Роберт Святополк-Мирский - Дворянин великого князя

Медведев спустился к ручью, пересек границу своих владений и стал подниматься на противо­положный холм, направляясь к воротам мона­стыря.

Слева по дороге, ведущей из Медыни, к мона­стырю приближался, опираясь на посох, какой-то монах, но был еще далеко.

Подъехав ближе, Медведев спешился.

В дубовых, крепко запертых воротах он обна­ружил калитку, а в калитке небольшое окошко, ря­дом с которым висел засаленный шнур — Васи­лий осторожно потянул его — где-то во дворе звякнул маленький колокол, послышались неторо­пливые шаги, окошко в калитке распахнулось, и в нем появилось сонное, заплывшее жиром лицо толстого рыжего монаха. Монах недружелюбным взглядом окинул Медведева с ног до головы и, сильно «окая», неприветливо спросил:

— Чего надо, родимый?

—. Я ваш сосед, новый владелец Березок. У меня там покойник. Я хотел бы схоронить его, как по­ложено по христианскому обычаю.

Монах сладко зевнул:

— Братья молятся, а я должен стоять тут на

страже. Так что сейчас не могу. Но, ежели зайдешь под вечер да проводишь к усопшему, пожалуй, уважу.

Он протянул через окошко пухлую руку с ко­роткими толстыми пальцами и сложил ее лодоч­кой:

— Оплата вперед — два золотых. За свершение обряда.

Медведев секунду поколебался, потом вынул зо­лотой великого князя, пожалованный «на развод», и протянул монаху:

— У меня сейчас больше нет, но я доплачу, как только войду во владение.

Монах взял золотой, осмотрел его со всех сто­рон, попробовал на зуб и сунул под рясу.

— Когда будет второй, тогда и придешь, — ска­зал он и захлопнул окошко.

Медведев, прищурившись от яркого солнца, глянул вверх.

Очень просто: надо встать на седло, дотя­нуться до верха ограды, оттуда можно прыг­нуть во двор, приставить этому жирному нагле­цу меч к горлу и…

— Спокойнее, сын мой, — прозвучал за его

спиной мелодичный и странно знакомый го­

лос. — Тот, кто гневается, теряет мудрость и со­

вершает грех, — полагайся на Господа, и он не

покинет тебя в нужде.

Медведев обернулся, и в путнике, который шел из Медыни, сразу узнал высокого монаха, что ны­нешней ночью беседовал на скамейке во дворе Березок со своим крестным с того берега Угры — отцом Леонтием. Старик называл его Иосифом.

«В мире нет ничего случайного… » — вдруг вспомнилось Медведеву.

— Сейчас все уладится, —- мягко сказал Иосиф и подошел к калитке.

Звякнул колокол, и толстый привратник сразу же отворил окошко.

— То-то же, — брюзгливо проворчал он, — веч­но все на дармовщинку норовят. Давай-ка второй золотой! — и он протянул в окошко руку, но, уви­дев перед собой Иосифа, остолбенел, разинув от

изумления рот.

Иосиф склонился и быстро шепнул ему не­сколько слов, которых Медведев не расслышал.

Лицо толстяка в один миг из багрового стало се­рым. Сперва он застыл с открытым ртом и протя­нутой рукой, затем исчез.

Иосиф обернулся.

— Прости нерадивого служителя — его нака­жут, а твоя просьба будет исполнена безвозмезд­но.

Медведев кивнул головой в знак благодарности и, ожидая, что будет дальше, взглянул в окошко.

Оправляя на ходу рясу, во двор выбежал пол­

ный седобородый игумен. Сверкая на солнце лы­

синой и смешно подпрыгивая из-за небольшой

хромоты, он бегом бросился к калитке, делая ко­

му-то, кого не было видно, какие-то знаки руками

и корча угрожающие рожи. Широко распахнув ка­

литку и низко кланяясь, игумен, едва переводя ды­

хание, пролепетал: ,

— Прости, Бога ради, брат Иосиф… Проходи…

Не ждали…

—   Это хорошо, что не ждали, — зловеще сказал

Иосиф и добавил, обращаясь к Медведеву: — Сле-

дуй за нами.

—   Он решительно вошел и быстрым, широким шагом направился через двор; рядом, тяжело сопя и вытирая пот с лысины, семенил игумен, а за ни­ми следовал Медведев, держа Малыша за повод.

Иосиф стремительным шагом подошел к церк­ви и, жестом указав Медведеву место поодаль, рез­ко бросил игумену:

— Всех сюда!

Затем он нырнул в распахнутую дверь одного из бревенчатых строений, которые окружали цер­ковь с трех сторон. Между церковью и воротами находилась просторная площадь, которую Медве­дев только что пересек.

На колокольне тревожно и неритмично загудел колокол, и все пришло в движение.

Игумен, задрав голову, носился по площади и' сиплым голосом кричал что-то, напомнив Медве­деву сотника Дубину, призывающего своих людей брать приступом купеческий дом; из всех строе­ний начали выбегать сонные, растерянные мона­хи, бранясь и сквернословя не хуже великокняже­ских ратников; совершенно неожиданно откуда-то вдруг донесся пронзительный женский визг, и из распахнутой двери стрелой вылетела полураз­детая крестьянская девушка, за ней, спотыкаясь, молодой монах в одной рубахе, а следом Иосиф с длинным кнутом в руке. Ловко настигая бегущих, он молча и хладнокровно хлестал их по спинам, прогнав так до самых ворот, где девушка про­скользнула в калитку, а монах, выбившись из сил, упал на землю. Ошеломленные монахи, оглушен­ные колокольным звоном, стали собираться тол­пой на площади перед церковью. Тем временем Иосиф, указав на огромные висячие замки на две­рях строений и погребов, расположенных вокруг церкви, коротко приказал:

— Открыть!

Ключник бросился к нему и дрожащими рука­ми стал отпирать по очереди все замки.

— Огня! — свирепо потребовал Иосиф и ри­нулся вперед. Тотчас из монастырских строений и погребов стали вылетать рулоны тканей, шубы, сапоги, кафтаны, огромные окорока и целые коп­ченые туши. Иосиф метался между строениями, отдавая короткие приказы, и скоро перед церко­вью выросла высокая гора из всевозможной одеж­ды, продовольствия и бочек. Воинственно разма­хивая факелом, Иосиф вернулся к толпе и подал знак, чтобы перестали бить в колокол.

Наступила зловещая тишина.

Иосиф воткнул горящий факел в гнездо у две­рей церкви и, заложив руки за спину, молча и не-торопливо обошел вокруг громоздившуюся перед папертью гору. Монахи, опустив головы, молчали, некоторые начали быстро креститься с преувели­ченной набожностью.

Иосиф заговорил очень тихо, но постепенно голос его нарастал и креп:

— Господь надоумил меня посетить эту даль­нюю обитель. С утра я брожу по вашим землям, где бедные, но истинные христиане приютили меня на ночь. И что же я слышу от них? Жалобы на притеснения и разорение, на лихоимство и прелюбодеяние! Отнимаете последний кусок хле­ба у ближних ваших, растлеваете жен и дочерей их, творите зло и горе на земле, которую Господь и святая церковь дали вам, чтобы, трудясь в поте лица своего, вы могли прикрыть наготу и утолить голод, но не для того, чтобы разбой и беззаконие чинить на ней! Ведомо мне, что многие из вас не по своей воле в иночестве здесь живут: государь наш великий князь милостив — за тяжкие грехи и проступки он не наказал вас лишением жизни, но дал возможность постом и тихой молитвой иску­пить глубину прегрешений ваших. Так вы благодарите государя вашего за милость? Так благодарите вы Господа нашего за милосердие??

Иосиф помолчал, оглядел присмиревшую толпу и, убедившись в ее полной покорности, продол­жал

— Я приближаюсь к воротам обители вашей и что вижу?, Человек просит оказать последнюю ми­лость усопшему рабу божьему. Чем ему отвечают на эту просьбу? Требуют золота! — Его красивый, глубокий голос зазвенел в праведном гневе. —А что застаю внутри обители? Обжорство вместо святого поста! Пьянство вместо усмирения плоти!! Блуд вместо молитвы!!!

Внезапно Иосиф схватил валявшийся под нога­ми бочонок с порохом и с такой неожиданной для его худощавого телосложения силой швырнул его на самый верх громоздившейся перед ним ку­чи, что бочонок разбился вдребезги, а серые струйки пороха потекли вниз со зловещим шоро­хом, отчетливо слышимым в мертвой тишине.

— Кому служите? — громовым голосом крикнул

Иосиф. — Богу или дьяволу?

Некоторое время он стоял, не шевелясь, потом резким движением схватил горящий факел. Толпа в ужасе отшатнулась. Иосиф швырнул факел к подножию груды. Огромный столб пламени по­лыхнул к небу.

Стоя перед толпой на фоне огня, Иосиф воздел руки.

— На колени, безумцы! Кайтесь, говорю вам —

иначе вечно гореть будете в геенне огненной, и

сатане достанутся ваши грешные души!

Монахи упали на колени и начали молиться, истово крестясь. Помолившись вместе с ними, Иосиф встал с колен и снова заговорил спокой­ным, строгим и властным тоном:

— Отныне, во искупление тяжких грехов ва­ших, будете есть черствый хлеб и пить ключевую воду. Три месяца ни один из вас не покинет этих стен, ни под каким предлогом, и никто не войдет в эту обитель. Отец Сергий, прикажи выдать из монастырской казны всем тяглым людям на ва­шей земле по одному, а вольным по два золотых, чтобы они могли скорее забыть обиды, нанесен­ные погрязшими в грехах иноками. И, наконец, каждые три часа в течение дня и ночи все как один будете на коленях молить Господа о проще­нии тех грехов ваших, которые еще не ведомы мне, но ведомы вам и Ему. Прежде чем я покину обитель, этот нечестивый инок — он указал на молодого монаха, все еще лежащего на земле у ворот, — получит пятьдесят плетей за оскверне­ние святой обители, а тот, что стоял на страже у калитки, — он сурово взглянул на Медведева, — получит столько же за лихоимство и нарушение заповедей Господних.