Век империи 1875 — 1914 - Эрик Хобсбаум
Все эти замечания относятся, естественно, в первую очередь, к «развитой» зоне мира, т. е. к странам, которые были способны защитить свою промышленность и экономику от конкуренции, а не к мировым неудачникам, экономика которых оказалась в политической или экономической зависимости от «развитых» лидеров. Такие государства либо вообще не имели выбора, так как судьбу их экономики решала колониальная держава, либо имели слишком слабую экономику, которая, несмотря на имперские замашки, обеспечивала им лишь место среди «банановых» и «кофейных» республик. То есть такие страны обычно не были заинтересованы в поисках альтернативных путей развития, поскольку это приводило их к превращению в специализированных производителей монокультур для мирового рынка, управляемого метрополиями. Таким образом, если и можно сказать, что на периферии мира тоже существовали национальные экономики, то это верно лишь с той оговоркой, что они выполняли другие функции.
Однако «развитый» мир не был просто агрегатом взаимосвязанных национальных экономик. Индустриализация, а затем депрессия превратили эти страны в группу экономических соперников, так что успех одной из них мог угрожать положению других. Не зря британских читателей пробирала дрожь от журналистских пассажей насчет германской экономической агрессии, содержавшихся в книгах Е. Е. Уильямса «Сделано в Германии» (1896 год) или Ф. А. Маккензи «Американские захватчики»{36} (1902 год), хотя предыдущее поколение спокойно относилось к предупреждениям (иногда справедливым) о техническом превосходстве иностранцев. Протекционизм оказался выражением ситуации международного экономического соревнования.
Что же получилось в результате введения протекционистских мер? Можно считать установленным, что избыточный и всеобщий протекционизм, пытавшийся отгородить каждую национальную экономику от влияния иностранцев с помощью политических защитных мер, оказался вредным для мирового экономического роста. Это выявилось с полной ясностью в период между двумя мировыми войнами. Однако в период 1880–1914 годов протекционизм не был ни всеобщим, ни чрезмерным (за некоторыми исключениями) и, как мы видели, применялся лишь в области торговли и не влиял на потоки трудовых ресурсов и на финансовые операции. Общие меры по защите сельского хозяйства действовали во Франции, но не имели успеха в Италии (результатом чего стала массовая эмиграция); в Германии они укрепили положение владельцев крупных хозяйств{37}. В целом, защита национальной промышленности помогла расширить мировую промышленную базу и поощрила стремление действовать на внутреннем рынке своей страны, который стал быстро расширяться. Вследствие этого рост промышленности и торговли в период 1880–1914 годов явно увеличился во всем мире по сравнению с предыдущими десятилетиями свободной торговли{38}. Установлено также, что в 1914 году распределение объемов промышленного производства среди метрополий и других развитых стран оказалось более равномерным, чем за сорок лет до этого. Так, в 1870 г. четыре главных промышленных державы обеспечивали почти 80 % мирового промышленного производства, а в 1913 г. — соответственно 72 %, причем само мировое производство выросло за это время в 5 раз{39}. Насколько сильно сказалось здесь влияние протекционизма — пока неясно. Понятно только то, что он не в состоянии серьезно задержать общий мировой промышленный рост.
Однако протекционизм явился лишь инстинктивной политической реакцией обеспокоенных промышленных кругов на действие депрессии и оказался не самым значительным экономическим ответом капитализма на возникшие неприятности. Такой ответ был дан путем концентрации экономики и рационализации управления производством, или, по американской терминологии (которая начала тогда входить в моду во всем мире) — путем создания «трестов» и введения «научных методов управления производством». Обе меры были направлены на расширение пределов прибылей, сократившихся в результате конкуренции и падения цен.
Концентрацию экономики не следует путать с монополизацией, т. е. с захватом рынка одним производителем или, как обычно выражаются, с контролем над рынком со стороны группы господствующих фирм (т. е. с ситуацией «олигополии»). Конечно, было немало драматических примеров концентрации именно такого рода, вызвавших порицание общественности; это были слияния фирм и другие мероприятия по установлению контроля над рынком, противоречившие духу теории свободного предпринимательства, согласно которой фирмы должны были не договариваться, а сражаться между собой на благо потребителям. Так возникли американские «тресты», побудившие государство принять антимонопольные законы, вроде антитрестовского «закона Шермана» 1890 года (который, впрочем, оказался не слишком эффективным); такими же были «синдикаты» и «картели» в Германии, пользовавшиеся благосклонностью правительства. Угольный синдикат «Рейн-Вестфалия» (1893 г.), контролировавший до 90 % добычи угля в регионе, или «Стандарт ойл компани», контролировавшая в 1880-е годы 90–95 % производства горючего в США, были самыми настоящими монополиями. Таким же, практически, был и трест «Юнайтед стейтс стил», имевший миллиардный капитал и обеспечивавший 63 % выплавки стали в стране. Понятно, что переход от неограниченной конкуренции к «объединению нескольких капиталистов, ранее действовавших поодиночке»{40} резко проявившийся во время Великой депрессии, продолжился затем и в период «всемирного процветания». Тенденция к монополизации и сверхмонополизации особенно сильно действовала в тяжелой промышленности и в отраслях, зависевших от правительственных заказов, т. е. в быстро увеличивавшемся производстве вооружений (см. гл. 13), а также в отраслях промышленности, занятых производством и распределением революционно новых форм энергии (нефть, электричество), на транспорте, в производстве некоторых товаров массового спроса, таких как табак, мыло.
Однако контроль над рынком и ликвидация конкуренции составляли лишь одно из направлений общего процесса капиталистической концентрации, не являясь при этом ни всеобщими, ни необратимыми, например, в 1914 году в нефтяной и сталелитейной промышленности Америки конкуренция действовала еще более широко, чем за 10 лет до этого. Так что нельзя сказать, что новая фаза капитализма — «монополистический капитализм» — вполне утвердилась к 1914 году. Само название («монополистический капитализм»; «капитализм корпораций»; «организованный капитализм») не имеет большого значения, поскольку понятно (и здесь нет сомнений), что речь идет об объединении для исключения рыночной конкуренции; о создании корпораций за счет «семейных» фирм; о росте «большого бизнеса» за счет «малого»; и что вся эта концентрация ведет к олигополии. Эти явления наблюдались со всей очевидностью даже в такой мощной крепости старомодного мелкого и среднего предпринимательства и рыночной конкуренции, какой была Британия.
Начиная с 1880-х годов система распределения товаров претерпела революционные изменения. Названия «Бакалея» и «Продажа мяса» означали теперь не мелкие лавочки, а растущие фирмы национального или даже международного масштаба, имевшие сотни местных отделений. В банковском деле горстка гигантских акционированных банков, имевших отделения по всей
