Елизавета I - Кэролли Эриксон
Пришла весна, за ней лето. В сентябре Елизавете исполнилось девять. У нее появился новый товарищ, приблизительно ее лет. Это был Робин Дадли, сын Джона Дадли, который делал быструю карьеру при королевском дворе. Между ними возникла душевная близость, и хотя в общем-то Елизавета была девочкой скрытной, ему она доверяла. По позднейшим воспоминаниям Роберта Дадли, она вполне серьезно говорила ему, что твердо решила никогда не выходить замуж.
Глава 5
После казни молодой пышнотелой жены, пятой по счету, король Генрих впал в угрюмое настроение, прорывавшееся иногда вспышками безудержного гнева. Переваливаясь на опухших ногах, он метался по своим апартаментам, то и дело накидывался на слуг, клял подданных за неблагодарность, а советников за тайные умыслы, направленные против него. Садясь за стол, он поглощал разнообразные яства с такой жадностью, что портным приходилось постоянно перешивать его камзолы, а оружейникам перековывать доспехи — старые явно не годились. Раблезианские горы поглощаемой еды и сопровождавшие ее потоки вина делали его совершенно непредсказуемым и невыносимым; приходя в ярость, Генрих утрачивал доверие ко всему и вся, а тем, кто отваживался приблизиться, казался «самым опасным и беспощадным человеком на свете».
Но по прошествии года Генрих немного успокоился и, рискуя показаться смешным, в июле 1543-го женился в шестой и последний раз в жизни. На сей раз его избранницей стала высокорослая, с пышной гривой каштановых волос женщина, отличавшаяся умом и серьезным подходом к жизни. Выйти замуж за короля Екатерину Парр заставили не его настояния, а твердая убежденность в том, что этот брак угоден Богу; от построенных ею прежде собственных планов она отказалась. Сдержанно и сосредоточенно повторяла Екатерина слова клятвы брачной верности. Издали за церемонией, происходившей в Хэмптоне, в личных апартаментах королевы, наблюдали девятилетняя Елизавета и пятилетний Эдуард, а Мария, которой исполнилось уже двадцать семь, — новая королева, с которой они росли вместе во дворце, была всего на несколько лет старше, — стояла рядом с отцом. Генрих, произнеся «с веселым видом» формулу брачной клятвы, надел на белоснежный палец новобрачной золотое обручальное кольцо.
Застенчивая на вид и покорная в присутствии мужа, Екатерина, однако же, привыкла командовать. Она происходила из семьи, где царили властные, просвещенные женщины: бабушка, Елизавета Фитцхью, отличалась незаурядными для того времени познаниями; мать, Мод Парр, была фрейлиной при дворе Екатерины Арагонской, одновременно занимаясь, по сути, в одиночку собственными детьми. Сама же Екатерина Парр прошла через два нелегких брака, ни один из которых как будто не пробудил дремлющих в ней чувств. Впервые она вышла замуж четырнадцати лет за пожилого и не слишком крепкого здоровьем вдовца, а когда он умер, к ней посватался лорд Лэтимер, средних лет дворянин из Йоркшира, рассчитывавший, что она будет приглядывать за его лондонским домом, роскошным приграничным замком и двумя маленькими детьми. В 1542 году умер и он. К тому времени Екатерине едва минуло тридцать, однако же она развила в себе организаторские дарования гофмейстера королевского двора, умение врачевать и храбрость, соединенную с выносливостью солдата-воина. У нее хватало сил и мужества выдерживать характер еще одного, тоже стареющего и совсем нелегкого в обращении мужа — как уже говорилось, Екатерина убедила себя, что именно в этом, по крайней мере на данный момент, состоит ее предназначение.
Для светского и особенно религиозного воспитания четвертой по счету мачехи Елизаветы было сделано немало. Глубокое изучение трудов учителей церкви вкупе с природной добродетелью рельефно проявилось в ее вызвавших широкий интерес дневниках, которые определили совершенно особое положение автора в кругу современников. С их страниц встает на редкость привлекательный образ женщины, сочетающей сильный ум со способностью к глубокому переживанию. Один из ее придворных оставил весьма впечатляющий портрет своей повелительницы. Сознание ее, пишет он, «настолько открыто благочестию, что в сравнении с личностью Иисуса Христа все остальное кажется ей совершенно незначительным». Ее редкостные добродетели, продолжает он, «превращают каждый день недели в воскресенье — дело совершенно невиданное, особенно в королевском дворце». Находиться в ее окружении он считает даром небес, ибо здесь «всякий день восславляют Христа», а несравненные достоинства королевы возвышают всех, кто оказывается вблизи от нее.
Тем не менее это трепетное изображение не вполне соответствует оригиналу. Да, Екатерина была глубоко верующим человеком, но религиозная страсть была лишь частью ее натуры. Это была женщина страстная во всех отношениях. Когда она выходила за Генриха VIII, сердце ее принадлежало другому.
Томас Сеймур был привлекательным, энергичным мужчиной с густыми бровями и проницательным взглядом. Крепко сбитый, моложавый, он в свои тридцать пять лет был все еще не женат, хотя о браке подумывал давно, только пары подходящей все никак не мог найти. Он был всего лишь четвертым сыном не особенно родовитого сельского сквайра, однако же сестра его, Джейн Сеймур, сделалась королевой, а племяннику, Эдуарду Тюдору, скоро предстояло взойти на английский трон; его брат, Эдуард Сеймур, явно перещеголял его в плане политической карьеры — чего нельзя сказать о внешности и человеческих качествах, — но его влияние, а равно собственные амбиции, которых он никогда не скрывал, со временем обеспечили Томасу достаточно высокое положение в обществе. Словом, Томас Сеймур считал, что вполне достоин жены самого высокого происхождения и материального достатка, и вдова лорда Лэтимера вполне отвечала хотя бы второму из этих требований. Он начал осаду и встретил весьма теплый прием. «Я уже вполне решилась выйти именно за вас», — писала ему впоследствии Екатерина. Но тут на сцене появился король, и прежние планы пошли прахом.
В глазах Генриха Екатерина была безупречной невестой. Она была хороша собой, умна, образованна, умела поддерживать светскую беседу, знала толк в охоте и стрельбе из арбалета. Строгое воспитание вытравило из нее кокетство и неумеренные проявления чувственности; отнюдь не будучи синим чулком, она, по собственным словам, «никогда не склонялась к греху, прелюбодеянию и всему такому прочему», а зрелый
