Роберт Святополк-Мирский - Дворянин великого князя
Услышав в толпе легкий ропот, Иосиф нахмурился и закончил строгим предупреждением:
— В скором времени я снова навещу эту обитель и, если хоть одно из моих указаний не будет выполнено, предстану перед лицом митрополита московского, дабы просить его доложить великому князю о ваших тяжелых проступках. Гнев и строгость государя вам хорошо ведомы. Вы знаете, как он с вами поступит.
Иосиф сказал несколько слов игумену, тот негромко отдал какие-то распоряжения. Затем к ним привели толстого рыжего монаха, который стоял на страже у калитки. Иосиф с игуменом строго о чем-то его расспрашивали, монах отвечал, затем что-то передал Иосифу, и, продолжая рассказывать, несколько раз указал жестом на даром и на противоположную сторону Угры, а один раз в сторону Березок; Иосиф хмуро слушал его, кивая головой, потом оставил монаха с игуменом и подошел к Медведеву.
— Мне сказали, что ты живешь где-то по соседству:
Медведев показал ему свою жалованную грамоту. Иосиф внимательно прочел ее и вернул.
— Государь поступает мудро, укрепляя рубежи
молодыми и достойными дворянами. Тут непро
стые места и опасная жизнь, но для такого чело
века, как ты, Василий, именно здесь и сейчас от-,
крываются большие возможности добиться славы
и почестей на службе государю и отечеству. Что
до меня, то я с юных лет отдал себя служению
Господу в монашеском чине. Ты можешь звать ме
ня просто Иосиф, а в миру мое имя Иван Санин. Я
прибыл сюда по поручению митрополита, кото
рый интересуется состоянием дел в дальних пору
бежных обителях Здешние иноки совершили
много серьезных проступков, и Господь моей ру
кой покарал нерадивых грешников. Что же каса
ется исполнения обряда, о котором ты просил, —
подожди немного, пока мы с игуменом побеседу
ем о наших монастырских заботах, а после этого
я охотно пойду с тобой и сам отслужу заупокой
ную службу по усопшему. —1 Он протянул Медве
деву золотой великого князя. — Я возвращаю тебе
незаконно взятую мзду и прошу простить несча
стного грешника. Пусть этот золотой. сослужит
тебе лучшую службу и приумножится стократно,
дабы ты и твои близкие не знали нужды.
Медведев принял монету, легким поклоном скрывая улыбку.
Кто-то уже произносил похожие слова.
Иосиф остановил проходившего мимо монаха.
— Позаботься, брат, чтобы вашему соседу был оказан достойный прием, пока я буду занят. — И, кивнув Медведеву, направился к игумену.
Монах предложил Василию отобедать, но он отказался, попросив взамен накормить коня.
Монах провел его по тропинке вокруг одного из строений — по ту сторону оказался целый скотный двор, — открыл один из сараев, предложил мешок овса и, сославшись на дела, ушел. Василий отсыпал полмешка овса в ясли и, отстегнув подуз-док, подвел Малыша. Из соседних сараев доносились похрапывание лошадей, визг свиней, мычанье коров, и можно было не сомневаться, что убыток, нанесенный Иосифом, быстро возместится.
Напротив сараев тянулась тыльная бревенчатая стена одного из строений, окружающих церковь, с узкими длинными окнами, многие из которых были открыты. Василий впервые в жизни оказался в монастыре, он никогда не видел монашеских келий, поэтому, привстав на цыпочки, стал с интересом разглядывать сквозь узкое распахнутое окошко внутреннее убранство. Его постигло некоторое разочарование — ничего особенного — обыкновенная маленькая комнатка, жесткая, широкая лавка у стены, в углу маленький иконостас, Грубо сколоченный стол у окна — на столе большая чернильница, свитки бумаги и десяток гусиных перьев; на единственном табурете лежала подушка.
Дверь, расположенная прямо напротив окна, резко распахнулась, и Медведев невольно отшатнулся в глубину сарая. В келью вошли игумен с Иосифом. Они продолжали какой-то разговор, вернее, Иосиф говорил, а игумен внимательно слушал, время от времени вытирая вспотевшую лысину рукавом рясы.
— …Вот почему я должен был пресечь это зло в корне, — решительно закончил Иосиф.
Игумен стоял спиной и не видел Медведева, но Иосиф, стоящий лицом к окну, увидел его сразу. Он улыбнулся, кивнул Василию головой — дескать, коня кормишь — ну-ну, корми дальше — и продолжал говорить, даже громче, чем раньше, будто хотел, чтобы Василий хорошо расслышал его слова.
— Да, отец мой, распустил ты братию до невоз
можности… Понимаю, у тебя здесь очень трудная
служба, но нельзя же допускать такие безобра
зия — не для того тебя сюда послали.
Отец Сергий дрожащими от волнения руками подвинул Иосифу табурет, а сам сел на лавку. Иосиф взял с табурета подушку, повертел в руках, неодобрительно покачал головой и протянул игумену. Смущенный игумен сунул подушку под лавку.
— Это еще не все, — продолжал Иосиф. — Я не
хотел при всех говорить о пароме.
— А что случилось? — испуганно спросил игу
мен.
— Тебе известно, что иноки, которым ты пору
чил перевозить путников, переправляют по ночам
через реку в обе стороны целые обозы грабите
лей, получая за это солидную мзду?
Игумен побледнел.
— Этого не может быть, — прошептал он. —
Паром всегда заперт, а единственный ключ хра
нится у меня. Ведь это — рубеж. Редкие путники
пользуются нашей дорогой — она в стороне от
прямых торговых путей, и все, кто переправляет
ся здесь, проезжают днем, а я сам всегда прове
ряю, кто они, куда и зачем едут, имеют ли надле
жащие грамоты, затем аккуратно записываю все
сведения и тут же отправляю их особым гонцом в Боровск великокняжескому наместнику, а другую копию тому человеку, которого ты…
— И правильно поступаешь, — перебил его Иосиф, — однако это все же происходит, и довольно часто. Так было, например, сегодня ночью. Стало быть, злоумышленники изготовили второй ключ, а ты слишком крепко спишь.
Иосиф строго и пристально смотрел на игумена. На глазах старика выступили слезы, игумен сполз с лавки и опустился на колени перед Иосифом:
— Я больше не могу… — горячо зашептал он, утирая слезы. — Батюшка, голубчик, заступись перед митрополитом — я уж сам просил, молил, три грамоты посылал… Пусть меня переведут куда подальше — хоть к пермякам на север — не могу я здесь больше! Это же не иноки — дьяволы в облике человеческом! Думаешь, они испугались сегодня? Только прикинулись! Ты уедешь, и завтра начнется то же самое. У нас ведь не монастырь, а темница — сам знаешь — одни тут сынки боярские да дворяне опальные, бывшие заговорщики да изменники, плаха по ним плачет, но государь пожалел-помиловал, не весть зачем. Ну какие из них служители? Они меня тут уж сколько раз чуть было насмерть не зашибли, вроде ненароком — то крыша часовни неведомо от чего рухнула как раз, когда я рядом стоял, то гадюка ядовитая откуда ни возьмись в мою келью заползла, а то в погреб глубокий лестницу кто-то ночью убрал — одним лишь промыслом и чудом Господним уцелел я… Не на кого положиться, некого призвать в помощники… Всего три старца у нас благочестивых, искренне раскаявшихся и Богу верно служащих — да что они? — слабы, немощны… Всякую ночь: боюсь — уморят бояре окаянные, уже раз отравить пробовали — Бог помиловал… Заступись, батюшка — до конца дней молиться за тебя буду!
Иосиф поднял с колен старого игумена, усадил обратно на лавку и заговорил ласково и мягко:
— Господь послал это суровое испытание не
для того, чтоб ты бежал от него, а дабы окреп дух
твой. Уже семь лет ты служишь Господу на этом
месте, и все мы хорошо знаем, каково тебе прихо
дится. Никто на твоем посту не сумел бы добиться
большего, и митрополит не раз говорил, как вы
соко ценит твой христианский подвиг. Эта оби
тель стоит на рубеже — она нужна нашей церкви.-
Вспомни, сколько богомольцев из соседних ли
товских земель, где нет поблизости греческих
храмов, съезжаются сюда на праздники или даже
в будни, просто помолиться. Нельзя оставить их в
искушении принять латинскую веру. А то, что
иноки здесь… — Иосиф замялся, — ну, скажем,
особенные, так это, с другой стороны, даже непло
хо. Вспомни, как ты радовался несколько лет на
зад, когда порубежная война была в разгаре и вер-
ховские князья, ссорясь между особой и переходя
на службу то к Литве, то к Московии, что ни день
нападали на эти земли — как хороши оказались
для этого случая твои иноки!
— Как же, как же! — горько оживился игумен. —
Этому их не учить, к дракам они с малолетства
привыкли. И надо сказать, с тех пор, как отбили
мы четыре нападения, никто нас больше не тро