Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000 - Стивен Коткин
Горбачёвские экономические реформы 1987–1988 годов были направлены на преодоление как долгосрочных внутренних дефектов плановой экономики, так и недавних негативных тенденций. Они предоставляли беспрецедентную по советским меркам автономию крупным предприятиям во всех отраслях экономики, а также предполагали создание «совместных предприятий» (рецепция ленинской практики иностранных концессий в 1920-х) для привлечения западных инвестиций. Горбачёв пытался также оживить потребительский рынок, узаконив под вывеской «кооперативов» частные предприятия в сфере обслуживания. Эта смелая (по советским меркам) стратегия использовала и развивала опыт крупных экономических реформ в социалистических странах Восточной Европы: югославскую систему самоуправления в промышленности и венгерский опыт создания частных предприятий в сфере услуг. Однако советские кооперативы быстро переместились в область теневой экономики и стали объектом рэкета криминальных групп. В промышленности Горбачёв, как и Косыгин до него, вынужден был полагаться на совершенно невероятное условие: что министерская бюрократия будет содействовать экономической децентрализации, которая должна была лишить её саму значительной доли власти. Подобно Косыгину, Горбачёв не решился и на введение реальных (рыночных) механизмов ценообразования на сырьё и готовую продукцию, тем самым сведя к нулю возможные выгоды предприятий от какой бы то ни было автономии. Остановиться на полпути к рынку, как выяснилось, означало не попасть никуда.
Сизифовы попытки заставить плановую экономику реформировать самое себя, не отменяя ни планирования, ни социализма, основывались на целом ряде ошибочных расчётов. Чтобы стремительно модернизировать переполненные устаревшим оборудованием заводы и при этом добиться от них увеличения выпуска продукции, огромные капиталовложения были направлены в машиностроение. Эти средства были израсходованы впустую. В то же время после резкого падения мировых цен на нефть в 1986 году и сокращения валютных поступлений импорт потребительских товаров сократился, а инвестиции в лёгкую промышленность не увеличились. Сочетание того и другого спровоцировало резкое обострение дефицита потребительских товаров и снижение качества жизни людей, у которых начало перестройки, напротив, вызвало повышенные ожидания. К тому же наиболее продвинутый сектор экономики — военное производство, чей экспорт мог покрыть расходы на покупку потребительской продукции, оказался под ударом из-за масштабных сокращений в ходе разоружения. Хуже всего было то, что отказ от имперских амбиций — скрытый козырь в рукаве Горбачёва — тоже стоил немалых денег, уходивших на вывод войск и вооружение бывших союзников и зависимых стран, предоставленных теперь самим себе. Подобно саморазрушительной антиалкогольной кампании, эти грубые просчёты, ставшие результатом работы ведущих экономистов страны, имели по-настоящему катастрофические последствия[51].
То, что тщательно разработанная при содействии экспертов реформа лишь ухудшила экономическое положение в стране, стало и для руководства, и для простых людей настоящим шоком. До 1985 года плановая экономика, которую подтачивали огромный чёрный рынок и чудовищное расточительство ресурсов, становилась все более зависима от импорта, находилась в состоянии перманентной стагнации, но при этом всё же функционировала. По сравнению с предыдущими поколениями советские люди лучше питались, одевались и получали лучшего качества образование. Однако своё положение они сравнивали не с советским прошлым и не с развивающимися странами, а с богатейшими государствами мира, и как простые люди, так и руководство страны демонстрировали растущее нетерпение. Единственный же способ на равных конкурировать с развитыми капиталистическими странами, очевидно, заключался в отказе от половинчатых реформ и введении тех самых механизмов — частной собственности и рынка, уничтожение которых лежало в основе социализма. Иначе говоря, этот путь сводился к отказу от революционных идей и от самой политэкономической идентичности режима. Понятно, что Горбачёв колебался. Но ослабление контроля создало положение, при котором старые экономические механизмы уже не работали, а новых не появилось. Отчаянная попытка полностью восстановить централизованное планирование, предпринятая в 1990 году, закончилась полным провалом. Объёмы производства резко упали. Дефицит товаров и очереди были больше, чем во время войны. Советское правительство испросило и получило колоссальные западные займы, лицемерно именовавшиеся «помощью» и обременившие страну огромным внешним долгом. Эти деньги были потрачены на импорт потребительских товаров, многие из которых оказались ненужными[52].
Идеологическое саморазрушение
Вплоть до конца 1986 года гласность оставалась лишь лозунгом. Даже те географические точки, которые уже можно было указывать на картах, по-прежнему указывались неправильно, чтобы сбить с толку западные спецслужбы (как будто отсутствовало спутниковое слежение). Нечего и говорить, что многие города вообще не обозначались на картах (хотя об их существовании можно было узнать из иностранной прессы). Широко распространившиеся приписки в хозяйственных отчётах стали такой проблемой, что действительный размер хлопковых посевов в Узбекистане властям приходилось отслеживать с помощью собственных разведывательных спутников. Впрочем, повальные фальсификации не обошли стороной и сами спецслужбы. Разумеется, некоторая степень открытости была необходима для функционирования системы, не говоря уже о поддержании достоинства советских людей и их способности гордиться своей страной. Это стало болезненно ясно в апреле 1986 года, после того как самая крупная в истории Чернобыльская ядерная катастрофа продемонстрировала миру глубину советских проблем, а также опасность — и одновременно растущую бесполезность — режима сверхсекретности. Прорыву в информационной сфере способствовала трагедия — накрывшее огромную территорию радиоактивное облако, сделавшее бессмысленными официальные опровержения советских должностных лиц.
Осенью и зимой 1986–1987 годов советские СМИ с подачи генерального секретаря начинают демонстрировать неотвратимость перемен, одну за другой открывая для читателей ранее запретные темы: эпидемию абортов, нищету, наркоманию, афганскую войну, депортацию целых народов во времена Сталина. Запрещавшиеся десятилетиями фильмы, пьесы и книги разрешались, приводя в состояние повышенного возбуждения жившую за счёт государства интеллигенцию. Каждый новый шаг в этом направлении рождал спекуляции по поводу того, как далеко всё зайдёт: будет ли, например, опубликован «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына — литературный обвинительный акт всей советской системе, включая Ленина? (Его опубликовали.) Объём скрытого и запрещённого был очень велик, но это ещё более обостряло реакцию на
