Мамед Ордубади - Тавриз туманный
- Она уже на новой квартире. Комнаты хорошо обставлены.
- А на расходы она получает?
- Ей нельзя предлагать денег. Все расходы несу я.
- Вы получили чек, выданный мной на имя хазчи?
- Частично получил.
- Почему частично?
- Сумма слишком большая. Брать все сразу нет нужды. Я беру по мере надобности. Он и сам предложил взять мне деньги, но я отказался.
- Я поручаю вам: ни для себя, ни для Нины не скупитесь в средствах. Девушка должна быть обставлена хорошо и не чувствовать никакой нужды. Если она будет довольна, может оказать нам огромную услугу. Передайте ей мой привет! Пусть она не считает нас ничтожествами. Мы ведем борьбу за права десятимиллионного народа. Передайте ей мои слова.
- Сардар, могу вас уверить, что она наш товарищ.
Сардар задумался.
- Почему-то женщины очень любят революцию и революционеров, - сказал он после минутного молчания. - Революционеров они считают какими-то сверхъестественными существами. С начала революции я получил массу писем. Прочтите хотя бы вот это. Очень интересно...
Письмо было написано по-фарсидски и адресовано "гению революции, вождю нации, его милости - Саттар-хану".
"Я знаю, что у вас две супруги, - писала незнакомка - для меня это не имеет значения. Я - вдова. Имею достаток, в моем владении несколько деревень. Я не видела вас, но слышала о вас, как о герое революции. Я с радостью приняла бы ваше имя. Салима-ханум, дочь Гаджи-хана".
Сардар говорил о роли женщин в революции.
- Немало женщин, предлагающих нам свои услуги и в перевозке оружия...
Было время ужина. Когда внесли скатерть, сардар пригласил к столу и других. Стол не отличался роскошью, как у знатных людей. Кушанья состояли из мяса и мясного навара.
- Это мое любимое блюдо, - сказал Саттар-хан. - Но знай я, что вы пожалуете к ужину, можно было бы заказать что-нибудь получше. Клянусь вашей дорогой жизнью, за последние дни ничто мне не идет в голову.
После еды опять подали кальян и чай. Беседа затянулась до часа ночи.
- Оставайтесь ночевать здесь! - предложил мне Саттар-хан.
Я понял, что он разрешает мне уйти, и встал. Сардар поручил бывшим тут людям проводить меня.
- Никого не нужно! - сказал я и, попрощавшись, вышел.
ЗАМУЖЕСТВО НИНЫ
Когда я пришел к Нине, ее еще не было дома. В комнатах чувствовалась какая-то тяжелая атмосфера, они имели печальный вид, как если бы произошло большое несчастье.
Зейнаб, работница Нины, сидела в углу веранды. Глаза ее были заплаканы. Рядом сидела моя экономка Тахмина-ханум, словно в трауре, надвинув платок на глаза.
Тут же стояла молодая жена Минасяна Шушаник-ханум.
Я был в недоумении, что же случилось тут без меня?
- Жаль красавицу Нину! - сказала Шушаник.
- Хотя Аршак и наш, армянин, но он не будет ей хорошим мужем.
Теперь я понял в чем дело.
Уже несколько дней был пущен слух, что Нина выходит замуж за Аршака Суренянца, и что свадьба их будет на Кавказе, в городе Александрополе*, где жили родные жениха. Они собирались выехать в Александрополь в ближайшие дни.
______________ * Александрополь - ныне Ленинакан, город в Армении
- Сын мой! - сказала дрожащим голосом Тахмина-ханум. - Всегда вы были так ласковы друг с другом. И ты так любил и нежил ее, носился с ее капризами. А теперь эта бессовестная дочь бессовестных родителей обманула тебя!
Я не знал, что ей ответить и как ее успокоить. В разговор вмешалась Зейнаб.
- Дурную шутку сыграли с бедным моим братом, разрушили его дом, сказала она, вытирая глаза концом головного платка. - Здесь замешана чья-то рука. Девушка сохла по нем. Если он опаздывал на час, она места себе не находила. Что же случилось, что эта бесстыдница сразу переменилась?
Не успела кончить Зейнаб, как ее слова подхватила Тахмина-ханум.
- Это Тавриз, моя милая. Тут сколько хочешь всякого колдовства. Вот, послушай, я назову несколько случаев, когда заклинаниями и заговорами переворачивали все шиворот-навыворот. Гамзаназ-ханум, дочь Келентара, три года была обручена с Зиясултаном, сыном каим-магама. Они безумно любили друг друга. В конце концов их околдовали, и девушка вдруг ни с того ни с сего заявила, - умру, но за Зиясултана не пойду. Наконец, расторгла обручение и вышла за племянника Низамуль-Улема. То же самое произошло и с дочерью Аджидана Гончалеб-ханум - развели ее с сыном Мизан-агаси и выдали замуж за внука Ага-хана Мирпенджа, Сулейман-хана.
- А про дочь Абдулла-хана, Тарраре-ханум, забыла? - перебила ее Зейнаб. - Разве в продолжение одного дня не развели ее с сыном Наиб-Мохаммед-Вели-хана и не выдали за сына Абачи-баши?
Зная, что примерам этим не будет конца, я принялся играть с Меджидом, маленьким сыном Зейнаб.
Тахмина-ханум не могла успокоиться:
- Хитрый народ, они все знают. Все, что случилось с девушкой, исходит из этого дома. Девушку околдовали. Красива она. Не дали ей выйти за мусульманина. Жирный кусочек был - отдали своему армянину.
- Да, с ней что-то сделали, - добавила Зейнаб. - Как глазам своим, я верила ей, что она примет нашу веру, станет мусульманкой.
Догадавшись, что намеки относятся к ней, бедная Шушаник-ханум стала оправдываться:
- Я ничего не знаю. Пусть я лишусь своей единственной дочери, если мне что-нибудь известно. Лучше бы мне умереть, чем пережить этот стыд. Я не могу смотреть на брата... - и она расплакалась.
Я не мог вмешиваться в их разговор о колдовстве. Было уже поздно, и мне надо было спешить к Саттар-хану, но несколько слов все-таки нужно было сказать.
- Наша сердечная дружба с Ниной не носила любовного характера, - сказал я. - Никаких обещаний мы друг, другу не давали. Наше знакомство будет опять продолжаться. Вы не расстраивайте себя, я женюсь на лучшей девушке.
Сказав это, я встал. Нину так и не удалось мне увидеть.
ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ
Первое наступление карадагцев было отбито, но остановить дальнейшие атаки карадагской конницы, снабженной Царским правительством оружием новейшей системы, было совершенно невозможно. Чувствовался острый недостаток в пулеметах, в ручных гранатах, бездымном порохе... Выступать против хорошо вооруженного врага со старым оружием было немыслимо. Правительственные войска громили наши позиции, из которых при каждом нашем выстреле подымался дым и открывал неприятелю местонахождение наших бойцов. Мало того, даже для старых ружей, которые были у нас, мы не находили ни патронов, ни пороха.
Революционная армия насчитывала до десяти тысяч человек, которых надо было снабдить оружием, патронами.
Вооружить столько людей и снабдить их патронами не было возможности. Контрабандисты, тайно ввозившие к нам патроны, продавали их по одному крану за штуку. Патроны, израсходованные на отражение первого наступления карадагцев, были куплены за восемьдесят тысяч рублей золотом. Торговля патронами в Тавризе стала самым прибыльным занятием. Поэтому иные бойцы берегли патроны, чтобы потом продать их по спекулятивной цене.
Карабахские купцы в Тавризе занялись торговлей патронами. Как пиявки, всосались контрабандисты в организм революции и рвали его на части.
Когда я пришел к сардару, там шел спор о расплате за патроны. Саттар-хан требовал от представителя купечества Гаджи-Мехти обложения купечества налогами, чтобы уплатить за патроны.
- Господин сардар! - говорил Гаджи-Мехти. - Прикажите расстрелять меня, старого революционера! Я не могу разорить купечество и, отняв все их имущество, отдать на патроны и порох, чтобы стрелять в правительственные войска. Господа, что тут стыдного? Раз мы бессильны против правительственных войск, зачем нам зря губить народ и грабить купцов? Лучше всего сейчас же просить консулов великих держав в Тавризе помирить нас с правительством. Что поделаешь? Раз не можем, надо уступить. Разумнее будет вернуться с полпути...
Наступила тишина. Гаджи-Мехти решил, что все согласны с его предложением и стал еще смелее в своих предложениях, заговорил даже о сдаче и предложил свои услуги в качестве посредника между революционерами и правительством.
Ни я, ни другие товарищи не проронили ни звука. Глаза Саттар-хана метали молнии, и мы ждали бури.
Саттар-хан вспыхнул, как порох. Все затрепетали.
- Господин гаджи! Твоя просьба о том, чтобы я велел расстрелять тебя, совершенно излишня. Я и без этого могу сейчас расстрелять тебя!..
Взоры всех с интересом устремились на Гаджи-Мехти: что он сделает?
- Го-гос-по-под-дин са-са-сар-дар! Я-я-я не т-т-так с-с-ска-зал... заикаясь стал лепетать Гаджи-Мехти.
- Никто не смеет говорить Саттару о сдаче! - продолжал сардар. - Каждый должен знать, при ком и о чем можно говорить. Я отрублю руки, протягивающиеся к иранской революции, точно так же отрублю и языки, делающие ей предательские предложения! Не по вашему совету, господин гаджи, мы начинали революцию, чтобы по вашему же совету ходить с мольбой о прощении ко всяким консулам. Оставьте меня. Вы свободны... и навсегда!
