Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции
1 ноября 1916 года П. Н. Милюков произнес в Думе свою знаменитую речь, обвинив премьер-министра Б. В. Штюрмера в предательстве. Как отмечалось выше, социальный конфликт в условиях войны приобрел еще одно измерение: крестьяне-фронтовики обвиняли дворянскую элиту в измене. Речь П. Н. Милюкова послужила «официальным подтверждением» этих подозрений и подлила масла в огонь ненависти. Огромный пропагандистский эффект этого выступления подчеркивается многими исследователями,[2190] причем Л. Хаймсон выражает удивление по поводу того, что П. Н. Милюков, всегда боявшийся революции, решился пойти на риск дестабилизации правящего режима.[2191] В конечном счете царь был вынужден отправить Б. В. Штюрмера в отставку и назначить на его место англофила А. Ф. Трепова.
После отставки Б. В. Штюрмера либеральная оппозиция – при поддержке союзных дипломатов – усилила давление на царя и его окружение с целью добиться формирования «министерства доверия». С 9 по 11 декабря в Москве был сделан ряд попыток собрать съезды земских и городских союзов. Полиция помешала им собраться, но съезды все-таки приняли заранее заготовленные резолюции с требованиями создания «ответственного правительства». Одновременно началась «фронда» великих князей. Великий князь Николай Николаевич имел резкий разговор с Николаем II, призывая его к уступками оппозиции и предостерегая, что в противном случае царь может потерять корону.[2192] Но императрица призывала царя проявить твердость. «Кто против нас? – говорила она. – Группа аристократов, играющих в бридж, сплетничающих и ничего в государственных делах не понимающих. Русский народ любит государя, любит меня, любит нашу семью, он не хочет никаких перемен».[2193]
Со времен поездки в Саров Николай IIи Александра были уверены в любви простого народа – и они отвечали ему той наивной любовью, которая проявлялась не в государственных делах, а в эмоциональных поступках. Императрица работала простой сестрой в госпитале и перевязывала раненых, которые часто не знали, что сказать, и только плакали от умиления. Николай IIвсю войну провел в поездках по фронтовым частям, обнимал воинов-храбрецов, поизносил трогательные речи и раздавал награды. Его приветствовали с восторгом и бывали случаи, когда целые полки бежали за его автомобилем, клянясь государю в верности.[2194] «Одно из его убеждений, оставшихся с ним до конца, – отмечала Э. Каррер д’Анкросс, – состояло в том, что самодержец должен представлять истинную Россию, то есть Россию крестьянина, к которой он питает настоящую симпатию и которая, как он уверен, платит ему за это чувством верности… Без сомнения, в значительной мере это идиллическое видение сердечной связи, прямой связи между крестьянином и государем было обусловлено тем, что его долго держали в полном неведении относительно крестьянских восстаний…»[2195]
В момент нового обострения борьбы между либеральной оппозицией и монархией группа этатистски настроенных сановников, которую возглавлял член Государственного совета А. А. Римский-Корсаков, через князя Н. Д. Голицына представила царю программную записку с оценкой политического положения. Эта записка во многом повторяет выводы предвоенного «пророчества Дурново»: ее авторы выступают против уступок либеральной оппозиции потому, что либералы «столь слабы, столь разрозненны, и, надо говорить прямо, столь бездарны, что их торжество было бы столь же кратковременно, сколь и непрочно». Главную опасность сановники видели не в либералах, а в левых революционных партиях: «Опасность и силу этих партий составляет то, что у них есть идея, есть деньги, есть толпа, готовая и хорошо организованная». Революционные партии «вправе рассчитывать на сочувствие подавляющего большинства крестьянства, которое пойдет за пролетариатом тотчас же, как революционные вожди укажут им чужую землю». Уступки либералам не спасут положения монархии, потому, что «затем выступила бы революционная толпа», следом за либералами пришли бы «коммуна, гибель династии, погромы имущественных классов, и наконец, мужик-разбойник. Можно бы идти в этих предсказаниях и дальше и после совершенной анархии и поголовной резни увидеть на горизонте будущей России восстановление Самодержавной Царской, но уже мужичьей власти в лице нового Царя, будь то Пугачев или Стенька Разин…» [2196]Л. Д. Троцкий отмечает «историческое предвиденье» авторов этого документа,[2197] и во всяком случае, нельзя отрицать того, что многоопытные бюрократы, владевшие подробной информацией о происходящем в стране, были способны сделать достаточно точный прогноз развития событий.
Рекомендации авторов записки сводились к созданию правительства из беспощадных сторонников самодержавия, упразднению Думы, введению осадного положения в столицах, подготовке сил для подавления неизбежного «мятежа». «Эта программа и была, в сущности, положена в основу правительственной политики последних предреволюционных месяцев», – резюмирует Л. Д. Троцкий.[2198] Под предлогом «рождественских каникул» Дума была вновь распущена на длительный срок, а А. Ф. Трепов был заменен на посту премьера князем Н. Д. Голицыным.
Думская атака на правительство снова закончилась неудачей, и оппозиция стала искать другие способы воздействия на власть. В глазах либералов олицетворением этатистской политики был не А. А. Римский-Корсаков и не П. Н. Дурново, а Г. Распутин. Как отмечалось выше, Распутин с самого начала выступал против войны, против уступок либералам – и в чем-то шел дальше П. Н. Дурново. «Старец выступал за мир, за то, чтобы землю отдали крестьянам и предоставили равные права меньшинствам, – отмечает Брайан Мойнехен. – Такие же лозунги выдвигал… Ленин. Они и являлись единственной реальной альтернативой революции» [2199]. 16 декабря 1916 года Г Распутин был убит заговорщиками, в числе которых были великий князь Дмитрий Павлович и офицер британской разведки Освальд Рейнер.
Другая группа заговорщиков во главе с А. И. Гучковым работала над подготовкой военного переворота. Задача состояла в том, чтобы упредить народное восстание. «Кроме помощи организаторам государственного переворота, облегчавшей им дело, – свидетельствует А. Ф. Керенский, – мы… создали сборный пункт, где были сосредоточены силы, готовые в случае необходимости сдерживать народные волнения» [2200]. Однако вербовка офицеров оказалась нелегким делом: «Гучков не нашел среди офицеров людей, соглашавшихся идти на цареубийство», – свидетельствует жандармский генерал А. И. Спиридович.[2201] Лидеры оппозиции установили также контакты с Рабочей группой, существовавшей при Центральном Военно-промышленном комитете и пытались использовать ее, чтобы организовать массовые манифестации рабочих в поддержку требований Думы. Однако А. Д. Протопопов (который, конечно, был знаком с «пророчеством Дурново») пресек эти контакты, арестовав большинство членов Рабочей группы. Вдобавок, П. Н. Милюков испугался и обратился к рабочим с призывом отказаться от участия в запланированной манифестации. 14 февраля 1917 года, в день открытия новой сессии Думы, бастовало 84 тыс. рабочих; часть стачечников провела демонстрацию на Невском проспекте, но войска не позволили большинству демонстрантов подойти к зданию Думы. Характерно поведение рабочих Выборгского района, которые восстали в октябре 1916 года: после того, как оппозиция осудила их выступление, они отказались выступать в поддержку Думы.[2202]
Воззвание П. Н. Милюкова к рабочим с призывом к спокойствию по смыслу совпадало с воззванием командующего Петроградским военным округом генерала С. С. Хабалова.[2203] Таким образом, перед лицом революции элита демонстрировала не раскол, а сплочение. Наученные опытом 1905 года, либералы были готовы отказаться от борьбы, чтобы не вовлекать в нее народ. «Этот путь мы отвергали, этот путь был не наш…» – говорил П. Н. Милюков 27 февраля, когда революция стала реальностью.[2204] А. И. Гучков, которому некоторые авторы приписывают некий успешно реализованный «план революции»,[2205] признавал, что она стала результатом не «какого-то умного и хитрого заговора», а «стихийных исторических сил».[2206]
Что касается социалистических партий, то они были до крайности ослаблены мобилизациями и репрессиями. 2 января 1917 года был арестован в полном составе петроградский комитет большевиков; на многих заводах вообще не было большевистских партийных ячеек.[2207] Руководство партии, находившееся в эмиграции, не ориентировалось в обстановке: В. И. Ленин в лекции, прочитанной в Цюрихе в январе 1917 года, говорил, что ему и его сверстникам, очевидно, не суждено при жизни увидеть революцию.[2208]
