Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции
Что касается социалистических партий, то они были до крайности ослаблены мобилизациями и репрессиями. 2 января 1917 года был арестован в полном составе петроградский комитет большевиков; на многих заводах вообще не было большевистских партийных ячеек.[2207] Руководство партии, находившееся в эмиграции, не ориентировалось в обстановке: В. И. Ленин в лекции, прочитанной в Цюрихе в январе 1917 года, говорил, что ему и его сверстникам, очевидно, не суждено при жизни увидеть революцию.[2208]
Между тем правительство, которое критиковали за бездействие и пассивность, искало свой выход из кризиса. «Существует довольно распространенное мнение, что государь не знал о том, что происходит вокруг, – отмечал А. И. Спиридович. – Это совершенно ошибочно… В январе, не считая военных докладов, государь принял более 140 разных лиц. Со многими от говорил о текущем моменте, о будущем. Некоторые из этих лиц предупреждали Его Величество о надвигающейся катастрофе и даже об угрожавшей ему лично, как монарху, опасности».[2209] Прежде всего, Николай IIпытался решить продовольственную проблему. 4 января была установлена надбавка к ценам за доставку зерна на железнодорожные станции.[2210] 27 января было приказано остановить все пассажирские и часть товарных перевозок, чтобы дать «зеленый свет» поездам с продовольствием для фронта, для Петербурга и для Москвы.[2211] Как во времена революции 1905 года, кризис заставил правительство обратиться к крестьянскому вопросу. А. Д. Протопопов предложил провести новую земельную реформу, предусматривавшую наделение крестьян землей за государственный счет, и Николай IIдал согласие на разработку соответствующего проекта, для начала для трех прибалтийских губерний.[2212] Одновременно возобновились энергичные попытки заключения мира. 13 февраля в Вене были получены новые предложения русского правительства. 25 февраля Австрия и Германия получили личное обращение Николая II, который указывал на то, что «требование массами мира растет с каждым днем» и «за невнимание к этому требованию правительства могут дорого заплатить».[2213] Австрийский министр иностранных дел О. Чернин расценивал эти обращения «как последнюю попытку спастись» [2214]. Однако Германия отвергла русские условия, не без основания надеясь на быстрое ухудшение положения в России.[2215]
В. С. Измозик, проанализировав массовый материал перлюстрации полицией частных писем, делает вывод, что «господствующим в политически активных слоях общества было действительно ожидание близкого краха».[2216] Председатель Думы М. В. Родзянко писал 26 декабря: «Мы накануне таких событий, которых… еще не переживала святая Русь, и нас ведут в такие дебри, из которых нет возврата».[2217] В. В. Шульгин так описывал настроения думской оппозиции накануне Нового года: «У меня было смутное ощущение, что грозное – близко. А эти попытки отбить это огромное были жалки… Бессилие людей, людей, меня окружавших, и свое собственное бессилие в первый раз заглянуло мне в глаза, и был этот взгляд презрителен и страшен».[2218]
Волна голодных стачек в городах быстро нарастала. О том, что с лета 1916 года интенсивность рабочего движения определялась уже не политическими и военными событиями, не призывами партий, а голой экономической реальностью, говорит появившаяся с этого времени прямая корреляция между числом стачечников и ценой на хлеб. По Московскому промышленному району коэффициент корреляции между ценой на ржаной хлеб и числом экономических стачечников (составлявшим подавляющее большинство бастующих) в период с июля 1916 по январь 1917 года составлял 0,8.[2219] В начале 1917 года речь шла уже не о росте цен, а об отсутствии хлеба. Московский городской голова М. В. Челноков послал председателю Совета министров четыре телеграммы, предупреждая, что нехватка продовольствия «угрожает вызвать в ближайшие дни хлебный голод, последствием чего явится острое недовольство и волнения со стороны населения столицы».[2220] 23 февраля председатель Общества фабрикантов московского промышленного района Ю. П. Гужон телеграфировал военному министру, что в результате закрытия хлебопекарен 93 тыс. рабочих не получают хлеба: «Фабрики и заводы приостанавливаются, рабочие волнуются, уходя искать хлеба».[2221] Таким образом, в Москве назревал такой же грандиозный голодный бунт, какой произошел в Петрограде.
Голод угрожал и армии. В декабре 1916 года состоялось совещание в Ставке под председательством Николая II. «На этом совещании выяснилось, что дело продовольствия войск в будущем должно значительно ухудшиться… – писал А. А. Брусилов. – Нам не объясняли причин расстройства народного хозяйства, но нам говорили, что этому бедственному положению помочь нельзя» [2222]. Пока же солдатам в окопах вместо 3 фунтов хлеба в день стали давать 2 фунта, а в прифронтовой полосе – 1,5 фунта. Лошади почти не получали овса и находились в истощенном состоянии, поэтому артиллерия потеряла мобильность, и армия уже не могла наступать. В случае отступления такое положение должно было привести к потере артиллерии и обозов.[2223]
В декабре 1916 года накопившееся недовольство солдатских масс, наконец, прорвалось в крупных выступлениях на фронте. В ходе Митавской операции 23–29 декабря отказался идти в атаку 17 пехотный полк, затем к нему присоединились еще несколько полков, волнения охватили части трех корпусов и десятки тысяч солдат. Командование все же смогло справиться с ситуацией; около ста наиболее активных участников выступления были расстреляны, несколько сот были осуждены на каторгу. Но спорадические выступления в войсках продолжались, в частности, на Юго-Западном фронте отмечались волнения в частях VII Сибирского корпуса.[2224]
В начале 1917 года по распоряжению председателя Совета министров было проведено обследование настроений войск на Северном и Западном фронтах. В материалах этого обследования отмечалось, что солдаты видят в деятельности правительства «измену и предательство», и был сделан вывод, что «возможность того, что войска будут на стороне переворота и свержения династии, допустима, так как, любя царя, они все же слишком недовольны всем управлением страны».[2225] Командующий Юго-Западным фронтом А. А. Брусилов писал: «Можно сказать, что к февралю 1917 года вся армия… была подготовлена к революции».[2226] Генерал А. М. Крымов говорил председателю Думы М. В. Родзянко незадолго до Февральской революции: «Армия в течение зимы может просто покинуть окопы и поле сражения. Таково грозное, все растущее настроение в полках»308.
Наиболее опасным для властей было то обстоятельство, что на фронте заканчивались запасы продовольствия. В начале февраля на Северном фронте продовольствия оставалось на два дня, на Западном фронте запасы муки закончились и части перешли на консервы и сухарный паек.[2227] В первой половине февраля старший военный цензор штаба 2-го Сибирского корпуса доносил о характерных высказываниях в солдатских письмах: «кормят плохо, хлеба дают мало, очень стало трудно», «часто по суткам седим не емши, без хлеба», «голод мучит больше всего, хлеба я получаю около фунта в сутки, ну а суп – это чистая вода» – и так далее. 22–23 февраля восстали солдаты двух стрелковых полков на Кавказском фронте: они требовали хлеба и мира.[2228]
22 февраля Николай II срочно отправился из Петрограда в Ставку спасать армию от продовольственного кризиса.[2229] Но на следующий день под воздействием того же продовольственного кризиса начались массовые волнения в Петрограде.
В исторической литературе нередко можно встретить утверждения, что Февральская революция была случайностью, что виной всему были снежные заносы, нарушившие снабжение Петербурга, и недостаточная распорядительность властей, не подготовившихся к подавлению бунта.
Вопрос о роли случайности в Февральской революции чрезвычайно важен для ее анализа в рамках демографически-структурной теории, так как эта теория утверждает, что революция была закономерным итогом длительного исторического развития. Поэтому нам придется кратко рассмотреть события революционных дней на предмет их случайности или закономерности.
В течение 1916 года среднее месячное потребление муки в Петрограде составляло 1276 тыс. пудов. Перебои с поставкой начались еще летом и по сравнению с весенними месяцами осенью привоз продуктов сократился вдвое (рисунок 8.8). В течение первых двух месяцев 1917 года установленный план снабжения Москвы и Петрограда хлебом был выполнен только на 25 %. Петроград жил за счет запасов, которые стремительно уменьшались; с 15 января до 15 февраля запасы муки уменьшились с 1426 до 714 тыс. пудов. 13 февраля градоначальник А. П. Балк сообщал премьер-министру, что за последнюю неделю подвоз муки составлял 5 тыс. пудов в день при норме 60 тыс. пудов, а выдача муки пекарням – 35 тыс. пудов в день при норме 90 тыс. пудов. А. А. Риттих объяснял февральский срыв снабжения Петрограда снежными заносами; утверждалось, что 5700 вагонов застряли в пути из-за снегопадов. Однако трудности такого рода бывали всегда: в начале 1916 года оказались под снегом 60 тыс. вагонов – но это прошло незамеченным, потому что в городах были достаточные запасы хлеба. Очевидно, что временные срывы поставок начинают ощущаться лишь в период кризиса, когда система снабжения готова рухнуть и достаточно малейшего толчка, чтобы произошла катастрофа. Впрочем, по некоторым сведениям, дело было не в заносах на железных дорогах: 16 февраля на совещании в Ставке главноуправляющий Министерства земледелия Грудистов оправдывал кризис снабжения не неподачей вагонов, а тем, что метели затруднили подвоз хлеба к станциям. Как бы то ни было, поставки не выполнялись и в предшествующие месяцы, так что снежные заносы только ускорили кризис. К 25 февраля запасы уменьшились до 460 тыс. пудов, а по другим сведениям – до 300 тыс. пудов.[2230]
