Виталий Полупуднев - У Понта Эвксинского (Том 2)
- Эй, друзья! - крикнул он проходящим воинам.- Там, за проливом, хозяева куют для нас новые цепи, хотят вытянуть из нас жилы, выжечь глаза за то, что мы увидели свободу! Но и мы куем мечи и точим стрелы! И будем драться за свою волю так, как еще никто не дрался! И победим врага! Не так ли, братья?
Многоголосый клич тысячи глоток был ответом на слова Атамаза. Воины прихлынули ближе. Они с жаром внимали молодецкому призыву своего воеводы, и сердца их наполнились жаждой борьбы. Зенон притих и поочередно смотрел то на двух богатырей, то на их войско. Их ярость и решительность были ему непонятны. Эти люди казались ему первобытными варварами, исполненными той дикой энергии, пора которой для эллинского мира прошла. Откуда в них эта страсть, что за огонь брызжет из глаз их, когда они говорят о борьбе за свободу?!
Грек невольно попятился от этих демонов крови и разрушения. О, если поднимутся рабы всех государств, они не только сметут с лица земли своих хозяев, они возьмут штурмом небеса и сами станут богами!..
Рассудочный, размягченный поздней эллинской культурой, Зенон терялся перед гением страстей народных. Атамаз и Савмак представлялись ему не людьми, но великанами с огнем вместо души. И сами они были не из плоти и крови, а из того железа, что ковали их братья в дымных кузницах, только железа, ожившего на страх и торе эллинам!
"Неужели Гликерия, девушка хорошего происхождения, не боится оставаться наедине с этим варваром, что превратился в демона? - думал Зенон.Ведь это не мужчина, а страшный андрофаг, он может разорвать на части и пожрать кого угодно!.."
Войска уходили, шевеля копьями в утреннем воздухе. Атамаз подозвал своего подручного, ловкого парня из портовых рабов, и приказал начать смену ночных постов, разбросанных по берегу. Дни и ночи сотни глаз пытливо всматривались в морские дали, ожидая незваных и недобрых гостей с той стороны Боспорского пролива.
- Закончишь смену постов, - наказывал он,- сам поешь и тогда пойди дозором возле порта, все закоулки осмотри! А потом зайдешь к Синдиде.. Я там буду
- Слушаю и повинуюсь!
Празднование победы закончилось. Начались трудовые будни, полные тревог и суеты. Всюду чувствовалась лихорадка подготовки к новым испытаниям. Молодая власть показала себя очень деятельной, даже суровой. Порядок в городе и деревне соблюдался строгий.
Рабская дружина, сменив ошейник на меч и копье, получала сытную пищу, постепенно одевалась в хорошую одежду, но покоя не имела. Дневные и ночные караулы, учения, засады, тревоги сменялись тяжким трудом по починке городских стен, работой в оружейных мастерских, даже на деревенских полях, где уже готовились к сбору первого урожая, выращенного на освобожденной земле.
Но ропота не слышал никто. Большинство понимало, что идет подготовка к отражению врага. Каждый имел основание бояться тайного проникновения недругов на отвоеванную землю, с тревогой смотрел на море и ночами прислушивался, стоя на посту, дабы не прозевать предательского удара в спину.
Внешняя опасность сплачивала защитников рабского государства.
2
Найдя Гликерию, Савмак словно родился вновь. Он впервые ощутил радость любви и настоящее большое счастье, о котором раньше лишь смутно мечтал.
Прожитая жизнь стала представляться ему не рядом случайных событий, но проявлением воли таинственных сил. Он готов был поверить в некое покровительство богов, в собственное предназначение. В ожидании неизбежных потрясений хватался за мысль о вмешательстве богов, которые не для того вознесли его высоко, чтобы погубить. И рисовал себе величественную картину будущей победы и окончательного торжества.
Даже в Гликерии видел дар небес. Она представлялась ему подлинной царицей Боспора, перед которой неистовая Алкмена выглядела бы не лучше Синдиды. Запыхавшийся, запыленный, он появлялся в ее покоях, принося с собою все оживление кипучей жизни, запахи ветра и веяние грядущих событий. Она любила слушать его сбивчивые, торопливые, рассказы, лаская его растрепанные волосы с темными комочками кудряшек. А он брал в свою широкую горячую ладонь ее руку и глядел ей в глаза с восторгом мальчишки, которому вдруг повезло.
- Видно, самый большой бог решил, что мы должны были встретиться с тобою не где-нибудь, а на троне Боспорского царства! - шептал он.- И союз наш скрепила диадема!
Обстановка дворца не способствовала любовному уединению. Его двери были распахнуты настежь. В коридорах и залах с утра до ночи толклись толпы вооруженного люда, скрипели доспехи, грубые голоса обсуждали дела и события. Здесь воины точили мечи и спали, растянувшись на полу, глодали бараньи кости и жадно пили из узорчатых ковшей колодезную воду, а иногда и "царское" вино.
Появление Гликерии внесло новую струю в жизнь дворца. Появились уборщики с метлами, меньше стало праздного народа, больше благоприличия и порядка. Сюда уже не приходила Синдида со своими "козочками", перестали горланить нескладные песни подгулявшие ратники. И пьяные друзья Зенон и Оронт уже не отсыпались в дворцовой молельне после обильных царских обедов.
Савмак понимал, что он не может сделать дворец убежищем собственного счастья, уединиться в нем с молодой женой, а перед народом появляться в другом месте. Сама жизнь сделала так, что акрополь и дворец стали центром власти нового царства, его пульсирующим сердцем. Сюда потоком вливались и извергались обратно сотни людей ежедневно. Около храмов седлали коней, кормили их ячменем, разводили костры. Всюду виднелись кучи навоза, клочья растасканного ногами сена и перевернутые кормушки, осаждаемые проворными воробьями.
Каждый раб, вооружившись копьем и почувствовав себя свободным, считал первым долгом своим побывать в царском жилище. Уходил сытым и пьяным, спеша рассказать друзьям, что старого царя уже нет, а новый прост и милостив, не отгораживается от народа, всех угощает красным вином и жареным мясом.
Никакой пышности и торжественности не соблюдалось. С раннего утра, а часто ночами напролет, в просторной трапезной шли советы, принимались решения об отправке войск на побережье, разгорались споры о том, откуда будет нанесен первый удар врага.
После шумных разговоров Савмак выезжал куда-то из города в сопровождении Лайонака, Атамаза, встречался с Абрагом среди полей хоры, вместе с Пастухом учил молодых неуклюжих деревенских парней бою на копьях и правилам движения сомкнутой фаланги. Царь выступал перед воинами и народом, призывал готовиться к войне.
Никто не мог сказать, что новый повелитель, сочетавшись браком с Гликерией и объявив ее всенародно царицей, изменил свой образ жизни. Только лицо его стало более ясным, он охотнее улыбался и шутил, несмотря на бессонные ночи и неистовую спешку предвоенных приготовлений.
Друзья видели, что Савмак не стремится к уединению для любовных утех с молодой женой, не старается переложить на плечи других бесчисленные дела и заботы. Наоборот, он набрасывался на дела с какой-то яростью, зато и требовал от соратников полного напряжения сил. За недолгие дни своей власти он прожил еще одну жизнь, более богатую и поучительную, чем предыдущая. Любовь наполнила его душу небывалым огнем и светом, раскалила ее добела, пробудила все его силы и напрягла их до предела. Пафос любви слился с необычайным подъемом в подготовке борьбы за кровью добытую волю и власть. Он расцвел в кипении необыкновенных событий, чувствовал, что многое изменилось как в нем самом, так и вокруг него, во оставался прост душой и не смог бы всего этого высказать. Своей любви к Гликерии как-то стеснялся, старался скрыть ее. Находясь среди друзей, всем своим поведением подчеркивал, что не спешит к жене, хотя не забывал о ней никогда.
Где бы он ни был, что бы ни делал, всегда перед его мысленным взором стояла она, улыбающаяся и желанная. Она словно проникла во все его действия и поступки, руководила им незримо, как богиня. Ее присутствие он чувствовал везде и всегда. В плеске голубых волн Боспорского пролива, в белых крыльях чаек, реющих над водой, в ветерке, что приносит с полей запахи дозревающих хлебов, невидимо присутствовала она!.. Гликерия и Боспор, царем которого стал он!.. Гликерия и свобода для тысяч невольников!.. Гликерия и праздник Освобождения!.. Гликерия и... грозное "завтра"!..
Савмак слил в своей душе образ любимой женщины с представлениями о своей жизни, делах и борьбе. Он не просто жил, но как бы пел необыкновенную песню, и решил допеть ее, прекрасную и неповторимую, до конца!
3
Хлеб убирали не одни крестьяне. Тысячи воинов с веселыми песнями шли по дорогам хоры и обосновывались в деревнях. Копья ставили в козлы, мечи вешали на сучьях плодовых деревьев, а сами брали в руки серпы и шли на тучные нивы. Впервые за долгие годы полевая страда проходила так оживленно, с песнями и задорными шутками. Обливаясь потом под палящим солнцем, работали сатавки плечом, к плечу с освобожденными городскими рабами. Многие из последних после уборки хлебов изъявили желание остаться в деревне, найдя здесь подруг по сердцу.
