Жак ле Гофф - Интеллектуалы в средние века
К этим важным деталям можно прибавить обилие сокращений (производить нужно быстро), прогресс в нумерации, рубрикации, составлении оглавлений, списков сокращений, представлении материалов в алфавитном порядке там, где это было возможно. Все это делалось для облегчения работы с книгой. Развитие интеллектуального ремесла произвело эру учебников (manuales), т. е. книг, которыми манипулируют, которые часто держат в руках. Это свидетельствует о необычайном ускорении оборота книг, широком распространении письменной культуры. Первая революция свершилась — книга уже более не является предметом роскоши, она стала инструментом. Речь тут идет не столько о возрождении чего-то бывшего раньше, но о рождении нового — этапа на пути к печатному станку.
В качестве инструмента книга сделалась промышленным продуктом и предметом торговли. Под сенью университетов появляется множество переписчиков — чаще всего ими были бедные студенты, зарабатывавшие таким образом на хлеб насущный, — и библиотекарей (stationarii). Они стали неотъемлемой частью университета и с полным на то правом считались его работниками, пользуясь теми же привилегиями, что и преподаватели со студентами; на них распространялась юрисдикция университета. Тем самым росла численность членов корпорации, распространявшейся на целый ряд вспомогательных ремесел. У интеллектуальной индустрии имеются собственные сопутствующие отрасли. Иные из этих производителей и торговцев становились влиятельными лицами. Рядом с «ремесленниками, чья деятельность сводилась к перепродаже нескольких подержанных книг», появляются другие, «чья роль возрастала до положения международного издателя».
Метод: схоластика
Наряду с инструментарием техник-интеллектуал обладал собственным методом — схоластикой. Известные ученые, прежде всего Грабман, поведали нам о возникновении и истории схоластики. Отец Шеню в своем Введении в исследование св. Фомы Аквинского дал блестящее ее изложение. Схоластика стала жертвой светских очернений, в нее трудно проникнуть без соответствующей подготовки, да и техническая ее сторона может отталкивать. Попробуем дать самое общее ее описание. Путеводной нитью нам могут послужить слова отца Шеню: Мышление есть ремесло, законы которого зафиксированы самым тщательным образом.
Словарь
Прежде всего законы языка. Знаменитые контроверзы между реалистами и номиналистами заполняли средневековую мысль именно потому, что интеллектуалы той эпохи придавали словам истинную силу и их заботило определение их содержания. Для них было существенно знание отношений между словом, понятием и бытием. Такое знание по сути своей противоположно тому пустословию, в котором часто обвиняли схоластику, хотя иногда она впадала в словесные игры в XIII в. и довольно часто в более поздние времена. Мыслители и профессора средних веков желали знать, о чем они говорят. Схоластика строилась на фундаменте грамматики. Схоласты являются наследниками Бернара Шартрского и Абеляра.
Диалектика
Затем следуют законы доказательства. Вторым этажом схоластики является диалектика, т. е. совокупность процедур, которые делают проблемой объект наблюдения, раскрывают его, защищают от нападок оппонентов, распутывают, убеждают слушателя или читателя. Опасность представляют пустые рассуждения — уже не вербализм, а пустословие. Диалектике следует придать содержательность не только слов, но действенной мысли. Университетские профессора были наследниками Иоанна Солсберийского, который говорил: Логика сама по себе бескровна и бесплодна; она не родит мысли, если не зачнет ее где-то на стороне.
Авторитет
Схоластика питается текстами. Она представляет собой метод авторитета, она опирается на двойную поддержку предшествующих цивилизаций: христианства и античной мысли, обогащенной, как мы видели, ответвлением арабской мысли. Схоластика — плод определенного времени, возрождения. Она впитывает в себя прошлое западной цивилизации. Библия, отцы церкви, Платон, Аристотель, арабы — вот исходные данные, материалы для творчества. От интеллектуалов XII в. схоласты унаследовали обостренное чувство необходимости и неизбежности прогресса истории и мысли. Пользуясь этими материалами, они строят собственное здание. На фундаменте возводятся новые этажи, появляются оригинальные пристройки. Вслед за Бернаром Шартрским они взбираются на плечи древних, чтобы дальше видеть. Мы никогда не найдем истины, — говорит Гильберт из Турнэ, — если удовлетворимся уже отысканным… Писавшие до нас — нам не господа или вожатые. Истина открыта всем, ею полностью еще никто не владел. Таков изумительный порыв интеллектуального оптимизма, противостоящий печальному: все уже сказано, мы пришли слишком поздно…
Разум: теология как наука
Итак, законы подражания схоластика соединяет с законами разума, предписания авторитета с аргументами науки. Более того, теология взывает к разуму, она становится наукой — в этом проявляется решительный прогресс века. Схоласты развивают подразумеваемое Писанием приглашение, побуждающее верующего постичь свою веру разумом: Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением (I Пет. 3, 15). Они отвечают на призыв св. Павла, для которого вера есть уверенность в невидимом (argumentum поп apparentium) (Евр. 11, 1). После Гийома Овернского, новатора в этой области, и вплоть до св. Фомы, давшего богословской науке самое строгое изложение, схоласты прибегают к богословскому разуму, разуму, просветленному верой (ratio fide illustrata). Глубокая формула Ансельма — верую, чтобы, понимать (fides quaerens intellectus), — проясняется, когда Фома Аквинский возводит ее в принцип: благодать не упраздняет природу, но ее завершает (gratia поп toll it naturam sed perficit).
Нет ничего более далекого от обскурантизма, чем схоластика, для которой рассудок находит свое завершение в разуме, чьи проблески возвышаются до света.
Имея такое основание, схоластика конструировалась в университетской работе, следуя собственным методам.
Упражнения: quaestio, disputatio, quodlibet
Фундаментом служит комментарий к тексту, lectio. Это — глубокий его анализ, начинающийся с разбора грамматики, дающего букву (littera), возвышающийся затем до логического анализа, приносящего смысл (sensus), и завершающийся экзегезой, открывающей научное и идейное содержание мысли (sententia).
Но комментарий рождает дискуссию. Диалектика позволяет превзойти понимание текста, чтобы обратиться к поднятым в нем проблемам; изучение фактов освобождает место поиску истины. Экзегеза сменяется множеством проблем. Согласно установленным процедурам, lectio развивается в quaestio. Университетский интеллектуал рождается в то мгновение, когда он «ставит под вопрос» текст, остающийся для него теперь только опорой, когда от пассивности он переходит к активности. Мэтр является уже не экзегетом, но мыслителем. Он предлагает решения проблем, он сам их творит. Результатом quaestio является determinatio — произведение его собственной мысли.
В XIII в. quaestio отходит вообще от всякого текста. Оно существует само по себе. При активном участии преподавателей и студентов оно превращается в предмет дискуссии, становится disputatio.
Отец Мандонне [3] дал классическое описание диспута:
Когда один из мэтров начинал диспут, прекращались все лекции, которые читали в то утро мэтры и бакалавры факультета. Только сам этот мэтр перед началом диспута читал короткую лекцию, чтобы дать время собраться его ассистентам; затем начинался диспут. Он занимал значительную часть утра. Все бакалавры факультета и ученики мэтра, который бел диспут, должны были присутствовать при этом упражнении. Прочие мэтры и студенты, видимо, свободно решали сами, приходить им или нет, но не вызывает сомнений то, что они являлись 6 большем или меньшем числе в зависимости от репутации мэтра и темы дискуссии. Парижское духовенство, равно как и прелаты с прочими церковнослужителями, проездом находившиеся в столице, охотно посещали эти будоражившие умы поединки. Диспут был турниром для клириков.
Предлагаемый к обсуждению вопрос утверждался заранее тем мэтром, который должен был вести диспут. Тема и день диспута объявлялись в других школах факультета.
Диспут происходил под руководством мэтра, но не он, собственно говоря, диспутировал. Это делал его бакалавр, который занимал место отвечающего на возражения, осваивая тем самым эти приемы. Возражения обычно представлялись в обратном порядке: сначала присутствующими мэтрами, затем бакалаврами и, наконец, студентами, если у них таковые имелись. Бакалавр отвечал на предъявляемые аргументы, при необходимости вмешивался сам мэтр. Таков был общий вид обычного диспута; но это была лишь первая его часть, хотя главная и самая оживленная.
Выдвинутые во время диспута возражения и ответы на них не обладали неким предустановленным порядком. С точки зрения доктринальной этот неупорядоченный материал напоминал, скорее, развалины после боя, нежели подготовленные для постройки материалы. Поэтому за этим первым сеансом следовал второй, называвшийся магистральным определением.
