Пьер Монтэ - Египет Рамсесов
Борзых, как правило, держали на привязи, но иногда позволяли свободно бегать повсюду.
Другими привычными для египтян домашними животными были обезьяны, которые иногда даже выполняли обязанности слуг. Например, на одном изображении Монтухерхепешефа[149] обезьяна держит собаку на довольно коротком поводке. Собаке такое своеволие не нравится, и она скалится на обезьяну и, наверное, рычит.
Собакам давали клички. В эпоху I династии одну собаку звали «Неб», то есть «господин». Она была похоронена рядом с хозяином, и сохранилась стела с ее именем и изображением. Фараон Интеф дал своим четырем псам берберские имена. Он так ими гордился, что повелел изобразить всех четырех на стеле, хранящейся в Каирском музее. Кроме того, он приказал поставить перед своей гробницей статую, ныне исчезнувшую, описанную в одном из судебных отчетов по поводу ограбления царских могил. На этой статуе собака по кличке Бахика, что на берберском языке означает «орикс», стояла у ног фараона. В Абидосе среди гробниц женщин, лучников и карликов встречались и погребения собак. Такое же погребение обнаружено в Сиуте, где найдена известняковая статуэтка сторожевого пса: вид у него довольно свирепый, несмотря на подвешенный к ошейнику колокольчик. (В настоящее время она находится в музее Лувра.)
Египтяне не отказывали своим собакам в пышных погребальных почестях, но следует заметить, что художники никогда не изображали человека, ласкающего собаку или играющего с ней. Таким образом, между людьми и собаками сохранилась известная дистанция.
Обезьяна, видимо, была человеку ближе. С эпохи Древнего царства она получает доступ в дом. Она всех развлекала своими ужимками и прыжками, а также участвовала в представлениях карликов и горбунов, которые жили в каждом знатном доме. Особенно ценились карлики. Их порой доставляли из дальних стран. Как мы уже говорили, Хуфхор привез с юга танцующего карлика. Подобной не видывали уже сто лет, со времен царствования Исеси. Одна из самых роскошных гробниц вблизи пирамиды Рефрена принадлежит карлику по имени Сенеб. Номархов Менат-Хуфу (совр. Бени-Хасан) тоже окружают карлик и горбуны, но в эпоху Нового царства они уже не встречаются ни при дворе фараона, ни в частных домах, зато мода на обезьян не прошла. В. Лорэ нашел в гробнице Тутмоса III мумию павиана, возможно, потому, что в его образе почитали бога письма и знаний (Тота), а также, наверное, потому, что он забавлял фараона при жизни и должен был служить ему и в загробном царстве Осириса, точно так же как верный пес, чья мумия похоронен у входа в гробницу Псусеннеса.
Обезьяны любили сидеть в кресле своего хозяии.[150] Если не было ни карликов, ни горбунов, они играли с хозяйскими детьми или с негритятами, которым порой доставалось от их проказ.[151] Когда созревали плоды, обезьяны карабкались по деревьям.[152] Наверняка они съедали больше фиников и фиг, чем собирали, но садовника это не огорчало. Египет – страна плодороднейшая, и в ней него хватало для всех. Амон создал все живое, и Хапи разливает свои воды на благо всем существам.
Обезьяна неплохо ладила с собаками и кошками, что нельзя сказать о египетском гусе, которого ей приходилось порой наказывать за сварливый нрав.[153]
Кошку до эпохи Среднего царства не допускали в дом. Она пряталась в камышовых зарослях и разоряла гнеда, подобно генетте и другим мелким хищникам, которые живут за счет пернатых.[154] Конкуренция охотников кошку не беспокоила. Пока те пробирались среди папирусов и прежде чем они успевали метнуть бумеранг, кошка ухитрялась прыгнуть и завладеть двойной добычей. Мы видим, как она держит в зубах дикую утку, а в когтях ее уже две иволги.[155] В конце концов кошка стала жить в доме человека, но не утратила своего независимого характера и не забыла охотничьих инстинктов. Более дерзкая, чем собака, она тихо сидит под креслом хозяина, по иногда внезапно вскакивает ему на колени и запускает когти в одежды из тончайшего льна.[156] Кошка позволяет надевать на себя ошейник. В этом нет ничего неприятного, однако, когда кошку привязывают к ножке кресла, да еще так, что ей не дотянуться до чашки с молоком, она понимает, что с ней сыграли злую шутку. Шерсть ее встает дыбом. Она выпускает когти и изо всех сил рвется с поводка.[157]
Обычно кошка ладит с другими домашними животными, с обезьяной и нильским гусем. На одном маленьком памятнике кошка изображена напротив гуся. Они поразительно спокойны, однако не следует забывать, что в данном случае они олицетворяют всемогущего бога Амона и его супругу Мут. Сознавая свою роль священных животных, они держатся подобающим образом. Оба они при нужде могли бы пустить в ход одна – свои когти, другой – свой могучий клюв, и еще неизвестно, кто бы вышел победителем из драки.[158]
Египтяне знали, что кошка – смертельный враг мышей.[159] Для того чтобы привязать ее к дому надежнее, чем поводком, хозяин угощает ее превосходной рыбиной, которую кошка пожирает под его креслом.[160] Однажды Ипуи на своей ладье с носом в форме дикой утки отправился вместе с женой и слугой поохотиться на водоплавающих птиц и взял с собой кошку, ту самую, которая, как мы видели, точила когти об одежды хозяина. Подобно своим диким предкам, кошка бросается к гнездам в камыши, но хозяева знают, как ее позвать, чтобы она вернулась.[161]
На птичьем дворе египтян с древнейших времен появляется нильский гусь, «семен», которого натуралисты называют египетским.[162] Вместо того чтобы держать его в загоне вместе с прочей домашней птицей, египтяне позволяют ему разгуливать по двору и саду и даже входить в дом. Поэтому Хуфу, желая испытать чародея, который похвастался, будто может приставить на место отрубленную голову, сразу же подумал о гусе и велел принести его («Сказки сыновей фараона Хуфу»).
Гусь делил вместе с кошкой привилегированные места у кресла хозяина. Однако независимость он ценил куда выше этих привилегий и охотнее отправлялся плескаться на берега Нила. Ему приписывали всевозможные злодеяния: в жаркий сезон он подбирал финики, зимой – орехи дум-пальмы, а в остальное время бегал за земледельцами, не давая им бросить ни одного зерна в борозду. Поэтому египтяне называли его подлой птицей, не ловили его и не приносили в жертву к столу богов. И все же они относились к нильскому гусю снисходительно. Их забавляли его непомерная прожорливость, драчливость и хриплый гогот.[163] Возможно, порой он проявлял себя прекрасным сторожем, таким же бдительным и неподкупным, как собака. А если нужно было его наказать, этим с охотой занималась обезьяна, рискуя, правда, получить чувствительный удар клювом.
Глава IV. Быт египтян
I. Утренний туалет
Древние египтяне отличались чистоплотностью и очень заботились о чистоте тела, одежды и своих жилищ.[164] Когда помилованный Синухет возвратился в Египет, одной из многих радостей для него было наконец сбросить с себя одежду из крашеной шерсти, которую он носил, живя среди бедуинов.[165] Подобно Улиссу (Одиссею) у феакийцев, он стряхнул груз лет со своей плоти. Он стрижет волосы, причесывается, натирается, но уже не древесным маслом, а наилучшими умащениями, вероятно хранившимися в золотом или обсидиановом сосуде вроде того, что фараон Аменемхат III подарил правителю Библа Абишему, и облачается в льняные одежды.[166]
Египтяне мылись несколько раз в день: утром, до и после каждой трапезы. Умывальные принадлежности состояли из тазика и кувшина с носиком, которые обычно находились под столом с блюдами. Название тазика «шау-ти» происходит, по-видимому, от слова «ша» – «песок», а название кувшина «хесмени» – от слова «хесмен» – «натрон». Можно предположить, что в тазик насыпали песок, а в воду для умывания добавляли натрон. В воду для полоскания рта добавляли другую очищающую соль – «бед». Под именем «суаб» (производное от «уаб», что означает «опрятный», «чистый») была известна густая, способная пениться «паста» с добавками для обезжиривания, например золы или сукновальной глины.[167]
После утреннего омовения мужчина вверял себя цирюльнику и слугам, занимающимся маникюром и педикюром, а женщина – парикмахеру. Утренний туалет фараона был при дворе событием. Знатнейшие люди страны считали за честь при этом присутствовать и старались никогда не опаздывать.[168]
Везиры, высшие судьи, правители номов тоже превращали свой утренний туалет в церемонию. Младшие братья и прочие родственники собирались вокруг хозяина дома. Писцы садились перед ним на корточки: одни держали кисточки в руке, готовясь записывать приказы, другие – длинные развернутые свитки папируса с именами, цифрами и перечнем сделанных работ или тех, что еще надо сделать. Цирюльник бреет щеки и голову. Он пользуется бритвами с различными лезвиями и крючочками, гораздо более удобными, чем бритва времен Среднего царства, которая походила на стамеску. Бритвы укладывали в кожаные футляры с ручкой, а те, в свою очередь, – в изящные ларцы черного дерева, где находились также щипчики, скребки и ножницы для маникюра и педикюра.[169] После этой первой части туалета хозяин дома с гладко выбритой головой и короткой квадратной бородкой, умытый, бодрый и свежий, переходил в руки специалистов по умащениям и благовониям. Они приносили ему свои сокровища в запечатанных сосудах из хрусталя, обсидиана и алебастра, а в маленьких мешочках, завязанных шнурками, – зеленый порошок (малахит) и черный порошок (галенит, свинцовый блеск), чтобы подводить глаза.[170] Египтянам нравились удлиненные глаза. А кроме того, такой грим предохранял нежные глаза от воспалений, вызываемых слишком ярким солнцем, ветром, пылью и насекомыми.
