Владимир Карпов - Полководец
В то же время Петрову необходимо было руководить всеми видами разведки – это прямая обязанность начальника штаба. Надо было на всех участках выявлять выдвижение резервов противника или направление отхода его частей с рубежей, которые они потеряли, знать, где и как они попытаются закрепиться. В отношении противника у начальника штаба фронта должна быть полная ясность для того, чтобы он мог в любую минуту правильно информировать командующего фронтом.
Разумеется, непосредственно руководят боем командующий фронтом и командующие армиями, но все их распоряжения и все сведения о действиях войск стекаются в штаб фронта, который, обобщая эти данные, делает выводы об общей обстановке, намечает предложения по дальнейшему ведению операции и информирует об этом командующего. Кроме того, вся собранная и обработанная информация – о своих войсках, о противнике, о предполагаемых действиях тех и других – передается в Генеральный штаб, на соседние фронты. В ходе управления войсками начальнику штаба надлежит постоянно следить за выполнением частями поставленных задач по рубежам, по срокам, определенным на выполнение этих задач, и по мере надобности корректировать их действия. Ведь как только бой начался и войска пошли вперед, неизбежно нарушаются запланированные сроки выхода на рубежи – кто-то отстает, кто-то движется более успешно. Опять же в первую очередь командующий руководит всем продвижением, но и роль начальника штаба очень важна и заключается в том, чтобы своевременно подтягивать отдельные части, помогать выполнять все намеченное планом.
Средний темп наступления в первые дни Берлинской операции оказался несколько ниже определенного Ставкой, но, как образно сказал маршал Конев:
«Планируем мы одни, а выполняем свои планы, если можно так выразиться, вместе с противником, то есть с учетом его противодействия».
Пытаясь остановить наступление войск фронта, гитлеровцы в течение первых двух дней боев контратаковали наши войска силами шести танковых, одной моторизованной и пяти пехотных дивизий. Враг бросал в бой все, что только было возможно, он чувствовал, что наступают его последние дни.
В целом наступление развивалось явно успешно. Очень активно благодаря хорошей погоде действовала в эти дни авиация. За первые три дня она совершила 7517 вылетов, а истребители сбили в боях 155 немецких самолетов.
Командующий фронтом маршал Конев, по его собственным словам, постоянно находился впереди и руководил действиями этих танковых армий. На Петрова ложилась забота об уничтожении оставшихся в тылу немалых сил фашистов.
В своих воспоминаниях маршал бронетанковых войск П. С. Рыбалко пишет:
«Мы шли вперед, в то время как позади нас оставались еще не добитые немецко-фашистские дивизии. Мы не боялись за наши коммуникации, так как знали, что высшим командованием приняты все меры для ликвидации этих недобитков. Фланги и тыл в продолжение всей операции были надежно прикрыты».
Это была ответственная и нелегкая работа. Танковые армии сражались впереди, а общевойсковым армиям на флангах приходилось вести ожесточенные бои и сдерживать противника, который мог и пытался захлопнуть пробитую брешь.
В эти дни 1-й Белорусский фронт, наступая на Берлин с востока, то есть в лоб, с большим трудом преодолевал глубоко эшелонированную и очень хорошо подготовленную оборону противника. Войскам маршала Жукова приходилось очень тяжело.
Зная, что танковые армии 1-го Украинского фронта успешно и стремительно продвигаются вперед, Верховный Главнокомандующий дал указание маршалу Коневу:
– У Жукова идет туго, поверните Рыбалко и Лелюшенко на Целендорф, помните, как договорились в Ставке.
Немедленно были отданы распоряжения обоим командующим танковыми армиями – Рыбалко и Лелюшенко и была написана очень интересная и часто вспоминаемая военными историками директива о повороте двух танковых армий на штурм Берлина. Эту директиву подписал вместе с командующим фронтом маршалом Коневым, членом Военного совета генералом Крайнюковым и начальник штаба генерал армии Петров. Суть этой директивы заключалась в неожиданном для противника повороте танковых армий – одной на север, а другой на северо-запад.
Ох не просто повернуть круто – почти на девяносто градусов – две такие танковые махины! Причем сделать это в ограниченное время, а точнее, немедленно, в течение нескольких часов! 3-й гвардейской танковой армии под командованием генерал-подполковника П. С. Рыбалко приказывалось в течение ночи на 18 апреля осуществить поворот, форсировать реку Шпрее и далее, развивая стремительное наступление на южную окраину Берлина, в ночь с 20 на 21 апреля ворваться в город. 4-я гвардейская танковая армия под командованием генерал-полковника Д. Д. Лелюшенко должна была к этому же времени овладеть Потсдамом и юго-западной частью Берлина.
В 1984 году я побывал в Германской Демократической Республике, выезжал в тот район, где танковая армия Рыбалко выполняла этот стремительный поворот и ринулась на Берлин с юга.
Я ходил и ездил по району, по его небольшим городкам, полям и лесам и старался представить, как дрожала здесь мокрая, раскисшая (апрель!) земля, как рычали тысячи танков, как старались танкисты понять свой маневр и осуществить его на незнакомой местности, да еще ночью! И как они все это блестяще выполнили! У них за плечами была большая и трудная война, огромный опыт. Они вели в бой лучшие в мире – по тем временам – танки, которые сделал народ, измученный усталостью и недоеданием. Народ, ждущий от них победы! И она была близка. Я представлял, с каким злым энтузиазмом, с какой радостью и вдохновением делали все в эту ночь чумазые от гари танкисты. Они не спали уже третью ночь – но не ощущали усталости. Я просто вижу, как, разя с ходу появляющихся на пути гитлеровцев, они мчались вперед – к логову врага.
Походил я и по окраинам Цоссена. 20 апреля сюда прорвались танки Рыбалко. Знатный подарочек они преподнесли фюреру, может быть, даже сами не зная о том, что это был день рождения Гитлера. Очень символичный получился «подарок» – в Цоссене находилась штаб-квартира верховного командования гитлеровской армии. Именно здесь проходила разработка плана «Барбаросса». И вот какой потрясающий финал – советские войска громят эту адскую кухню, откуда была выпущена на свет война, громят именно в день рождения фюрера!
Я смотрел на серые особняки, двух-трехэтажные дома довоенной постройки. Они живописно расположены в хвойном лесу. Уютно жили в этом тихом и красивом месте те, кто принес так много страданий народам Европы, да и всему немецкому народу.
Представляю, как они ходили друг к другу в гости, как поднимали бокалы в честь захвата городов, стран – Польши, Франции, Бельгии, Дании, Греции и многих других. Как распирала их спесь и как они уверовали сами, что представляют собой особую расу господ, когда их войска вышли к Волге и на подступы к Баку.
Здесь же, в этих домах, уже были проложены на картах маршруты, составлены графики движения их войск в Иран, Ирак, Афганистан, Индию.
Сегодня даже мне, видевшему фашистов на родной земле, трудно представить, что все это было! Мог ли представить в 1942 году я, окопный лейтенант, что буду ходить под Цоссеном, среди домов гитлеровской ставки! Даже во сне мне такое не могло присниться!
И вот я здесь спустя сорок лет (почти полвека!) после того, как бежали отсюда хозяева этих домов, бежали, боясь быть пойманными и спрошенными за все содеянное ими зло.
Как они метались здесь, по этим ухоженным лужайкам, как торопливо жгли свои преступные планы, как бежали, понимая, что и бежать-то уже некуда, но все же уходили, уползали, только бы не быть захваченными и опознанными как работники этой главной штаб-квартиры.
У меня сохранилась старая вырезка из газеты со статьей Бориса Полевого, в ней приводится любопытный документ, дающий представление о том, что здесь происходило в эти последние часы:
«Когда я вернулся с узла связи, корреспондент „Комсомольской правды“ Крушинский… сказал мне:
– Звонили от генерала Петрова. Он требует, чтобы вы сейчас явились к нему…
Зачем я мог понадобиться начальнику штаба фронта?..
Меня провели к нему прямо в личную резиденцию. Сводка уже прошла, боевое донесение было готово… Сняв китель, генерал пил чай. Он наполнил из термоса стакан. Чай был хорош, в особенности с устатку да еще глубокой ночью… Я вопросительно смотрел на него, желая понять, зачем все-таки меня позвали. Он неторопливо снял большое круглое пенсне, протер стекла и наконец строго сказал:
– Мне доложили, что вы передали девушкам-переводчицам ленты телеграфных переговоров, которые вы взяли в подземелье Цоссена.
– Так точно. Я думал…
– Не знаю уж, что вы там думали, но, очень мягко говоря, вы совершили грубейшую ошибку.