Павел Лукницкий - Ленинград действует. Книга 3
Стоя — переполненный зал, подсудимые, защитники — выслушали приговор.
Подсудимые внешне держались спокойно, но только внешне. Всех выдержаннее, как и с самого начала процесса, был Зоненфельд. Его скрывающее всякие переживания лицо не было ни заметно бледным, ни опущенным. Его глаза из-под насупленных бровей глядели изучающе, внимательно — он давно понял свою судьбу, давно приготовился к ней, никаких надежд у него не было с самого начала.
Ремлингер слушал, позируя, как всегда, но по мере чтения приговора становился естественнее, старел на глазах, волнение лихорадкой ходило в его глазах. Ремлингер очень надеялся, видимо, что ему сохранят жизнь, что выкрутится, что, все отрицая, скрывая, фальшивя и прибегая к лжи, представится суду только военнопленным генералом, но не военным преступником. Но когда его имя было названо первым, а за ним — тех, чья участь была явно уже определена; когда он уже — по мере произнесения следующих семи имен — понял, что это за ряд, он, стоявший боком к барьеру, заложивший правую руку за спину, а левую, согнутую в локте, державший на барьере, сжав пальцы в кулак, — напрягся до крайности. Не повышая голоса, ровно, как читал весь приговор, громко (потому что микрофон разносил его голос на весь зал), прокурор произнес: «…к смертной казни через повешение…» (и продолжал, не сделав паузы, дальше), — жила на шее Ремлингера дрогнула, левая рука его рефлективно приподнялась; он ударил кулаком по барьеру и застыл, слушая дальше, и, видимо, уже ничего не слыша.
В этом жесте были и досада, и все-таки неожиданность, это самое «сорвалось!» Он был явно ошеломлен.
Скотки крикнул, что пусть его расстреляют, но не вешают, однако никто его слов не расслышал, потому что зал залился рукоплесканиями, гулом.
Ни один мускул не дрогнул на лице Зоненфельда, только легкое красное пятно появилось на его скуле.
После прочтения приговора зал долго шумел, рукоплескал, залитый светом «юпитеров». Кинооператоры во главе с Е. Ю. Учителем снимали зал, осужденные продолжали стоять, пока медленно не затянулся справа и слева синий занавес.
Да еще перед этим комендант осужденных — подполковник НКВД — обошел барьер, подходя с переводчиком к каждому из осужденных, давая им прочесть и подписать касающийся каждого приговор. Подошел к Ремлингеру. Тот уже сидел (опустились на стулья и все осужденные), комендант положил перед ним листок на барьер, Ремлингер надел пенсне, наклонив голову набок, прочитал, чуть-чуть криво усмехнулся, подписал. Зоненфельд подписал бумажку быстро, размашисто, не читая, с явным безразличием… Вот после этого затянулся занавес.
Кинооператор Е. Ю. Учитель, бывший за занавесом, позже мне передал следующий штрих: к Ремлингеру подошел комендант сзади, свел ему руки, надел на них кандалы. Затем, поскольку Ремлингер уже не мог одеться сам, ему на голову нахлобучили его генеральскую с высокой тульей фуражку, она пришлась косо ему на глаза; накинули на него шинель, повели со сцены. Сразу ставший стариком, сбросивший с себя всяческое позирование, он, уводимый за пределы сцены по коридору, исчез из поля зрения Е. Ю. Учителя…
Домой я возвращался пешком. Была ясная-ясная, оттепельная ночь. Огни на Неве были видны далеко. (Накануне, в ту же пору, когда я также пешком возвращался домой, был сплошной молочный туман, в полусотне метров не было ничего видно.)
Утром вчера, 5 января, я встал в семь часов, чтобы заблаговременно отправиться к месту казни. После чтения приговора в зале суда часть публики толпилась у авансцены, криками спрашивая, где и когда будет казнь. Комендант крикнул в публику тогда, что об этом объявят по радио. Позже ничего объявлено не было, но почти все бывшие при чтении приговора в зале так или иначе узнали, что казнь будет происходить в одиннадцать часов утра на площади у кинотеатра «Гигант» (на Выборгской стороне).
Встав в семь часов, я в начале девятого вместе с П. Никитичем (корреспондентом ТАСС) отправился трамваем до Финляндского вокзала, оттуда автобусом до места казни. Пока ждал автобуса, мимо проходили строем курсанты какого-то училища, было ясно — идут туда. В автобусе часть пассажиров направлялась туда же. В пути автобус обгонял еще несколько колонн курсантов различных училищ.
Ожидалось очень большое скопление народа, но когда, в девять часов утра, при еще только что наступившем рассвете, мы приехали на площадь к кинотеатру «Гигант» и увидели здесь виселицу, публики никакой еще почти не было, только выстраивались подходившие в этот момент войска…
Пока мы рассматривали виселицу, пришедшие курсанты по команде разомкнулись в цепь, кольцом охватившую площадь. Теперь уже за эту цепь внутрь никто проникнуть не мог. Несколько офицеров НКВД расхаживали, готовясь, по площади. Площадь была белой от мягкого, оттепельного, скользкого снега. Позади цепи курсантов постепенно выстраивались все новые и новые подходившие сюда колонны — сухопутных и морских военных училищ. За ними — у кинотеатра «Гигант» — распределялись отряды милиции. Большая часть милиции находилась внутри здания кинотеатра, во всех его залах первого этажа, готовясь занять положенные каждому посты.
К площади начинала постепенно, помалу стекаться публика. Мальчишки даже заранее полезли на фонарные столбы и на крыши, но с крыш, залепленных снегом, их гнали дворники и милиция, а на столбах они не могли подолгу удержаться сами.
В круг площади въехал грузовик кинохроники, с него сгрузили вышку, и он уехал. Потом подъехал широкий «додж», крытый брезентом. С «доджа» на снег сгрузили кучу штативов, киноаппаратов, ящиков с кинотехникой — это приехал Е. Ю. Учитель со своими операторами. Они засуетились по площади, выбирая «точки», обсуждая, откуда, кому, когда именно и что именно снимать.
Подходит художница с большим альбомом, она рисовала преступников на процессе. Какой-то полковник здоровается с ней, она всем показывает свои рисунки…
Оттепель… Но ноги в сапогах мерзнут…
Появляются несколько генералов. За массивом уже изрядной толпы видны подъезжающие автомашины. К половине одиннадцатого все готово, в цепи сделан широкий проход для тех грузовиков. У прохода, впереди цепи стоят приехавшие сюда всей группой свидетели немецких злодеяний — те крестьяне, жители сожженных деревень Псковщины и Новгородщины, которые присутствовали на процессе. В толпе оживление, шум, нетерпение. «Додж» — единственная машина, стоящая в кругу на площади, — становится некоей трибуной и центром наблюдения: на «додже» и вокруг него располагаются те, кто допущен внутрь цепи, и командование: несколько генералов, полковников из НКВД и ЛВО, большинство из них в бурках.
Народ начинает надавливать сзади, цепь упирается, давимая толпой. На крышах, в окнах ближайших домов — зрители. С крыш их гонят, а в окнах, многие из которых раскрыты настежь, — полно.
Примерно без пяти минут одиннадцать на площадь через широкий проход один за другим въезжают огромные трехтонные грузовики, разворачиваются, делают полукруг, подъезжают к виселицам, заезжают под них — четыре грузовика. В каждом стоят по пять солдат войск НКВД в металлических шлемах, опущенных низко на лбы. Я не сразу вижу осужденных, они за бортами не видны, потому что лежат, вернее полулежат, — но вот вижу их головы.
Первым заезжает под виселицу правый грузовик. В нем справа Скотки, слева, кажется, Герер. Следующий грузовик, второй справа, — с Штрюфингом и Зоненфельдом. Все мое внимание сосредоточивается на Зоненфельде и на Ремлингере. Зоненфельд мне хорошо виден в момент, когда грузовик подъезжает под виселицу. Он смотрит насупленно, но изучающим взглядом. Он, как и другие в кузове, — головой к ходу машины, петля надвигается на него, он откидывает назад голову в тот момент, когда петля оказывается над ним, а грузовик останавливается; и сразу, увидев над собой петлю, снова упрямо смотрит перед собою, не опуская глаз. Его поднимают на ноги, — он поднимается сам и стоит, широко расставив ноги. Лицо открыто, на голове немецкая форменная каскетка, на плечах внакидку — шинель. Он стоит под четвертой, считая справа, петлей.
Рядом с ним, под третьей, в том же грузовике — Штрюфинг. Плакавший однажды во время процесса, он сейчас держится достаточно выдержанно. Третий грузовик вкатывает и останавливается под третьим справа отсеком виселицы; на четвертом, последнем грузовике слева Ремлингер, справа Энгель. Этот грузовик долго не может попасть как надо, дает задний и передний ход, но каждый раз правым задним колесом цепляет за лежащий на земле опорный брус виселицы и тем сотрясает ее всю. Солдаты войск НКВД, комендант распоряжаются, дают команды шоферу, тот наконец заезжает как надо, все же останавливается чуть под углом.
Теперь все осужденные стоят на грузовиках, под петлями. Все, кроме Ремлингера, в каскетках, в шинелях поверх курток, внакидку. Руки у всех связаны позади, каждого под руки держат с двух сторон два солдата в касках.
