Михаил Александров - Внешнеполитическая доктрина Сталина
Такая оценка была явным преувеличением, поскольку события, подобные анхайским, являлись неотъемлемым атрибутом китайской действительности в течение целого ряда лет. Делать из этого вывод о начале революционного подъема было неоправданно. Еще менее обоснованным был вывод о руководящей роли рабочего класса в национально–освободительном движении Китая. В действительности, главную роль в этом движении играл Гоминьдан, в руководстве которого преобладали представители интеллигенции и буржуазии, а также крупные и средние землевладельцы Армия Гоминьдана была укомплектована в основном из крестьян, а офицерский корпус формировался, главным образом, выходцами из помещичьих семей. Коммунисты играли в Гоминьдане далеко не первую роль. Вообще в рядах компартии к октябрю 1925 года насчитывалось чуть более 10 тысяч человек — численность ничтожная для четырехсотмиллионного Китая. Да и рабочий класс в ту пору не превышал нескольких процентов населения.
Между тем, развернутая Зиновьевым активность расползалась в различные страны, в том числе и в Китай. Это в свою очередь отражалось на настроениях местных коммунистов, которые становились подвержены исходящему из Москвы радикализму, подпитываемому к тому же непростой ситуацией в их собственных странах. Симптоматичным с этой точки зрения явилось выступление генерального секретаря компартии Китая Чэнь Ду–сю на рас ширенном пленуме ЦК КПК в октябре 1925 года. Он тогда предложил что компартии «следует подготовиться к немедленному выходу из Гоминьдана». Чэнь Ду–сю настаивал, что независимость компартии необходима, чтобы не быть связанными ограничениями гоминьдановской политики и действовать более активно. Поскольку это предложение ло намного даль е, чем даже директивы Зиновьева, оно было опротестовано представителем Коминтерна на пленуме Войтинским и не прошло. Однако текст принятой резолюции однозначно нацеливал коммунистов на действия в условиях революционного подъема 13.
В декабре на 14-ом съезде ВКП(б) Зиновьев поставил китайскую революцию в центр мирового революционного процесса. В тезисах Отдела пропаганды Коминтерна, опубликованных в январе 1926 года говорилось:
«Мы снова вступили в период, когда революционное движение находится на подъеме, когда в обширных районах мира фактически сложилась революционная ситуация. На первом месте стоит революция в Китае. Важность событий в Китае неизмерима … Китайская революция является звеном в цепи мировой революции, поэтому обширные районы мира непосредственно охвачены революционной ситуацией. Это признак приближения мировой революции'—.
Данные положения уже напрямую противоречили решениям апрельской конференции 1925 года, сделавшей вывод о «стабилизации» капитализма. Но это не смущало Зиновьева. Он начал активно переводить свои теоретические построения в русло практических решений. Ему удалось провести свою линию в китайском вопросе на 6 ом расширенном пленуме ИККИ. В резолюции о положении в Китае, принятой пленумом 13 марта 1926 года говорилось:
«Китайский рабочий класс, организованный в классовые профсоюзы и ведомые коммунистической партией, показал себя как руководящая сила движения демократических масс, как наиболее важный сторонник национальной независимости и установления народной власти … Коммунистическая партия Китая сможет выполнить стоящие перед ней исторические задачи, как лидер борьбы трудящихся масс Китая против империализма только, если в течение все о хода борьбы она сумеет укрепить свою организацию и влияние как классовая партия китайско о пролетариата и секции Коммунистического Интернационала … Политическая независимость китайских коммунистов будет развиваться в борьбе против двух опасных отклонений — против правого ликвидаторства, который недооценивает независимые классовые задачи китайско о пролетариата и ведет к бесформенному слиянию с национальным движением в целом, и против ультралевого радикализма, выражающегося в попытке перескочить революционно–демократическую стадию движения и немедленно приступить к задачам пролетарской диктатуры и Советской власти».
В приведенной цитате обращают на себя внимание следующие моменты. Во–первых, как и в предыдущих зиновьевских документах явно непропорционально выпячивается роль рабочего класса и компартии в национальном движении. Во–вторых, ни слова не говорится об армии Гоминьдана. Сталин, как мы видели, делал основной акцент именно на армию. В-третьих, резолюция недвусмысленно нацеливала коммунистов на достижение «независимых классовых задач», на укрепление своей собственной организационной структуры и политической автономности. В-четвертых, косвенным образом давалось понять, что после завершения «буржуазно–демократического» этапа (хотя через него и не следует «перепрыгивать») начнется следующий этап пролетарской диктатуры. В переводе на нормальный язык это означало, что союз с Гоминьданом носит временный характер, что как только цели объединения страны будут достигнуты, коммунисты обрушатся на своих вчера них союзников, разгромят их и захватят власть. При этом они будут действовать как «секция Коминтерна», заграничной организации, что фактически аннулирует итоги национально-освободительной борьбы.
Вполне очевидно, что существо данной резолюции не могло понравиться некоммунистическим лидерам Гоминьдана. Парадокс заключался в том, что в добавление ко всему Гоминьдан был представлен на пленуме одним из лидеров его правого крыла Ху Хань–мином. Последний был специально удален из Кантона и направлен в почетную ссылку в Москву как раз за интриги против коммунистов. Ху Хань–минь, наверняка, постарался, чтобы представить своему руководству и само содержание резолюции, и ход дебатов по ней в наиболее неблагоприятном свете.
В то время как Зиновьев наращивал активность по линии Коминтерна, Сталин тоже не сидел сложа руки. В интересах своей политики он использовал аппарат ЦК ВКП(б). В феврале 1926 года в Пекин прибыла высокопоставленная секретная делегация во главе с начальником Политуправления Красной Армии Бубновым. Впоследствии Троцкий прямо назовет Бубнова «агентом Сталина»16. В составе делегации не было ни одного представителя Коминтерна. Работа комиссии вращалась в основном вокруг одного вопроса: стоит ли начинать поход армии Гоминьдана на Север с целью объединения страны или нет. Комиссия заслушала военного атташе в Пекине, советских военных советников и Бородина, который был специально для этой цели вызван в Пекин. Бородин и большинство других выступав их высказалось за проведение Северного похода. К такому же выводу при ла и сама комиссия. Вот, что вспоминает об этом советский военный советник в Кантоне А. Черепанов:
«… Вся работа комиссии А. С.Бубнова в Пекине была связана с идеей Северного похода … Конечный вывод Бубнова был таков: если полгода назад Северный поход был отвергнут и вполне правильно, то теперь условия для не о созрели, надо вести подготовку к нему, чтобы двинуться на Север через полгода — год … У меня не было сомнений в том, что рекомендации комиссии А. С.Бубнова получат в основном одобрение в Москве».
Свидетельства Черепанова и других участников данных событий опровергают сложившуюся на Западе версию о том, что Сталин выступал, якобы, против Северного похода. В основе этой версии лежит один единственный документ из архивов Троцкого, представляющий собой копию резолюции Политбюро от 25 марта 1926 года. На полях этой резолюции Троцкий сделал пометку «поправка Сталина» и выделил следующее положение:
«Правительство в Кантоне в настоящий момент должно решительно отбросить идею о военных экспедициях наступательного характера, и в более общем плане любых действий, которые могли бы спровоцировать империалистов на военную интервенцию».
Даже если предположить, что пометка Троцкого отражала реальное положение вещей, она не является достаточным доказательством того, что Сталин выступал против Северного похода. Нам не известен контекст, в котором Сталин внес данную поправку. Ссылка на «настоящий момент» подтверждает скорее то, что Сталин был против начала экспедиции в конкретных обстоятельствах конца марта 1926 года. И в этом он был совершенно прав. В Кантоне еще не улеглись страсти, вызванные известными событиями 20 марта, о которых речь пойдет ниже. Обстановка была совершенно не ясной. Комиссия Бубнова отбыла из Кантона только 24 марта и, естественно, еще не успела прибыть в Москву. Со стороны Сталина было совершенно разумно дождаться возвращения комиссии и выслушать ее оценки и рекомендации, прежде чем связывать себя решением Политбюро. Что касается последующей политики Сталина, то она вполне определенно подтверждает тот факт, что он был твердым сторонником Северного похода.
