Ю Фельштинский - Еще раз о немецких деньгах
При этих обстоятельствах я заявил, что отказываюсь от слова. Еще пока шел мой спор с Рютером, профессор Сеттон-Ватсон подал записку в президиум, протестуя против поведения председательствующего. После меня слово было предоставлено Рютером академику Минцу. говоря по-английски, он выразил удовлетворение в том, что председатель меня остановил. Советские ученые, по словам Минца, согласились принять участие в работах конгресса в уверенности, что вопросы будут разбираться в научной плоскости, и Минц был удивлен, что с "этой высокой трибуны" ему пришлось слышать "грязную ложь". На этом слове Рютер остановил Минца, прося его повторить то, что он сказал, так как он, Рютер, де не расслышал. Минц смутился и закончил, сказав, что легенда о немецких деньгах Ленина давно опровергнутая ложь, которую теперь могут распространять только бывшие нацисты.
Минц кончил под аплодисменты части аудитории. В тот же вечер я обратился с письмами к председателю конгресса сэру Чарлсу Уебстеру и профессору Бернардту Шмитту, прося их обеспечить опубликование текста моего выступления в протоколах конгресса. На следующий день я получил устное заверение, что так будет сделано, от профессора Шмитта. С Рютером я не разговаривал и против выступления Минца не протестовал, так как бессмысленно протестовать против лая шакалов и воя гиен. Сообщение об этом инциденте появилось в "Дейли Телеграф" а также, как я слышал, в "Нейе Цюрихер Цейтунг" и в ряде голландских газет. Посылаю Вам переписанные два отрывка из "Дейли Телеграф", текст моего ответа на письмо в редакцию Рютера, а также восстановленный текст моего выступления на конгрессе, каким он должен был бы быть, если бы не было вмешательства Рютера. Текста письма Рютера, появившегося в "Телеграфе" 13 сентября, у меня под рукой не оказалось. Я надеюсь, что этот подробный отчет удовлетворит Ваше любопытство к этому незначительному, но довольно характерному инциденту.
На днях в Америку на один месяц поедет мой большой друг Макс Хейуард, и он с Вами надеется встретиться, и я прошу его при этой оказии выяснить один или два вопроса, касающихся событий семнадцатого года, которые меня давно интересуют. Один из них касается некоего Цивина, имя которого упоминается и в книжке Земана*. По некоторым сведениям, которые мне не удалось проверить, Цивин был по возвращении из Швейцарии (через Англию, якобы в сопровождении жены Чернова?) арестован при Временном Правительстве. Известна ли Вам его дальнейшая судьба? Он несомненно был немецким агентом в самом простом и точном смысле этого слова. Летом семнадцатого года он был очень тяжело болен, но сведений о его смерти у меня нет.
Искренне Ваш
Георгий (Михайлович) Катков
*) И в статье Д. Шуба в "Новом журнале". [Прим. Г. М. Каткова.]
14. Б. И. Николаевский -- Г. М. Каткову
27 декабря 1960 г.
Многоуважаемый георгий Михайлович,
спасибо за письмо о "деле Рютера", пересланное с М. Хейвардом. Очень интересно и очень печально. Жалею, что нет письма Рютера. Знать его мне необходимо, т. к., боюсь, придется обо всем этом деле писать. Между прочим, Хейвард мне сказал, что И. М. Берлин считал, что выносить это дело в печать едва ли следовало. Какие у него мотивы?
Относительно Цивина здесь собраны довольно подробные данные. Настоящим партийным деятелем он не был: за границу выехал учиться (в консерватории, Милан), вел веселую жизнь, большой успех у женщин, кутежи. По атмосфере тех лет -- связан с эмигрантами, причислял себя к эсерам. Жена его жива, теперь в Швейцарии, замужем, имеет дочь на выдании и больше всего боится, что история первого мужа станет известна и повредит ее (не его) дочери. Но в общем известно следующее:
а) его доклады немцам показывают, что весь материал он брал из газет, никаких своих сведений не имел; австрийцы были правы, отказавшись от него, немцы тратили деньги без пользы для себя;
б) его поведение навлекло подозрения, был его допрос у Натансона. В точности дело неизвестно. По-видимому, он показал, что спекулировал и занимался контрабандной поставкой резины в германию;
в) почти несомненно, что он давал деньги на какое-то эсеровское издание, по-видимому, на "На чужбине" (есть указания, что оплачивал бумагу);
г) в Россию он ехал действительно с тогдашней женой Чернова (она жива -- здесь), но это была целая партия, не только они;
д) в России в 1917 Г. был эсером, жил у богатого родственника, какого-то Багрова, после октября перешел к большевикам, был каким-то комиссаром не то на Северном Кавказе, не то в Крыму, нажил туберкулез и умер вскоре после окончания войны. Агентом он был сначала австрийским, затем немецким. Ездил в лагеря военнопленных в германию -- во всяком случае один раз.
Это, кажется, все, что я знаю о нем. Но я делом специально не интересовался. Если нужны еще какие-либо справки, напишите. Но, судя по всему, это человек не высокого полета. Вообще: мне кажется, что наиболее интересной и исторически важной была работа не немецкого, а австрийского штаба, который свою подготовку к войне начал с 1908--10 гг. Но секретный архив австрийского штаба вывезен большевиками. [...] Лучшие пожелания...
15. Г. М. Катков -- Б. И. Николаевскому
13 марта 1961 г.
Многоуважаемый Борис Иванович,
По ошибке очевидно забыл вложить обещанную вырезку из "Daily Telegraph". Прилагаю сейчас. Тем временем получил от комитета Стокгольмского Конгресса сокращенный текст моего выступления, прерванного Рютером. Текст составлен добросовестно и упоминания об инциденте нет. Не знаю напечатают ли они и выступление Минца, в котором он меня обругал нацистом.
Отдельно посылаю второй выпуск St. Antony's Papers о Soviet Affairs с работами Footman, Ellis и моей, о Кронштате. Только что сдал в печать работу для третьего выпуска об убийстве Мирбаха. В ней привожу основания в пользу предположения, что Мирбах был убит Блюмкиным и Андреевым с ведома большевиков и вероятно самого Ленина. Левые эсеры оказались здесь жертвой провокации большевиков (не в первый и не в последний раз).
Летом собираюсь в Женеву на конференцию по советской историографии и очень надеюсь Вас там встретить.
Искренне Ваш,
Георгий Катков
16. Г. М. Катков -- Б. И. Николаевскому
12 марта 1962 г.
Многоуважаемый Борис Иванович,
Простите, что не ответил Вам прямо на Ваш запрос о некоем Байере, упоминаемом в книжке Земана, но Вам писал об этом мой "поднадзорный" Шарлау. С тех пор прошло некоторое время, и у нас появились новые соображения относительно подлинной личности того агента, которого, явно условно, немцы в своей переписке называли "Байером". Нам все более и более кажется, что его можно отождествить со швейцарским левым социал-демократом Карлом Моором. Шарлау проверил движения Байера, который явно то же самое лицо, что и не названный агент военного атташе в Берне Нассе, и нашел, что они в общем совпадают с тем, что мы знаем о передвижениях Карла Моора.
Карл Моор, уроженец Австрии или германии, стал швейцарским гражданином и одно время издавал в Берне газету. По приезде Ленина и Крупской в Швейцарию в 1914 он содействовал им в устройстве своих паспортных дел. Сношения между Моором и Лениным шли через Шкловского. Об этом посмотрите в письмах Ленина -- 3-е издание и Ленинский сборник, том 11. Согласно сообщению Нассе от 9 мая 1917 года, Байер пытался связаться с большевиками тоже через Шкловского. Карл Моор считался состоятельным человеком с деловыми связями, что совпадает с характеристикой Байера. В 1917 году Байер, по целому ряду сведений в немецких документах, должен был ехать в Россию, и мы знаем, что Моор был в России, когда на Ленина было совершено покушение, при котором был ранен Платтен.
Моор несомненно предлагал деньги большевикам, о чем есть упоминание в протоколах Центрального комитета в августе 1917 года. Предложение было отклонено, но в примечаниях к протоколам говорится, что впоследствии Истпартом было выяснено, что деньги эти действительно принадлежали Моору, неожиданно тогда получившему значительное наследство. В 1919 году Моор оказывается в Берлине, где он содействует освобождению Радека из тюрьмы и налаживает для Радека политические связи.*
*) См. статью Радека в "Красная новь" 1926 г. -- Прим. Г. М. Каткова.
Любопытно, что в примечании к Ленинскому сборнику, том 11, сообщается, что "последние годы" Карл Моор проживал в доме для престарелых революционеров имени В. И. Ленина. В том же примечании он политически охарактеризован, как оппортунист.
Мне кажется, что провести отождествление Байера с Моором будет вероятно возможно, но потребуется еще немало труда. Может быть, Вы были бы так добры сообщить нам Ваши авторитетные соображения по этому поводу. Может быть Вы даже встречали Моора? Он много старше Вас (родился в 1852 году).
Помнится, когда мы виделись в Женеве, Вы меня как-то спрашивали о князе Бебутове. До сих пор руки не доходили до того материала, который у нас имеется в микрофильме из немецкого министерства иностранных дел. Но теперь, наконец, мне удалось кое-что выяснить. Впервые германское министерство иностранных дел заинтересовалось Бебутовым после того, как посланник в Копенгагене, Брокдорф-Ранцау, сообщил 21 июля 1916 года, что в Стокгольме объявился русский князь Бебутов, который до тех пор с начала войны проживал в германии, а теперь возвращается в Россию. Брокдорф-Ранцау узнал об этом через некоего Шваба, немца, проживавшего в Стокгольме, и потому он обратился в Копенгаген.
