Елизавета I - Кэролли Эриксон
Так что неудивительно, что после пяти неудачных браков он с таким энтузиазмом ввел во дворец шестую жену. И что бы там ни говорила злая молва, казнь одного священнослужителя, одного регента хора и одного портного, которых как раз в это время он послал на плаху за ересь, вовсе не была извращенным способом отпраздновать новую женитьбу. Для церкви наступили смутные времена, и Генрих, обручившийся наконец с высокодобродетельной особой, каленым железом выжигал всяческую нечестивость. Свадебные торжества не могли стать тому препятствием.
Вскоре после бракосочетания супруги отправились на охоту. Путь в сельские замки Отлендса, Гилфорда, Саннингхилла и Мура пролегал через зеленеющие поля и роскошные луга. Трава в том году выросла необыкновенно высокая, сорняки буквально заполонили посевы: дожди шли все лето. Генрих повелел, чтобы по всей Англии люди молились, дабы на небе появилось солнце, иначе погибнет урожай. Но дожди продолжали лить беспрестанно, что создавало благоприятнейшие условия для распространения чумы, этого настоящего бича Божьего, особенно в летнее время.
Первые недели после бракосочетания все трое детей короля оставались с отцом и мачехой, что раньше случалось чрезвычайно редко. В августе, перед отъездом на охоту, Елизавету отправили к Эдуарду, а Мария присоединилась к королевской процессии. Но тут разразилась эпидемия чумы. Как обычно, она в первую очередь затронула Лондон, но щупальца протянулись и в провинцию, достигнув торговых городков и деревень. Король вместе со всей свитой уединился в отдаленном охотничьем поместье, в Вудстоке, и шага наружу не делал, с тоской наблюдая, как за окном поливает дождь, не позволяющий отдаться любимому развлечению. К середине октября чума уже сделала свое черное дело, унеся не одну жизнь, и король с королевой вернулись во дворец, где Екатерине предстояло со всей ответственностью взяться за роль матери наследников престола.
Злая мачеха, согласно одному трактату того времени, «являет себя в облике врага, копит беспричинную ненависть и обрушивает ее на головы слабых и беззащитных». Напротив, мачеха добрая «стремится стать детям мужа родной матерью, как часто ее в семье и называют». На протяжении ближайших пяти лет Екатерина Парр и стала Елизавете и Эдуарду кем-то вроде матери, а Марии — старшей сестрой-советчицей. И это при том, что пришлось ей быть по преимуществу наблюдателем, ведь, как и всегда, у королевских детей был собственный двор, и жизнь их подчинялась заведенному распорядку, согласно которому они постоянно переезжали из одного сельского замка в другой. Порой королевская семья не собиралась вместе даже по праздникам; фактически целый год после свадьбы Генриха Елизавета не виделась ни с отцом, ни с мачехой.
И все же даже издали королева Екатерина оказывала на нее воздействие. Нет никаких оснований сомневаться в том, что она пристально следила за воспитанием Елизаветы — после того как та окончила под руководством Кэт Чемперноун начальные классы и перешла в руки учителей Эдуарда, сначала просвещенного священнослужителя Ричарда Кокса, а затем профессора античности в Гарварде и одного из наиболее выдающихся ученых своего времени Джона Чика.
Кокс, занимавшийся Эдуардом с младых ногтей последнего, был ревностным наставником и делал все, чтобы учение не превращалось в скучную рутину. В 1544 году, когда Эдуарду было семь, а Елизавете почти одиннадцать, он строил преподавание вокруг наиболее увлекательных событий современности — вторжения Генриха VIII во Францию и завоевания Булони. Учитель словно бросал детям вызов — побеждайте невежество, как Генрих победил французов, и всякое упражнение — части речи, спряжения греческих и латинских глаголов — сравнивал с крепостью, которую предстоит взять, либо с бастионом, который необходимо защитить. Он даже использовал военные метафоры, уподобляя ленивого Эдуарда «капитану Биллу» и борясь с его упрямством с помощью «мавританского копья», а попросту говоря — доброго шлепка.
Кокса сменил Джон Чик, который, возможно, благодаря своим выдающимся способностям в области изучения древних языков — большинство его работ представляли собою переводы с греческого на латынь, — распознал рано проявившиеся дарования Елизаветы и, заручившись молчаливым согласием ее мачехи, посоветовал взять ей собственного учителя. Выбор пал на Уильяма Гриндела, образованного и усидчивого молодого ученого из Кембриджа, которому недавно отказали в месте преподавателя колледжа Святого Иоанна. В течение более трех лет Елизаветой руководил добросовестный и внимательный наставник, которому она и обязана формированием специфического взгляда на мир, свойственного английскому протестантизму.
Чик, Гриндел и Роджер Эшем — проживая в Кембридже до 1548 года, он тем не менее также принимал живое участие в образовании Елизаветы — все они были питомцами колледжа Святого Иоанна. Вместе с Коксом и другими учеными из Кембриджа они образовали нечто вроде интеллектуального моста между космополитическим, в духе католицизма, гуманистическим учением Эразма и Томаса Мора с его неприятием доктринальной схемы, оптимизмом и религиозной терпимостью, и радикальным протестантским учением, агрессивно-националистическим по своей сути и с ясной склонностью к четкой доктрине как противоядию ереси. В своей образовательной программе они делали сильный упор на греческий и латынь (а коль скоро речь шла об университетском обучении, то и на иврит), ибо, не овладев этими языками, невозможно читать ни работы отцов церкви, ни классиков античности в оригинале. Но хотя у этих последних — Демосфена, Платона, Вергилия и особенно Цицерона — всегда необычайно высоко ценили глубину мысли и красоту формы, их работам все же, как считалось, не хватало поэтичности и той меры истинности, что присущи Библии. В 40-е годы XVI века Кембридж, по словам одного наблюдателя, постепенно превращался из цитадели духовного образования в школу для мирян; впрочем, утратив свой клерикальный дух, он по-прежнему оставался академией христианской добродетели, где дворянским сыновьям предстояло сформировать характер и очистить религиозное чувство, приготовляя себя к пожизненной борьбе с грехом. И предстояло им прожить свою героическую жизнь в тенетах английской церкви, но посвящая себя неустанной службе государству и монарху.
Наставники Елизаветы были людьми молодыми. Гринделу — около двадцати пяти, Чику — тридцать с небольшим, правда, Коксу — все сорок пять. Однако же в сравнении с предыдущим поколением гуманистов их отличали аскетизм и склонность к праведному образу жизни. Танцы и азартные игры заслуживали, как они считали, сурового осуждения; лишь непрестанные молитвы и одинокие благочестивые размышления наряду с обширным чтением могли, согласно их идеям, укрепить душу человека, вступающего в раздираемый противоречиями мир. Что-то средневековое ощущалось в представлениях этих просвещенных наследников Ренессанса. В одно из посланий родственнику Елизаветы Джону Эшли Роджер Эшем вложил серию рисунков, изображающих «пляску смерти», в надежде на то, что в этих внушающих ужас
