Любовь Воробьёва - Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.
Для папы и католической верхушки больше не было места в руководстве немецкой Церковью. Зародилась «независимая» немецкая Церковь, целиком оказавшаяся во власти князей. Согласно постановлению имперского сейма (рейхстага) в Шпейере (1526 г.), владетельные особы устанавливали «свою» религию в пределах «своей» земли по формуле «cujus regio, ejus religio» («чьё правление, того и вера»). Это способствовало усилению абсолютизма в маленьких немецких княжествах, из которых состояла Германия, и в то же время закрепляло раздробленность страны в целом.
Торговцы индульгенциями были изгнаны, поскольку, согласно протестантскому вероучению, никакой совершённый акт (opus operatum) при пассивности человека не может его спасти, если он сам внутренне не приобщается к благодати. Одновременно узаконивались притязания материальной жизни, т.е. плоти. Целибат был отменён, а вместе с ним исчезают благочестивое распутство и монастырские пороки. Священник становится обыкновенным человеком, берёт жену и родит детей. Во времена Реформации, особенно после значительных успехов естествознания, очень быстро исчезает вера в святых, в католические легенды и чудеса (но не вера в ухищрения сатаны, колдовство и ведовство){30}. Святых поминают, но только для того, чтобы подражать их вере и добродетелям. Их не призывают на помощь, и к ним не обращаются с молитвами. Единственным Посредником, Спасителем, Первосвященником и Ходатаем признаётся только Христос{31}.
Центральное место в литургии (всеобъемлющее и главнейшее церковное богослужение) лютеране отводят Тайной Вечере, не отказываются ни от свечей, ни от распятий, иногда даже и от крестного знамения. Церемонии происходят в строгой обстановке, практически без литургической одежды; иконы, как правило, отсутствуют, посты и монашество отвергаются. Основное время посвящается чтению Писания, проповедям и песнопениям{32}.
По мнению атеиста К. Маркса, Лютер, давая некоторый простор человеческой мысли, теснейшим образом сковывал её авторитетом Библии. «Он разбил веру в авторитет, восстановив авторитет веры. Он превратил попов в мирян, превратив мирян в попов. Он освободил человека от внешней религиозности, сделав религиозность внутренним миром человека. Он эмансипировал плоть от оков, наложив оковы на сердце человека»{33}.
Протестант Г. Гейне дал более объёмную оценку миссии Лютера. В принципе он солидарен с Марксом, когда пишет: «После того как Лютер освободил нас от традиции и возвысил Библию до степени единственного источника христианства, возникло косное служение слову и букве, и Библия воцарилась столь же тиранически, как некогда традиция»{34}. В то же время, будучи сам родом из Северной Германии, Гейне свидетельствовал, что протестантство оказало самое благое влияние, «способствуя той чистоте нравов и той строгости в исполнении долга, которую обычно называют моралью»{35}. Хотя сам Лютер в своих оценках и суждениях был подчас односторонен, прямолинеен и даже груб, Г. Гейне, воздавая славу этому человеку, даёт ему взвешенные и нередко восторженные характеристики. Он называет Лютера абсолютным человеком, в котором были неразрывны дух и плоть, способность погружаться в область чистой духовности и умение ценить прелести жизни. А слетевшее с уст Реформатора Церкви изречение «Кто к вину, женщинам и песням не тянется, тот на всю жизнь дураком останется» немецкий поэт и философ находит чудесным{36}. Сам Лютер не мог не ценить вина (немецкие монастыри славились виноделием); как многие монахи и монахини, для которых Реформация повсюду распахнула монастырские ворота, он вступил в брак, женившись в 1525 г. на бывшей монахине Катерине фон Бора; а вечерами он не только брался за флейту, но и сочинял мелодичные духовные гимны и даже написал трактат о музыке.
Лютер оставил своим ученикам заботу об организации реформаторского движения, а сам продолжил деятельность преподавателя, проповедника и писателя. Он перевёл Новый Завет (с некоторыми сознательными и бессознательными уклонениями) на немецкий язык, понятный народу. Перевод Библии и оригинальные сочинения Лютера способствовали тому, что язык Лютера в течение немногих лет распространился по всей Германии и возвысился до всеобщего литературного языка. Библия в переводе Лютера используется и сегодня. Признание Лютером прав разума при толковании Библии послужило в Германии источником свободы мысли, венцом которой стала классическая немецкая философия — один из источников марксизма, по определению В.И. Ленина.
Касаясь отношения Русской Православной Церкви (РПЦ) к учению Лютера, следует сказать, что со времён Реформации отношение РПЦ к протестантизму было более спокойным, чем к католичеству. Дело в том, что в протестантизме церковное руководство не видело угрозы для религиозного сознания народа в силу слишком больших литургических и культовых различий. К тому же непримиримая позиция протестантов в отношении католиков устраивала русское духовенство, поскольку она ослабляла притязания Римской Церкви, против которых восставала и РПЦ. На протестантов смотрели как на еретиков, «недругов целостности православия», но относились к ним терпимее, чем к католичеству. Здесь сказывалась и традиционная латинобоязнь служителей Русской Церкви.
С поворотом Петра Великого к Западу и возрастанием влияния протестантов на внутренние государственные дела Российской империи соприкосновение русского общества с протестантским миром усиливается. Богословская полемика с религиозными, политическими, экономическими воззрениями протестантов («Камень веры» Стефана Яворского, 1718 г.), с которыми отождествлялось и отечественное религиозное вольнодумство, сочетается с расширением круга взаимодействия православного духовенства с протестантами (в частности, перенимается протестантский педагогический опыт при подготовке будущих православных пастырей), хотя формально весь архиерейский корпус и тем более простые священнослужители продолжают отторгать протестантские догмы и культ как ересь{37}.
Если говорить об отношении протестантской Церкви к православию, то оно было отнюдь не терпимым, в особенности там, где шла борьба за души паствы. В Прибалтике начиная с 1840-х гг. нетерпимость протестантского духовенства к РПЦ достигнет крайних форм. На вооружение будет взят не только догматический меч Лютера, отточенный в борьбе с католичеством, но и всякого рода недостойные ухищрения: интриги, наветы, обман, очернительство, психологический террор, экономическое давление. В результате протестантская Церковь помешает цивилизационному срастанию балтийского берега с Российской империей. Но об этом речь впереди.
Реформация в Ливонии
Учение Лютера победило и в Ливонии. Оно нашло поддержку среди немецких колонистов, поскольку стало катализатором давних враждебных отношений между католическими епископами и орденом.
Мы помним, что епископ Альберт был вынужден основать духовно-рыцарский орден, чтобы удержать ливонские завоевания перед лицом угроз внутренних (восстания туземцев) и внешних (со стороны Польши, Литвы, Руси, Швеции). Однако орден, почувствовав собственную силу, не замедлил вступить в борьбу со своим господином — архиепископом. В результате в Ливонии наблюдалась такая же борьба между духовной и светской властью, какая происходила в Германии между папой и императором. К началу XVI в. орден при магистре Плеттенберге стал приобретать решающий перевес над духовной властью. Как только Лютер в Германии заговорил о вавилонском пленении латинской Церкви и необходимости коренной церковной реформы, так сразу же дала о себе знать старая вражда, тянувшаяся целые столетия между орденом и духовенством: орденские чины и сам магистр Плетенберг явились доброжелателями нового учения. Город Рига, вассалы (как епископские, так и орденские) последовали за орденом и магистром, поскольку видели на их стороне преобладание и силу и к тому же не желали подчиняться власти духовенства. Важно отметить, что успеху лютеранства способствовало и само католическое духовенство, которое дискредитировало себя: высшие его представители были одержимы наживой, а низшие отличались крайней невежественностью. Когда в Ливонию проникло учение Лютера, колонисты, видя распущенность своего духовенства, просто отвернулись от него.
Что касается латышей и эстонцев, то им церковная реформа как таковая была совершенно безразлична. Хотя они при крещении и были зачислены в католики, но, в сущности, оставались такими же язычниками, какими и были до прихода крестоносцев. Ведь священников, знавших местные языки, не было. Богослужения проходили на латинском языке, непонятном не только туземцам, но и огромной массе самих колонистов. Проповедь же велась на языке немецком, который местное население также не знало. Не было и школ, которые могли бы приобщить крестьянских детей к азам христианства. Что касается перехода в лютеранство, то о желании ливонских туземцев никто не собирался спрашивать. Да они и сами не смогли бы чётко определиться в этом вопросе. Они не чувствовали ни малейшей солидарности со своим католическим духовенством, но и лютеранство им было так же чуждо и непонятно, как и латинство.
