Век империи 1875 — 1914 - Эрик Хобсбаум
Историки сильно сомневаются в этом, зато у современников сомнений не было — но почему? Неужели все эти умные, хорошо информированные и деятельные люди — англичане, французы, немцы, американцы — стали объектом всеобщего заблуждения? Было бы абсурдным допустить такую возможность, даже принимая во внимание несколько апокалиптический тон некоторых газетных комментариев, которые могли показаться излишне трагичными уже в то время. Отнюдь не все «вдумчивые и консервативные умы» разделяли предчувствия мистера Уэллса по поводу растущей угрозы жестокого нападения на всю существующую общественную систему со стороны несметных орд внутренних варваров или внешних захватчиков, способных уничтожить саму человеческую цивилизацию{28}. Были и такие люди — в первую очередь растущие массы социалистов, которые с нетерпением ожидали крушения капитализма, находясь под впечатлением непреодолимых внутренних противоречий того времени, обнажившихся и обострившихся в годы депрессии. Пессимизм, зазвучавший в литературе и в философии в 1880-е годы (см. гл. 4 и 10), вряд ли можно понять, если не принимать во внимание это предчувствие всеобщего экономического, а следовательно, и социального упадка.
Что же касается экономистов и деловых людей, то их волновали, в первую очередь, более прозаические вещи: длительное падение цен, уменьшение делового интереса и падение прибылей; это отметил в 1888 г. Альфред Маршалл, будущий пророк и провозвестник экономической теории{29}. Короче говоря, после достаточно сильного кризиса 1870-х годов предметом обсуждения стало уже не само промышленное производство, а степень его прибыльности («Век Капитала», гл. 2).
Наиболее заметной жертвой падения прибылей стало сельское хозяйство, поскольку некоторые его отрасли очень глубоко пострадали от кризиса; притом это такая часть экономики, неполадки в которой сразу оборачиваются неприятностями в социальной сфере и в политике. Надо сказать, что в предыдущие десятилетия продукция сельского хозяйства чрезвычайно выросла и наводнила рынки всего мира, которые до этого были защищены от массированного иностранного проникновения высокими транспортными расходами. В результате упали цены, и последствия этого оказались драматическими как для сельского хозяйства европейских стран, так и для экономики заморских территорий, опиравшейся на экспорт аграрной продукции. Так, в 1894 году цена на пшеницу составляла всего лишь чуть больше трети цены 1867 года, что дало великолепные возможности скупщикам зерна, но явилось сущим несчастьем для фермеров и сельскохозяйственных рабочих, которых было еще много: от 40 до 50 % трудящейся части мужского населения промышленных стран (кроме Британии), а в других странах — и до 90 %. В некоторых регионах положение усугубилось из-за заражения виноградников филлоксерой[8], случившегося после 1872 года, в результате чего производство вина во Франции упало на две трети в период 1875–1889 годов. Десятилетия депрессии принесли немало бед фермерам всех стран, связанных с мировым рынком товаров. Все это вызвало ответные действия работников сельского хозяйства, принимавшие разные формы, в зависимости от уровня благосостояния и политического устройства разных стран — от предвыборной агитации до прямых мятежей, и привело к голоду в таких странах, как Россия, где в 1891–1892 гг. немало людей умерло от недоедания. В Соединенных Штатах в 1890-е годы выросло движение популизма, особенно укоренившееся в «зерновых» штатах: в Канзасе и в Небраске. Крестьянские бунты и волнения произошли в 1879–1894 гг. в Ирландии, Испании, Румынии и на Сицилии. Страны, не обеспокоенные судьбой крестьянства, поскольку оно у них давно исчезло (как в Британии), могли позволить себе сокращение производства сельскохозяйственной продукции; так, производство пшеницы в Британии в период 1875–1895 годов сократилось на две трети. Другие страны, например, Дания, модернизировали свое сельское хозяйство, переключившись на животноводство как на более прибыльную отрасль. Правительства Германии и Франции пошли по пути увеличения таможенных тарифов, что позволило удерживать цены на приемлемом уровне.
Что касается ответных мер на неправительственном уровне, то наиболее типичными стали два явления: массовая эмиграция и кооперация. Безземельные и малоземельные крестьяне эмигрировали, а конкурентоспособные хозяйства объединялись в кооперативы. В 1880-е годы был отмечен самый высокий уровень миграции населения за океан из стран, давно служивших источником пополнения потока эмигрантов (здесь мы не учитываем исключительный случай эмиграции из Ирландии в десятилетие после Великого голода[9] — см. «Век Революции», гл. 8); тогда же началась по-настоящему массовая эмиграция из таких стран, как Италия, Испания и Австро-Венгрия, к которым присоединились Россия и Балканские страны (до 1880-х годов единственной страной Южной Европы, обеспечивавшей значительную эмиграцию, была Португалия). Это явление послужило «предохранительным клапаном», позволившим не допустить повышения социальной напряженности до опасного уровня, при котором возникают массовые мятежи и революции.
Если говорить о кооперативах, то они давали мелким хозяевам небольшие займы, поэтому к 1908 году более половины всех независимых аграриев Германии были членами этих сельскохозяйственных минибанков (самым первым из которых был банк «Католик Райффайзен», основанный в 1870-е годы). Одновременно в разных странах множилось количество кооперативов, занимавшихся скупкой и продажей продуктов, содержанием рынков, обработкой сельскохозяйственной продукции (особенно переработкой молока и изготовлением мясопродуктов, как в Дании). Через десять лет после 1884 года, когда фермеры во Франции сумели приспособить для своих целей закон о легализации профсоюзов, уже 400 тысяч человек состояли в этой стране в так называемых фермерских «синдикатах», которых насчитывалось почти 2000{30}. К 1900 г. в США существовало 1600 кооперативов (по большей части — в штатах Среднего Запада), занятых производством молочных продуктов; молочная промышленность Новой Зеландии находилась под полным контролем фермерских кооперативов.
Бизнес всегда связан с разными заботами. В наше время, когда у многих засело в голове убеждение, что рост цен («инфляция») является экономическим бедствием, бывает трудно понять деловых людей
