Петр Вершигора - Люди с чистой совестью
Мы ворвались на полустанок, заняли его и вышли, сокращая путь, через болото, наперерез нашей колонне. Спускались сумерки. Через несколько километров начиналось шоссе.
Еще до занятия шоссе нашими заслонами конноразведчики, во главе с братом комиссара Костей Рудневым, подбили немецкую легковую машину. Она слетела с высокой насыпи в болото. В машине ехали два офицера. Они сбежали в камыши. Шофер был взят в плен.
Колонна прошла по шоссе около двух километров, а затем, не доходя метров двадцати до большого моста, свернула влево. У самого моста стояли заслоны. Я был в заслоне, и когда больше половины колонны прошло, вдали показались огоньки грузовой машины. Она шла медленно. Мы подготовились и напряженно ждали ее. Мост был деревянный, и, жалея тол, мы решили его сжечь, для чего разложили на мосту костер, но когда увидели машину, костер разбросали. Все же шофер перед самым мостом замедлил ход, очевидно заметив огоньки, вспыхивавшие на мосту.
Ждать больше было нельзя. Я скомандовал:
- Огонь!
Когда мы подбежали к машине, немцы были уже перебиты, а из машины партизаны волокли громадную бочку масла.
Мы уже стали поджигать машину, когда Володя Лапин, тщательно исследовавший кузов, вдруг закричал:
- Хенде хох!
Послышалось щелканье затвора, и из машины показался наш бравый автоматчик, подталкивающий впереди себя немца. Его хотели прикончить, но я воспротивился этому и оттащил немца в сторону, чтобы допросить, использовав в качестве "языка".
При свете горевшей машины я увидел испуганные голубые глаза и мальчишески круглое лицо. Поднятые руки его дрожали. На мои упорные вопросы по-немецки он не отвечал. Он силился, но не мог вымолвить ни слова, так как у него стучали зубы и не слушался язык. Я был зол на себя за то, что мог проговорить ему только несколько стандартных фраз на немецком языке, которые заучил по вопроснику.
Злость моя усиливалась.
- Вохин? - тыча пальцем ему в грудь, указывая вдоль дороги, спрашивал я у немца...
- Не умию я по-нимецькому... - наконец выдавил он из себя.
Партизаны загоготали. Я усадил пленного к себе на повозку и, догоняя колонну, стал допрашивать. Вот что рассказал он мне. Родился в украинском селе недалеко от Львова. Брат перед войной кончал военную школу в Одессе. Его самого немцы угнали на работу в Германию, а по дороге партию из двухсот украинцев одели в немецкие шинели и назвали немецким батальоном. Батальон этот за два дня до случая на шоссе спешно перебросили под Чернигов, из Киева он прошел по нашим следам больше ста километров, нигде не обнаруживая нас.
Наутро мы подошли к левому берегу Днепра, вблизи местечка Лоев, расположенного в устье реки Сож, впадающей в Днепр. Ночью нужно было перебросить несколько рот для захвата Лоева с тыла, но, когда партизаны подошли к городишку, оказалось, что разведчики уже хозяйничают в городе. Во главе с Черемушкиным, которому была поставлена задача только разведать противника, они перебили весь лоевский гарнизон, состоявший из нескольких десятков полицейских.
Моста через Днепр в этих местах нигде не было. Переправу пришлось организовать на скорую руку.
Сюда же подошло соединение Сабурова, шедшее параллельным с нами маршрутом. Часть его людей уже была на другом берегу. Повозки переправлялись на паромах и лодках. Лошадей переправляли вплавь, а затем гнали по полю вскачь, боясь, чтобы они не простудились после купанья в холодной воде.
Во второй половине дня на окраинах города начался бой. Из Мозыря и Речицы противник подбросил войска, две бронемашины и несколько грузовых машин с пехотой. Они пытались выбить нас из Лоева. Наши роты, которые стояли там - небольшой заслон на окраине города, - с трудом выдерживали их натиск. Ковпак приказал тринадцатой роте выдвинуться на помощь Сабурову. Бой был кратким и сильным. Бронемашины мы сразу подбили из бронебоек и пулеметов. Немцы бросились наутек, но мало кто из них ушел живым. Это было в ноябре 1942 года. Седьмого и восьмого ноября мы стояли в Лоеве и праздновали 25-ю годовщину Октябрьской революции. Вечером мы вспомнили о нашем пленном. Ковпак вызвал его, вытащил из кармана блокнот и начал допрос. Но так ничего и не успел записать - грянула гармонь. Дед Мороз, любитель танцев, пошел плясать казачка, за ним выскочил Ковпак, на ходу кивнув мне:
- Разберись с ним, как знаешь... - и пустился в пляс.
Деды танцевали несколько минут. Потом стали беседовать. Баян все убыстрял темп украинского гопака. И вдруг мой пленный, важно подбоченившись, ударил гопачка, да так ловко пошел вприсядку, что я пожалел, что он пленный.
Я зашел в тринадцатую роту. Там тоже шло праздничное веселье. Бережной, изрядно выпивший, упорно твердил мне: раз пленного зовут Ярослав - значит, он обязательно поляк, а раз поляк - значит, брат-славянин. И полез с ним целоваться. Пленный отвечал на все вопросы типичным языком Ивана Франко. Я подумал, подумал и решил: "Живи, черт с тобой!"
Этот Ярослав страшно напоминал мне теленка, пяти-шестидневного теленка, который стоит широко расставив ноги; они еще подрагивают от непривычки ходить, но иногда у него появляется желание брыкнуть ими, задравши хвост. И, уставившись в тебя глупыми глазами, теленок тычется мордой в колени и лижет их. Мы поручили Ярославу уход за лошадьми нашей радистки Ани Маленькой, и в этой должности он пробыл больше года.
Последние роты и батальоны пробивались уже по "салу", сковавшему воды Днепра. Мороз начал крепчать, и, задержись мы здесь два-три лишних дня, пришлось бы нам туго на переправе. Немцы этот момент тоже прозевали. Вот записи из моего дневника.
"10.XI. Пробыли два дня в Лоеве. Сегодня двинулись в
леса. Немцы, наконец, направили против нас свою технику,
пятью самолетами разбомбили в пух и прах мельницу, помольцев
и дом полицейского. Есть жертвы среди местного населения.
11.XI. Первая крупная стычка с полицией в селе Новый
Барсук. Результаты: взяли две машины и вымели полицию, как
метлой, на полсотни километров. Взяли четырех врачей. Дед
сидит и вычисляет, сколько лет потребуется для достижения
довоенного уровня состояния крупного рогатого скота, овец и
свиней. Имеет самые точные сведения по курам и гусям.
Вспоминается первая встреча с Ковпаком: "Хороший урожай
на Украине, а придется жечь, взрывать, пускать под откос
поезда, чтобы не досталось врагу".
И печаль, жесткая печаль большого, мудрого, видавшего
виды человека пробежала по лицу.
И еще: "Заняли Путивль несколькими конниками, а там на
площади я сам Ленину памятник поставил, а вокруг садик
посадил. Памятник разрушили, садик вырубили, сволочи!.." - и
скрипнул некрепкими старческими зубами.
Недаром, когда проходили Ямполь, а затем Путивль, по
врагу, засевшему в Кролевце, дали беглым огнем шестьдесят
снарядов. Это была потеха, но в то же время и демонстрация
уверенности и силы. И воевали уверенно, как могут воевать
лишь сильные духом и правотой своего дела люди.
12.XI. Отдыхали, мылись и громили полицию.
16.XI. Две ночи подряд на операции. Взорвали завод,
вывели из строя железнодорожную станцию. Мост взять не
удалось. Его защищали крупные вражеские силы. Учусь в
партизанской академии... В бою пока везет, жаль, если жизнь
оборвется раньше нашей победы, а она будет, это знают и наши
враги.
В селе Избынь бабка, провожая нас, сказала: "Помогай вам
бог победить". Многие так говорят. Население за нас, народ с
нами, мы должны, мы обязаны победить!
18.XI. Сегодня форсировали Припять. Третья река по счету
в этом походе. Все зависит от того, кто держит в своих руках
инициативу. В партизанской войне инициатива всегда в наших
руках. Противник не знает и не может знать, куда мы пойдем,
где ему нас ждать, не знает до тех пор по крайней мере, пока
не завелись предатели. Сегодня, кажется, он пытался их нам
подбросить. Надо разобраться. Ночью снова долго беседовал с
мудрым Ковпаком. Светлая, умная голова.
19.XI. Позади Припять. Ночь не спал. Люди из Мозыря, люди
из Курска, люди нашей Родины! Сколько их проникает через
фронт в стан врага, и делают они свое незаметное, но опасное
для немцев дело. Медленно, но верно подтачивают они его
военную машину, и настанет день - враг упадет, захрипит и
забьется в предсмертной конвульсии. Советские разведчики и
партизаны делают свое дело. Но пусть помолчит пока бумага,
пусть помолчит. Будем помнить лишь эту ночь, тихую, морозную
и таинственную, освещенную багрянцем пожаров, и тихие звуки
замерзающей Припяти. Мы поэтому не спим ночами и мечтаем о
том времени, когда вскроются воды Днепра и Припяти и смоют с
берегов последние следы фашистской падали. Весна придет,
наша весна...
Предвестники нашей весны протаптывают партизанские тропы
