Виктор Петелин - История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции
16 мая 1939 года по приказу наркома внутренних дел Лаврентия Берии И.Э. Бабеля арестовали в городке писателей Переделкино. Вместе с ним арестовали девять папок документов, рукописи, письма, записные книжки. Начались допросы. Историк Виталий Шенталинский в наши дни добился разрешения у компетентных органов проникнуть в стены архива КГБ и написал замечательную книгу «Рабы свободы в литературных архивах КГБ» (М., 1995), в которой есть глава о Бабеле, где автор подробно рассказывает, ссылаясь на архивные документы, о ведении дела, о допросах, в ходе которых Бабель приводит много подробностей о своей жизни, о творческих замыслах, о жене, любовницах, о знакомствах. Здесь есть не только протокол допросов, но и записки самого Бабеля о собственной судьбе. Допрашивали Бабеля следователи Шварцман, Родос, Райзман и Кулешов. Бабель признался в своём творческом бесплодии, но отвергает обвинение его в изменнической антисоветской деятельности. В ходе допросов Бабель высоко оценил литературную деятельность А. Воронского и как редактора журнала «Красная новь», и как литературного критика, утверждавшего, по словам Бабеля, что «писатель должен творить свободно, по интуиции, возможно ярче отражая в книгах ни в чем не ограниченную свою индивидуальность…». Бабель резко оценил свои книги: «Конармия» явилась для меня лишь поводом для выражения волновавших меня жутких настроений, ничего общего с происходящим в Советском Союзе не имеющих. Отсюда подчеркнутое описание всей жестокости и несообразности Гражданской войны, искусственное введение эротического элемента, изображение только крикливых и резких эпизодов и полное забвение роли партии в деле сколачивания из казачества, тогда ещё недостаточно проникнутого пролетарским сознанием, регулярной, внушительной единицы Красной армии, какой являлась в действительности Первая конная.
Что касается моих «Одесских рассказов», то они, безусловно, явились отзвуком того же желания отойти от советской действительности, противопоставить трудовым строительным будням полумифический, красочный мир одесских бандитов, романтическое изображение которых невольно звало советскую молодежь к подражанию…» (Шенталинский В. Рабы свободы в литературных архивах КГБ. М., 1995. С. 36). Это необходимо знать, оценивая творческий портрет И.Э. Бабеля.
Некоторые признания И. Бабеля, например, в том, что он был завербован на шпионскую работу в пользу Франции, следует рассматривать как фальшивку или признание под давлением, но заслуживает доверия признание, что он познакомился с Евгенией Гладун, машинисткой в торгпредстве СССР в Германии, на вечеринке у Ионова, в тот же вечер она стала его любовницей. Переехав в Москву, своим пылким темпераментом и доступностью она покоряет многих известных деятелей. Так Евгения Фигинберг – Хаютина – Гладун стала женой Ежова, у которого на литературных вечеринках бывал и И. Бабель.
На допросах И. Бабель рассказывал о своих друзьях, о некоторых из них под давлением следствия говорил как о критиках советского режима, но в конце следствия написал несколько писем верховному прокурору СССР с просьбой вызвать его на допрос, в частности, в письме 21 ноября 1939 года он писал: «В показаниях моих содержатся неправильные и вымышленные утверждения, приписывающие антисоветскую деятельность лицам честно и самоотверженно работающим для блага СССР. Мысли о том, что слова мои не только не помогают следствию, но могут принести моей родине прямой вред, доставляют мне невыразимые страдания: я считаю первым своим долгом снять со своей совести ужасное это пятно».
25 января 1940 года И. Бабель обратился с письмом к председателю Военной коллегии Верховного суда СССР с напоминанием о том, что дважды он писал в прокуратуру СССР, что в своих «показаниях оклеветал ряд ни в чем не повинных людей», и просил дать ему возможность ознакомиться с делом, которое читал он больше четырёх месяцев тому назад. На суде И. Бабель подтвердил свою просьбу, виновным себя не признал, просил учесть, что его «показания, данные на следствии, – ложь» (Там же. С. 77).
27 января 1940 года Исаак Эммануилович Бабель был расстрелян по приговору суда.
Бабель И. Конармия. М., 1926.
Бабель И. Одесские рассказы. 1931.
Бабель в воспоминаниях современников. М., 1972.
Марина Ивановна Цветаева
(8 октября (26 сентября) 1892 – 31 августа 1941)
Родилась в семье профессора Московского университета и директора Румянцевского музея Ивана Владимировича Цветаева (1847–1913), сына бедного священника, и Марии Александровны Мейн (1868–1906), «страстного музыканта и прекрасной пианистки», знавшей четыре европейских языка: «Всю классику мы, выросши, узнавали, как «мамино» – «это мама играла…». Бетховен, Моцарт, Гайдн, Шуман, Шопен, Григ… Под их звуки мы уходили в сон» (Цветаева А. Воспоминания. М., 1983. С. 6). А много лет спустя, в 1934 году, Марина Цветаева написала очерк «Мать и музыка», в котором по дробно рассказала и о матери, и о своих детских уроках, желании проникнуть в мир музыки с её помощью: мать мечтала, что Марина «по крайней мере, будет музыкантша» (Цветаева М. Сочинения. М., 1980. Т. 2. С. 94).
У И.В. Цветаева год тому назад скончалась первая жена, Варвара Дмитриевна Иловайская, дочь известного историка, красавица, у него на руках – восьмилетняя Валерия и годовалый Андрей. И тут одна за другой появились Марина и Анастасия. Отец был постоянно занят работой, мать создавала уют и предоставила хорошие возможности получить превосходное образование своим дочерям. Были гувернантки и домашние учителя. Дети превосходно знали французский и немецкий языки, а за короткий срок прочитали чуть ли не всю русскую, французскую и немецкую классику. Марина с юных лет писала стихи, училась музыке, выступала на сцене.
В доме постоянно говорили о русском музее скульптуры, отец и мать то и дело упоминали Юрия Степановича Нечаева-Мальцева, который пожертвовал на музей три миллиона рублей, крупнейшего хрусталезаводчика из города Гусева. Об этом Марина Цветаева написала ряд превосходных очерков под общим названием «Отец и его музей» (Там же. С. 7—27). Мария Александровна Цветаева участвовала во всех музейных делах, вела всю обширную иностранную переписку и добивалась своим обаянием и шуткой того, что отцу удавалось бы с большим трудом.
Марина и Анастасия в своих воспоминаниях рассказали о многом в своём детстве и юности, вспоминали поездки в Тарусу, наслаждение необыкновенной природой: «Деревья, грибы, купанье, грозы», знакомство с Поленовым и его семьёй, поездки к Тёте (Тьо), где было всё совсем по-другому, чем на собственной даче: «В нашей даче, кроме рояля, все было почти по-деревенски просто. У Тёти в доме были ковры, чехлы на мягкой мебели, дорогие сервизы…» «Полноценнее, счастливее детства, чем наше в Тарусе, я не знаю и не могу вообразить», – писала А. Цветаева в своих воспоминаниях (Цветаева А. Указ. соч. С. 49). Мария Александровна заболела туберкулёзом, лечилась за границей, три года Марина и Анастасия были в Италии, Швейцарии, Германии, учились, лечились, набирались жизненного опыта, много читали и писали стихи.
5 июля 1906 года Мария Александровна Цветаева скончалась в Тарусе. Перед смертью мать позвала своих дочерей проститься: «Сначала Марусе, потом мне мама положила руку на голову. Папа, стоя в ногах кровати, плакал навзрыд. Его лицо было смято. Обернувшись к нему, мама попыталась его успокоить. Затем нам: «Живите по правде, дети! – сказала она. – По правде живите…» (Там же. С. 210).
Марина Цветаева окончила седьмой класс частной гимназии, а от восьмого (педагогического) отказалась, полностью отдавшись творчеству. В то время один за другим выходили сборники стихотворений Валерия Брюсова «Пути и перепутья», три тома она она переплела в один том и поставила цифры: 23 февраля 1910 года. А в марте того же года случайно встретила в магазине Вольфа на Кузнецком Валерия Брюсова и услышала его фразу: «Хотя я не поклонник Ростана…» Марина тут же написала ему откровенное письмо 15 марта 1910 года и спросила его, почему он не любит Ростана? Но ответа не получила. Марина отобрала сто одиннадцать стихотворений, назвала свою книгу «Вечерний альбом» и, заплатив за пятьсот экземпляров, выпустила через месяц в свет свою первую книгу. Один из экземпляров книги подарила Валерию Брюсову: «Валерию Яковлевичу Брюсову с просьбой посмотреть. Марина Цветаева. Москва, 4-го декабря 1910 г.».
В статье «Стихи 1911 года» Валерий Брюсов писал, что стихи Марины Цветаевой «всегда отправляются от какого-нибудь реального факта, от чего-нибудь действительно пережитого. Не боясь вводить в поэзию повседневность, она берёт непосредственно черты жизни, и это придает её стихам жуткую интимность» (Русская мысль. 1911. № 2). Так Марина Цветаева вошла в большой литературный мир.
