Любовь Воробьёва - Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.
Весной 1526 г. Гофман снова в Дерпте. Занятие скорняжными работами ради пропитания он сочетает с проповедями, излагая свои воззрения на предопределение, исповедь, отречение от Церкви, причастие, иконы, учительскую должность, день Страшного Суда и пр. Он проповедует с такой горячностью, что страсть к разрушению овладевает наэлектризованными слушателями. Как и в других ливонских городах, всё происходит по одному и тому же сценарию. Толпы из немецкого, латышского и эстонского городского простонародья врываются в церкви и монастыри, уничтожают алтари, иконы и скульптурные изображения святых, а церковное имущество растаскивают. В Дерпте чернь громит Мариинскую и Иоанновскую церкви, штурмом берёт Дерптский собор, занимает Доминиканский и Миноритский монастыри, а также женский монастырь Францисканского ордена, изгоняя оттуда монахов и монахинь. Некоторые из монахинь вскоре выходят замуж, монахи же, снявшие монашескую одежду и принявшие лютеранское учение, получают бюргерское право. Доходами этих монастырей завладевает город, а чтобы сами монастыри впредь не могли служить местом религиозных сборищ, дерптцы превратили Доминиканский монастырь в цейхгауз, а во Францисканском монастыре стали обжигать известь. Разрушению подверглась и православная церковь, воздвигнутая для русских купцов. Впоследствии за это злодеяние дерптцам придётся горько раскаяться, потому что оно станет для царя Иоанна Васильевича Грозного одним из поводов к войне, которая долго будет опустошать Ливонию.
Вскоре после учинённого мятежа Гофман покидает Дерпт и исчезает из ливонской истории. Дерпт же принимает лютеранское учение и отказывается от духовного управления своего епископа, которому остаются ограниченные права светского князя. В своих отношениях к городу епископ выступает более покровителем, чем собственно властителем.
В конечном итоге представители ливонских корпораций договариваются между собой. Согласно решению ландтага в Вольмаре (15 июня 1526 г.), архиепископы и епископы Ливонии вместе с их капитулами и рыцарствами были подчинены орденскому магистру. Таким образом, старинный спор между орденом и духовенством пришёл к своему окончанию: светская власть одержала победу над духовной. Магистр Плеттенберг получил власть, которой до него не достигал ни один магистр: он стал покровителем всей Ливонии. К этому времени закончил своё существование Тевтонский орден в Пруссии. После того как его глава Альбрехт сложил с себя звание великого магистра, польский король пожаловал его леном — герцогством прусским, а сословия Пруссии охотно присягнули Альбрехту как светскому князю. В результате сама собой отпала и прежняя зависимость Плеттенберга от великого магистра, и он сам стал вполне самостоятельным светским князем Римской империи. Это нашло отражение и в русских официальных бумагах начала XVI века. В них ливонский магистр именовался князем-мистром.
Хотя Плеттенберг и был расположен к лютеранскому учению, он сохранил внешнюю видимость приверженности католической Церкви, зная, что католическая партия в Ливонии вовсе не была так незначительна, чтобы терпеть над собой власть лютеранского господина. В своём ответе польским послам Плеттенберг заявил, «что в этом лютеранском возмущении он явится вместе со своим орденом покорным папскому святейшеству и императорскому величеству»{41}.
На ландтаге в Вольмаре 25 февраля 1532 г. сословия согласились, чтобы всякий, высокого или низкого звания, поступал в делах веры так, как может отдать отчёт перед Богом, Императорским Величеством и всем христианством. Это решение явилось переходным к признанию свободы вероисповедания.
В 1535 г., благодаря Реформации, богослужение переводится с латыни на родной язык паствы. Возникают условия для развития языка местного населения. В 1535 г. появилось старейшее из известных печатных изданий на эстонском языке — катехизис, отпечатанный в Виттенберге в количестве 1500 экземпляров. Катехизис составлен на двух языках: текст на нижненемецком языке написан пастором церкви Нигулисте Симоном Ванрадтом, а эстонский перевод сделан пастором эстонского прихода церкви Святого Духа Иоганном Кэлем.
Дело Реформации не затормозилось, когда 28 февраля 1535 г. при богослужении перед алтарём церкви Св. Иоанна в Вендене скончался Вольтер фон Плеттенберг. Его преемником в должности орденского магистра стал Герман фон Брюггеней, по прозванию Газенкамп, известный своим благосклонным отношением к лютеранскому учению.
Последним кирпичиком в здание Реформации в Ливонии стало решение ландтага в Вольмере (17 января 1554 г.) о свободе религии. Протестантство было уравнено в правах с католичеством, и таким образом Реформация в Ливонии достигла своей цели{42}.
Земельные владения католической Церкви были сохранены. В то же время в городах была создана протестантская Церковь, а вассалы стали постепенно менять веру. Утвердился принцип: кому принадлежит земля, тот определяет и религию.
II.7. О «старом добром времени» в Ливонии. На пороге катастрофы
Ливония просуществовала три с половиной столетия. Ревельский пастор и летописец Бальтазар Рюссов (умер в 1600 г.) был свидетелем исторических событий, повлёкших за собой прекращение существования Ливонского ордена и переход ливонских земель немецких колонистов под власть других государств (Швеции и Польши). В оставленной им Ливонской хронике)[17], отпечатанной в 1584 в г. Барте (Померания), Б. Рюссов старается объяснить причины постигших Ливонию несчастий. При этом, как отмечают комментаторы, он, по всей видимости, заботился о полноте и верности своих сообщений{43}.
В своей хронике Рюссов выделяет в первую очередь нравственные причины краха Ливонского ордена, а вместе с ним и Ливонии. О них и пойдёт речь в данном разделе. Важно обратить внимание на то, что свои оценки Б. Рюссов выносит исходя из норм и ценностей протестантской этики. Мы знаем, что протестантство (или, как выражается Рюссов, «свет Божественного Евангелия») стало проникать в Ливонию начиная с 1522 г. Сравнительно в короткое время земские и городские колонисты приняли новое учение. Одновременно они автоматически перевели и крестьян (ненемцев) из католичества в лютеранство. Однако распространённая на Ливонию церковная реформа не привела к быстрому исправлению нравов, сформировавшихся в период католичества. Этим и можно объяснить обличительный пафос Рюссова, который в упадке нравственности усматривает одну из важнейших причин утраты Ливонией самостоятельности.
Успешное покорение Ливонии и обращение в христианство её населения Рюссов объясняет благоволением и милостью Божьей. Рюссов подчёркивает, что этот тяжёлый и грубый труд, который выпадает на долю первопроходцев, был совершён благочестивыми, самоотверженными епископами и грозными, аскетическими рыцарями во славу Спасителя. Своим преемникам они оставили обширные земли, крепкие замки, возведённые города и завет «заботиться единственно о славе Божьей и о душевном благосостоянии бедных, неразумных ливонцев, которые были ещё несовершенны в познаниях о Боге»{44}.
Однако потомки оказались недостойными первых «благочестивых и честных» покорителей Ливонии и погубили себя и страну. Унаследовав дела и завоевания предков, они считали, что им не о чем заботиться: местные племена были покорены, платили дань и работали на своих господ, хотя и ненавидели их. Хорошее кормление, обеспечивавшее привольную, беззаботную жизнь, вело к эпикурейству, изнеженности и распущенности. А от них недалеко и до полного разложения. Под заголовком «Доброе старое время в Ливонии» Рюссов описывает нравы и быт ливонцев накануне постигшей их катастрофы. Он отмечает распространившиеся среди них самоуверенность, праздность, тщеславие, пышность и хвастовство, сластолюбие, безмерное распутство и бесстыдство{45}.
Так, орденские сановники, епископы и каноники, будучи начальством, хранителями душ и пастырями овец, не считали стыдом иметь наложниц, которых называли хозяйками. С ними они «хозяйничали» до тех пор, пока не заменяли их другими, а других — новыми[18]. Когда этот обычай распространился повсеместно, не устояли и некоторые евангелические священники, заведя у себя, подобно другим, наложниц или хозяек.
Неудивительно, что подобную практику Рюссов отмечает и у местных крестьян, большинство которых, несмотря на обращение в христианство, ничего не знало о брачной жизни. Если у крестьянина жена была больна или постарела, или больше не нравилась, то он мог прогнать от себя эту женщину и взять другую. Одни крестьяне на укоры и увещевания отвечали, что «это старый ливонский обычай и отцы наши делали точно то же». Другие говорили: «Делают же так наши господа и дворяне, почему же бы нам того же не делать?» Часть крестьян винила помещиков, которые на факты безбрачия не обращали внимания, заботясь о своей выгоде: ведь после смерти родителей им было легче отстранить от отцовского наследства незаконнорожденных крестьянских детей и присвоить себе их землю и движимое имущество.
