаторских продкоманд, отбиравших «кулацкие излишки продовольствия», хозяева, желая спасти свои запасы, ссыпали зерно. В общем, скрываются прямо под боком у немцев…
Разумеется, вспомнили о том, как немцы копали за сутки перед Курской битвой, уже после того как нашли клад. После окончания войны семья вернулась в прежний дом, который сохранился, – уходя, немцы его не сожгли, потому что сами там жили: нагадили, посуду побили, но хотя всю деревню спалили, а этот дом не тронули. И семья продолжала жить. Дед, глава семьи, в довоенное или военное или уже послевоенное время – в какой-то из этих периодов он был милиционером. И, как видно, закон уважал – мудрым был милиционером и подстраивался под политику правительства и партии, которая велась на селе. Вообще то поколение – оно, наверное, было гораздо более законопослушное, потому что репрессии приносили определенные дивиденды властям в народном сознании: и за просто так можно было получить, а если еще закон нарушишь…
Дед этот почти всю жизнь прожил во времена репрессий, необъяснимых исчезновений людей, и, разумеется, это все сделало его очень осторожным. И вот как-то после войны в конце 1960-х годов (внучке 9-11 лет, дяди ее уже выросли) дед стоит в яме и копает бурт под картошку. А сзади подходит внучка, и вдруг у деда что-то осыпается в яме и видны ящики. Дед обернулся к внучке, а она: «Ой, деда, смотри!» Дед в яму как взглянул, а там ящики из-под снарядов! Начинают они это все выкапывать и вытаскивают на свет божий где-то около 10–15 ящиков, но там не только ящики. Если верить рассказу Нины, ящики снарядные были по кругу и сверху, а в середине – портфели. Они начинают это рассматривать, открывать и находят: один ящик – полностью зубные коронки. Другой ящик – ювелирка: цепочки, сережки, колечки – в общей сложности килограммов не меньше шестидесяти. А третий ящик – посуда из серебра и золота. В портфелях – в основном личные вещи и документы. И один из ящиков или портфелей, дед сказал, что это списки расстрелянных – документация о расправах над местным населением. По воспоминаниям Нины, все эти ящики где-то наполовину набиты награбленным. Она ярко рассказывала:
– Беру кувшин серебряный, высокий, с изящным орнаментом по бокам и широким горлом, потрясла – звенит! Наклонила – оттуда как посыплются драгоценные камни: кровавого цвета рубины, сверкающие алмазы, пронзительно-зеленые изумруды, топазы, янтарь, многоцветье аметистов… Дух захватило! На дне лежало чудесное бриллиантовое колье. Почему-то оно распаялось в моих ладонях и – бисером по черной земле рассыпались бриллианты. Мы с бабушкой, дедом ползали на четвереньках – скрупулезно все это собирали. Ах, как играли камни всеми своими гранями на солнце!
Может ли человек выдумать себе такие яркие впечатления детства, особенно если учесть, что он не видел и не держал такого в руках никогда?!
Дед строго-настрого запрещает кому-либо об этом рассказывать. Втроем они собирают и уносят нежданное богатство. И конечно же, дед все это перепрятывает, а потом при каждом возможном случае он внучку готовит: «Вспомни, у нас стояла в хлеве большая бадья. Смотри – сейчас нет ее! Помнишь, у нас была на огороде могила неизвестного солдата, которую мы нашли, когда вернулись после освобождения? Помни, как стояли у нас груши! Помни, как проходила межа!» Дед-то, видно, и впрямь прозорливый был. Знал, что все может произойти в жизни: и дом сгореть, и сад могут вырубить, и даже ландшафт может измениться до неузнаваемости. И он закапывал не менее чем на 4 плуга, чтобы при вспашке клад не могли задеть. И постоянно внучке повторял: «Запомни цифры: 9-16, сначала 9, потом – 16!» Детей у него было много, да и внуков, но, поскольку Нина была самая младшая, – дед очень любил ее. А может, считал, что раз при ней клад открылся – значит, ей и никому другому он Господом и уготован?
Но еще более поразила меня его прозорливость, когда я, со слов Нины, узнал, что дед накрыл свой клад чем-то большим, тяжелым, железным и объяснял это тем, что в скором времени технический прогресс создаст такую аппаратуру, для которой эта железная плита будет видна и поможет отыскать сам клад. Но предупреждал: «Внученька, умоляю тебя: только сбоку подрывай под эту плиту, только сбоку забирай! И ту единственно безопасную сторону, с которой можно подойти к кладу, покажут тебе твои детские вещи да игрушки, которые зарыты на том же уровне глубины и цепочкой одна за другой следуют и к нему приводят».
Также, видимо, дед боялся, что при дележе начнется в родне раздор. Он и в войну-то был немолод, а после войны, в конце 1960-х, уж старый дед. Понимал, наверное, что недолго ему осталось, и говорил: «Пока мы, старики, живы, вы этого клада не тронете! Все пройдет, все изменится – сейчас этого нельзя трогать, потому что воспользоваться этим вы не сможете!» – это же были еще хрущевские времена. «Пусть время пройдет!» – дед, наверное, также прозревал, что и государственный строй в России поменяться может.
Я задумался, почему он назначил срок отрывания клада – только после сорокалетия Нины? Может, по народной мудрости: до 30 – человеком руководят чувства, от 30 до 40 – талант, а от 40 и далее – разум управляет. А может, рассчитал каким-то образом примерные сроки краха советской системы? Да-а, от такого мощного старика, даже учитывая, что я знаю его лишь по рассказам, всего ожидать можно. В 1970-х деда не стало, потом не стало бабушки, но внучка хранила завет очень серьезно, а перед смертью дед говорил своему сыну и ее отцу: «Придет время – она всех вас спасет, свою роль великую в жизни всего нашего рода сыграет, но – не теперь. Не теперь, а когда придет время!»
Из наших с нею телефонных бесед явствовало, хотя в письме все звучало несколько по-иному, что родственники все же о кладе знали или по крайней мере догадывались и потихоньку намекали: мол, мы все бедствуем – не пора ли клад откопать?! Но сначала дед отказывал твердо, потом и внучка наказ его свято исполняла.
И вот наступили 1990-е года. Остановились производства. Люди потеряли работу. Великая некогда Россия агонизировала. Народ стал нищим. Много родни у Нины. Стали они с голодухи на нее наседать: покажи место да откопай клад! Да так насели, что переругалась она со всеми. Мы, дескать, все прозябаем – пора уже спасать нас! Нина твердила: «Нет, поступлю, как дед повелел!» Семья разъехалась, разбежалась: кто-то уехал в Магадан, кто-то – в Архангельск, а с ней уж никто не общается, говорят, «как собака на сене» – ни сама дедово «наследство» не берет, ни другим дать не хочет!..
