Ф. Дикин - Дело Рихарда Зорге
Мисс Смедли чувствовала себя в этом мире как дома, равно как среди групп китайских левых, ставших для нее преемниками индийских революционеров Калифорнии и Берлина, для которых Шанхай был главной конспиративной базой в Китае, поскольку Международный сеттльмент предоставлял убежище от полиции китайских националистов из Нанкина, хотя и был подвержен неожиданным рейдам со стороны европейских двойников последней в самом сеттльменте.
Подобный круг людей стал объектом пристального внимания для Зорге, когда он принялся создавать свои каналы получения информации. Похоже, что с Агнес Смедли он встретился вскоре после отъезда «Алекса» в Европу, то есть в ноябре 1930 года. Как это произошло — неизвестно. В одном из своих показаний Зорге намекнул, что у него было рекомендательное письмо для нее из газеты «Франкфурте? Цайтунг». Возможно, что они уже встречались раньше во Франкфурте или в Берлине еще в 1928 году. В том же году в одно и то же время они были в Москве.
Зорге проявил осторожность, не открывая этого эпизода. «Я слышал о ней еще в Европе», — сказал он японскому следователю. В своем признании он утверждал: «Я знал, что могу оказаться зависимым от нее. Я просил ее помощи в организации моей группы в Шанхае и особенно в подборе китайских сотрудников. Я встречался со всеми ее китайскими друзьями, с кем только можно, делая особые попытки познакомиться с теми, кто добровольно выражал согласие сотрудничать и работать с иностранцем ради «левого» дела».
Мисс Смедли играла роль рекомендательного письма, и небольшая группа китайских «помощников и поддерживающих» была, со всеми предосторожностями, наконец создана. Их странными кличками пестрят страницы показаний Зорге. Он заявил японскому следователю: «Очень трудно запоминать китайские имена, да и много лет прошло с тех пор». Но было и куда более реалистичное объяснение этому: длинная рука японской полиции вполне могла добраться и до оккупированного Китая. Так что Зорге, похоже, пытался защитить своих бывших помощников.
Осенью 1930 года круг информаторов Зорге пополнился весьма значительным помощником, и способ, каким это было сделано, открывает фрагмент незаметной работы коммунистической разведки в Китае. Зорге очень хотел регулярно получать надежную информацию о японской политике в Китае, а также иметь материалы общего характера, касавшиеся отношения Японии к развитию событий на Дальнем Востоке.
Еще подыскивая для себя китайских агентов из местных, Зорге обратился за помощью к Агнес Смедли. За несколько месяцев до этого она познакомилась с японским Журналистом по имени Одзаки Хоцуми, китайским корреспондентом ведущей японской газеты «Асахи» из города Осака. Представила их друг другу некая миссис Ирэн Вайдмейер, владелица книжного магазина «Цайтгейст» на Сучоу-крик. Заведение это якобы торговало литературой левого толка и политическими изданиями, однако на деле являлось одним из местных аванпостов всемирного издательского синдиката Коминтерна, созданного Вилли Мюнзенбергом, и неотъемлемой частью его пропагандистского аппарата, со штаб-квартирой в Берлине. Магазин этот служил не только местом для встреч европейских и азиатских сочувствующих «левому» делу, но также и техническим звеном в цепи связи. Владелица его, миссис Вайдмейер, была немкой, вышедшей замуж за молодого китайского студента, учившегося в Берлине, и уехавшей с ним в Москву где-то в 1924 году. Ей было велено открыть книжный магазин в Шанхае, как для легальных «культурных» целей, так и для того, чтобы обеспечить безопасный адрес для персональных контактов, а также тайное хранилище для почты и документов — скромный сегмент комингернов-ской организации в Шанхае.
Мисс Смедли, должно быть, рассматривала свое знакомство с Одзаки — японским специалистом по китайским делам — как особо ценное. В любом случае, их отношение ко многим мировым событиям, как правило, совпадало.
Одзаки Хоцуми был сыном токийского журналиста, ко времени рождения сына — в мае 1901 года — работавшего в газете в Тайхоки (Тайпех) на Формозе — принадлежавшем Китаю острове, который Япония превратила в свою колонию. Еще будучи школьником, молодой Одзаки попал под влияние перемен, захлестнувших Дальний Восток на волне Первой мировой войны, а после 1919 года, уже став студентом в Токио, подхватил и послевоенный вирус активной общественной деятельности, характерный для его поколения.
Аресты первых руководителей Японской коммунистической партии в 1923 году произвели на него глубокое впечатление, и он стал принимать активное участие в работе групп по изучению марксизма в Токийском императорском университете, где в 1925 году получил степень магистра. Отработав год после окончания университета, Одзаки поступает в штат токийской газеты «Асахи Симбун», чтобы приобрести, как он сам пишет позднее, «командную позицию для временного наблюдения и исследований». Атмосфера редакции с ее осторожным консерватизмом была скучной в сравнении с волнующими дебатами учебной группы в университете, которая и прежде, и до сих пор продолжала оказывать интеллектуальное влияние на молодого Одзаки.
Революционные события в Китае в 1927 году дали молодому журналисту пропавший было стимул для активной деятельности, и в ноябре этого же года Одзаки получает назначение в китайский отдел своей газеты, а в ноябре следующего года в качестве специального корреспондента отправляется в Шанхай. Это официальное назначение обеспечило ему личную свободу, возможность сбежать и от подпольных групп по изучению марксизма в университетских кругах, и от обычного традиционного офиса «Асахи», и от непрекращающихся и достаточно успешных попыток японских властей воспрепятствовать формированию левой оппозиции в стране.
Связь Одзаки с мисс Смедли крепла в постоянном общении и обмене мыслями и информацией к их обоюдной пользе — как профессиональной, так и любой другой. Обычно они встречались в вестибюле «Палас-отеля» или у нее на квартире, и Одзаки снабжал ее новостями о деятельности Нанкинского правительства Чан Кайши, а также о ситуации в Японии. Как далеко зашли эти контакты и перешли ли они границы профессиональной журналистской деятельности — остается неясным. Похоже, что Одзаки наконец-то почувствовал себя довольным и вознагражденным тем, что теперь он член более многочисленной компании преданных миссионеров, посвятивших себя служению великому делу, а широта и истинная природа интересов мисс Смедли не вызывали его любопытства.
Где-то в ноябре 1930 года в офисе Одзаки появился японец, живущий в Китае, по имени Кито Гиничи, и сказал, что он только что прибыл из Соединенных Штатов через Индокитай. Как сообщил Одзаки своему следователю после ареста, «впоследствии я решил, что Кито был связан о Американской коммунистической партией» или, скорее, с ее действующей японской секцией. Одзаки был осторожен с гостем, оказавшимся, как он позднее узнал, заслуженным агентом Коминтерна, связанным о японской секцией Американской коммунистической партии. Вскоре после этой встречи Кито предложил Одзаки познакомить его с «блестящим американским репортером». Его-де зовут «Джонсон», и он «хороший человек».
Одзаки почувствовал какой-то подвох и даже испугался, что Кито — полицейский, потому решил посоветоваться с мисс Смедли. Та тоже встревожилась, узнав, в чем дело, и спросила Одзаки, не говорил ли он кому об этом предложении, на что Одзаки ответил отрицательно. «Потом она сказала, что слышала о Джонсоне, но строго предупредила меня, чтобы я нигде и никогда не упоминал об этом человеке».
Похоже, Зорге также имел какие-то неясные и особые причины быть несколько осторожным в отношении Кито, конечно же, связанного со своей партией. «Я заявляю со всей определенностью, что он не был членом моей группы и что я никогда не работал с ним. Я несколько раз слышал о нем от Смедли и Одзаки, но никогда не встречался с ним сам, и у меня нет ни малейших воспоминаний о нем». Зорге с особой настойчивостью отверг предположение, что именно Кито познакомил его с Одзаки. «Я догадываюсь, что, наверное, это Смедли имела какую-то прямую или косвенную связь с Кито и передала ему мое желание найти японца, которому я мог бы доверять». И, наконец, таинственное: «Более того, Москва запретила мне иметь дела с известными людьми вроде Кито».
Через несколько дней мисс Смедли сообщила Одзаки, что «Джонсон» действительно «хороший человек», и сама представила ему Одзаки в китайском ресторане на Нанкин-роуд. Атмосфера встреча отличалась непосредственностью и взаимным доверием. В конце разговора «Джонсон» попросил Одзаки снабжать его подробностями о внутренней ситуации в Китае и японской политике в отношении различных политических групп. То, что «Джонсон» был на самом деле Рихардом Зорге, оставалось неизвестным Одзаки в течение нескольких лет, хотя эти двое впоследствии встречались, по крайней мере, раз в месяц на квартире мисс Смедли или в китайских ресторанах где-нибудь за городом.
