В Сафонов - Дорога на простор
Дорожный человек улыбается, немного снисходительно. Он чувствует, что в руках его - снова ниточка, и с торжеством восклицает:
- Нашлась, казак, земля свейского морехода! Гюрята Рогович, новгородец, пришел на берег холодного моря - только небо с водой сходятся вдали. А у моря стоит Камень. До неба стоит. Верхи тучами скрыты. И увидел Гюрята - распахнулось окошечко в камне и залотошили там обликом уродливые, малые. Топор у Гюряты - руками к топору тянутся. Гюрята и кинь им топор. А они через окошко в горе накидали ему мехов груду. И только задумался откуда же в Камени меха? - задуло, закрутило - и в вихре, в замяти повалили с неба олени и белки.
Он многое видел. Он видел, как меткая стрела поражает прямо в маленький злой глаз пятнистую рысь и капкан ломает лапу соболю в лесных увалах северных гор, о которых он говорил. Он видел, как люди в огромных мохнатых шапках, горцы с Терека, шли с гортанными песнями, чтобы в войске царя Ивана на песчаных холмах далекого северного прибрежья сразиться с тевтонскими рыцарями за жизнь и долю русской земли. Но он сплетал то, что слышал от досужих людей, с придумками, потому что ему казалось, что только сказку приятно рассказать и лишь небылицей можно приманить собеседника и заставить сделать то, что хочешь.
Он не остановился, пил и плел петельки вымысла.
- ...А есть там, в стране Югорской, гора. Путь на нее - четыре дня, и наверху - немеркнущий свет, и солнце ходит день и ночь, не касаясь земли.
...И живут там еще люди-самоядь, пожирающие один другого, и люди Лукоморья, засыпающие на Юрья осеннего и оживающие на Юрья весеннего. Перед сном кладут они товары безо всякого присмотра. Приходят гости, забирают товары, а взамен кладут свои.
- Затейливые страны! - сказал Ермак. - Ну, а довести сможешь туда, дорога?
Тут пришелец помолчал, пожевал губами и ответил:
- Вольному воля, ходячему путь... К тебе добираясь, встретил я порожний челн. Крутит его сверху водой, одно весло сломано, другое в воду опущено, будто греб им гребец да уснул.
И опять помедлил малость.
- Монахи в скитах неводом поймали тело голое, вздутое, без креста, кости на руках-ногах перешиблены. А еще попался мне черный плот. На плоту вбиты колья. На кольях телеса. Плывет - на волне колышется...
Он придвинулся. У него были белые заостренные уши.
Ермак отшатнулся от него, вдруг оборвал:
- Горох и без тебя обмолотим... Не про то пытаю.
Тогда гость кинул оземь свою шапку. Это ему самому казалось глуповатым. Но сделал он так потому, что с "волками жить, по-волчьи выть" было главным правилом его.
- Не жалко, - крикнул он, попирая ногами кунью опушку, - копейку стоит! Люди югорские молятся Золотой Бабе, и в утробе ее злат младенец.
И, понизив голос, зашептал:
- Пришел я с Усолья Камского сюда, к Жигулям, на Усолье Волжское. Государь пожаловал Анике Строганову земли по Каме, и стал Аника богаче всех московских людей. Большие дела удумал, да помощников мало. Перед смертным часом принял он постриг и преставился в городке Сольвычегодске иноком Иоасафом...
Льстиво и маслено подмигнул:
- Ох, баб в Перми Великой, что галок на деревах!
Кружево небылей, ощеренная пасть, душа нараспашку, угодничество... Жизнь - игра в чет и нечет, но надо не забывать кинуть все свои кости. Смотри в оба: не на одной, так на другой - а выпадет чет! Но с этим сумрачным, бессловесным, неказистым трезвенником бродячему приказчику никак не удавалось угадать, куда катятся его кости. И вовсе он не ждал вопроса:
- В Кергедане Микитка?
- Кто, говоришь?
- Строганов Микитка.
- Нет...
- В Чусовую, значит, прибег?
Ошеломленный, он спросил:
- Ты, откель... откелева, ваша милость, ведаешь про те дела?
И вдруг услышал в тишине шумное, во всю грудь, дыхание атамана. Человек с плоским лицом, - страшный человек. И, сбитый с толку, смирившийся, дорожный уже не юлит.
- Семен, сын Аникеев, и внуки Максим да Никита кланяются тебе.
- Листы привез?
- Такое дело на листе не пишется.
- Чем докажешь?
Тот покорно снимает пояс, белые и желтые кругляки сыплются из него.
- Это в почесть.
Снова тяжкое молчание, неотрывный взор угрюмых глаз. И под этим взором человечек чувствует струйку холода вдоль спины и говорит:
- Не я тута один от Строгановых. Крыжачок, смолокур да соляной человек Никишка.
Глаза гостя бегают. Он выдал сокровенных строгановских людей, по чьим грамоткам сам прибыл сюда с Камы. Он не смел выдавать. В делах правая рука не должна ведать, что творит левая. Так учат хозяева. Он лепечет:
- Листы, коль захочешь, будут тебе.
Тогда срыву встал атаман.
- Хребет переломаю, тля!..
Холодная струя щекочет спину человеку. Он зажмуривает глаза. Рвотный комок подкатывает к горлу. Али он охмелел?
- Моя собачья жизнь, - говорит он жалобно.
Кого он боится? Разбойника, мук, пыток, раскаленных углей, горелого запаха собственного мяса? Или хозяев, могучих и всемогущих, тех, что за тыщу верст?
Он мелко спешно крестится.
Как на Волге да на Камышенке
Казаки живут, люди вольные.
У казаков был атаманушка
Ермаком звали Тимофеевичем.
Не злата труба вострубила им,
Не она звонко возговорила речь
Возговорил Ермак Тимофеевич:
- Казаки, братцы, вы послушайте,
Да мне думушку попридумайте.
Как проходит уж лето теплое,
Наступает зима холодная
Куда же, братцы, мы зимовать пойдем?
Нам на Волге жить - все ворами слыть,
На Яик идти - переход велик,
На Казань идти - грозен царь стоит,
Гроза царь Иван, сын Васильевич.
Он на нас послал рать великую,
Рать великую - сорок тысячей.
...Пойдем мы в Усолья ко Строгановым,
Возьмем много свинцу, пороху и запасу хлебного.
Странные речи услышали казаки.
Атаман, батька, звал казаков уйти от стрелецкого войска - к Строгановым в службу.
И, как на Дону, собрался круг. Никто его не созывал. Сами сошлись.
- Волю сулил? Вот она воля: курячьи титьки, свиные рожки.
И загудел весь круг:
- К купцам?
- К аршинникам?
- Землю пахать? Арпу [арпа - ячмень (татарск.)] сеять?!
Крикнул один из днепровских:
- Та нам с тими строгалями не челомкаться. Мы - до дому, на Днипро...
Но была тревога в гуденьи круга. Уже, в нескольких днях пути, выросли на горах по Волге черные виселицы. Воевода Мурашкин быстро двигался на Жигули.
- Браты-ы, продали-и!..
И вдруг, озираясь кругом, глазами выискивая человека в армяке, казак по прозвищу Бакака (Лягушка - на языке народа, живущего в тучных долинах за кавказскими горами) с бешеной руганью выкрикнул:
- По донскому закону!
Охнули, на мгновенье замерли. И расступились, когда внезапно шагнул в круг тот, о ком были сказаны страшные слова.
Кто-то свистнул. Десяток подхватил. Заревела сотня глоток. Он стоял в середке, пережидая.
Сквозь гул голосов, сквозь рев поношений и ругани прорывалось:
- Кольца в атаманы!
И в другом месте:
- Богданка люб!
И еще в новом месте:
- Гроза поведет!
И в каждом из этих мест сплачивались кучки людей, еще объединенные общей яростью, но уже враждебные друг другу. Дробился, рассыпался круг. Бритобородые днепровцы отбились в сторону. А со ската к реке, где держались вместе беглые боярские, донеслось:
- Будя ваших! Нам свой мужик атаман: Филька Ноздрев!
Он пережидал бурю. Ждал, пока утомятся глотки.
Но еще кто-то взвизгнул:
- Дувань казну!
Словно вырвался вздох из грудей у рядом стоящих. И пока не дохнуло это надо всей разношерстной, раздробленной, тревожно мятущейся толпой, пока не пронеслось и не спаяло ее, - Яков Михайлов сказал спокойно, даже не подымаясь с пригорка, на котором сидел:
- Что ж меня не кричите? Аль самому?
- Мещеряка в круг! - требовали снизу.
Но наверху захихикали. И, как бы истощив свою силу, не слившись в единый поток, угасла, опала ярость. Уже летело к сурово молчавшему человеку:
- Батька, скажи! Не томи!
- Дуванить? Казну дуванить? - прокричал Ермак голосом, срывающимся от злобы. - Кровь... кровь братов дуванить? Не дам! Волю - по перышку?!
- Воля игде ж? В холопы неволишь!
Ермак сорвал с себя зипун, будто тот душил его.
- Сам над собой донской закон сполню, коли порушу волю!
И тотчас остыл, пересилил сердце, заговорил быстро, свободно, с привычной властностью, уже чувствуя, что, стихши, слушают его; он не искал слов - легко они шли к нему сами, искусно складывались, и лишь сдавливало голос то, что клокотало в нем.
Одной головой крепко тело. Легко срубить долой голову, а срубивши не прирастишь. Тело о многих головах - как безголовое тело. Такова была гулевая Волга.
Он дал ей голову. К великой силе, к небывалой мощи вел. И невиданной крепостью стал крепок уряд станишников.
Кто собирал казну в войсковые сундуки?
- Ты собрал?
Он повертывался и допрашивал, указывая пальцем:
- Ты? Или ты?
Войско собрало. Уряд казачий, какого не видывали доселе. Ту голову, коей живо тело, теперь под топор? Ту казну, коей крепка воля, на дуван?
