Виталий Полупуднев - У Понта Эвксинского (Том 2)
У священного дуба готовили небывалый праздник по обычаю старых времен, с жертвоприношениями скифским и эллинским богам, с обильным угощением, народными играми и состязаниями в силе и ловкости.
Обстоятельный в делах Абраг, подобно неутомимому муравью, появлялся во всех концах небольшого царства, следя за уборкой хлебов и подготовкой складов под зерно. Он знал, что никто не поможет им в случае нехватки продовольствия и от того, как они сохранят хлеб, будет зависеть и успех будущей войны.
Этот простой и незаметный человек с колючими седыми усами походил сам на крестьянина. Одевался в потертый скифский кожан, оружия не носил и часто приезжал один. Теперь он малость привык сидеть на смирном саврасом коньке, и стоило ему появиться на дороге, как крестьяне узнавали его и, показывая пальцами на одинокого всадника, говорили:
- Вон едет хлебный пристав нового царя! А ну, за работу, а то он старик ворчливый, не любит, когда сидят без дела!
- Сейчас он будет говорить, что если для царя злого работали много, то для царя доброго и для самих себя должны работать еще больше!
Не все одинаково относились к "царскому приставу". Одни понимали его и старались угодить ему. Другие видели в его простых и настойчивых требованиях ущемление их свободы. Третьи даже говорили, что Абраг обманет иx, хлеба не даст, а отправит, как и раньше, всю пшеницу за море, чтобы откупиться от врагов, заткнуть им горло сладким куском.
Крестьяне обращались к Пастуху как к старому другу и защитнику, теперь голове всех воинов, набранных из молодых крестьян для защиты царства:
- Ты, Пастух, перестал бывать среди народа, ратников воевать учишь. Вот скажи нам: получим мы хлеб после уборки или опять будем всю зиму детей бурьяном кормить?
- Об этом спросите Абрага,- отвечал Пастух, все такой же всклокоченный и закутанный в шкуры,- он ведает всеми хлебными делами, а мне некогда - к войне готовлюсь! Ратный я теперь человек!.. Но думаю, что не обидит царь народа!
До Абрага доходили слухи об опасениях крестьян насчет хлеба. Он, не умея кривить душой, собирал всю деревню, где роились эти слухи, и начинал с вопроса:
- Сколько вы засеяли в этом году, скажите мне? Больше или меньше, чем при Перисаде?
- Меньше.
- Значит, и хлеба соберем меньше. А урожай невелик, боги не дали нам большого урожая. Значит, тот хлеб, что соберем, будем так делить, чтобы его хватило до нового. За море мы зерно не отправляем, некому и незачем. Но сами стали теперь есть больше, и войско у нас большое, и горожане хотят есть.
- Почему мы должны всех кормить? Скажи, Абраг! Раньше Пастух нам говорил, что кто хлеб сеет, тот ему и хозяин. А выходит - нет?
- Всему хозяин - царь наш! А над царем - боги! И каждый у него свое дело делает. Ты хлеб сеешь, а я рыбу для тебя ловлю и солю. А еще кто-то железо кует. А войско защищает нас от врагов.
- Значит, Пастух неправду говорил?
- Говорил он правду, да не всю. Правда наша - в руках царя. Как он решит - так и свершит. А народ голодать, как при Перисаде, не будет. Идите работайте лучше, да меньше охайте. Плохо будете работать - не обижайтесь, столько и получите.
Чем выше росли копны золотых свопов, тем чаще возникали эти разговоры. Разгоралась жадность крестьянская к хлебным запасам, каждый хотел обеспечить себя на черный день. Более расторопные уже рыли тайком глубокие ямы, рассчитывая наполнить их зерном, дабы оградить свою семью от всяких случайностей.
- Когда хлеб есть - не страшна и война,- говорили они.- Сегодня Савмак, а завтра на его месте кто другой будет. Мало ли что может случиться - и хорошее и плохое. А с хлебцем всегда хорошо!
И, не ожидая распределения урожая, тащили в свои дворики снопы, обмолачивали их силами семьи и сушили зерно в хижинах над очагами.
Эта уловка была скоро разгадана проницательный Абрагом. Он стал появляться в каждой усадьбе и дочиста выгребал схороненный хлеб, укоризненно выговаривая провинившемуся сатавку:
- Экая жила-то у тебя скаредная! Хочешь свой хлеб получить, да еще царского украсть! Пусть воины голодают, лишь бы тебе было хорошо! А раз воин голодный - он и воевать будет плохо. Побьют, нас хозяйские псы, снова сделают рабами и весь твой хлеб, заработанный и украденный, выгребут!
Крестьянин вздыхал, чесал затылок и соглашался, проклиная в душе пронырливого царского приказчика.
Абраг всюду поставил своих людей. Он следив за осенними работами, определяя издольщину с собственных полей крестьян, неуклонно требовал работы на царских угодьях, частью даром, частью за небольшую плату верном. Разговоров, недовольств и даже недоразумений было много. Каждому казалось, что его ограбили, обделили, опять закабалили в царскую лямку.
Но нельзя было не заметить и другого. Теперь сатавки выражали свои мнения во весь голос, ходили подняв головы. Никто не мог схватить человека, подвергнуть его насилию, оскорбить его. Да и несмотря на обилие разговоров, даже слез и жалоб, в закромах любого сатавка оказалось зерна больше, чем когда-либо до этого. Хотя и не так много, как это хотелось некоторым.
- Видно, правду сказал Абраг, больше надо было пахать и сеять, теперь и получили бы больше!
По дорогам скрипели бесконечные вереницы возов с пшеницей, направляемой в город.
Молодая держава, освободившись от власти хозяев, сводила концы с концами, и довольно неплохо.
4
Савмак спрыгнул с седла и, протянув сильные руки, помог Гликерии спешиться. После скачки по осенней степи оба чувствовали себя освеженными.
- Как хорошо! - смеясь, сказала она.- Мне кажется, что я опять такая же, как в дни соревнований в Фанагории! Мне так радостно и легко на душе! Здесь, на Железном холме, лучше, чем в городе!
- А все-таки придется возвратиться в Пантикапей. Мы, Гликерия, не те царь и царица, которые могут спокойно веселиться и пировать.
- Я знаю...- вздохнула она.
На крыльцо вышел Бунак, крикнул конюхам, чтобы приняли царских коней, а сам сбежал по лестнице. Шут выглядел помолодевшим и щеголеватым в красном кафтане и мягких сапогах.
- Что нового? - нетерпеливо спросил Савмак, заметив усмешку на лице его.
- Абраг и Пастух здесь. Сидят около очага и спорят. Пастух упрекает Абрага, что тот крестьян обидел, а Абраг корит его за темноту.
- Некстати спор их,- отозвался царь, отряхивая пыль с замшевых шаровар.- Из города никого не было?
- Должен Лайонак приехать... А вот, кажется, и он!
Во двор въехало несколько всадников. Издали по темной бороде легко было узнать Лайонака. Ловко спешившись, царский друг подбежал к крыльцу и приветствовал Савмака и Гликерию. Он был одет в шлем и кольчугу, при мече в с колчаном у пояса.
- Ну? - встретил его царь вопросом.
- Все благополучно, но есть новости. До десятка кораблей фанагорийских прошли по проливу. А гонец с запада сообщил, что флот Диофанта сосредоточен в херсонесской гавани и должен скоро выйти в нашу сторону.
- А Неаполь молчит?
- Молчит. Царь Фарзой будто бы сочетался браком с Табаной. Думаю, теперь Скифия никак не начнет войны. Не для того Тасий и агарские старейшины устроили этот брак, чтобы воевать, а наоборот!
- Ах! - не удержалась Гликерия. На вопросительный взгляд мужа постаралась улыбнуться. Эта новость явилась для нее первой снежинкой той холодной зимы, которая пугала ее впереди.
Савмак насупился, ему тоже было неприятно сообщение Лайонака. Все поднялись на крыльцо и вошли в трапезный зал, где громко раздавался гудящий бас Пастуха.
- А по-моему, так,- говорил он, обращаясь к Абрагу.- Вывезли пшеницу в город, взяли хлеб у пахаря - так дайте ему взамен обувь, плащи, соль, посуду, рыбу. Привезите и раздайте. Вот это будет истинно справедливо. А ты у сатавка издольщину взял, с царских нолей тоже все собрал, а теперь хочешь шапку или чувяки крестьянину за деньги продать или обменять на тот же хлеб? Да сколько же шкур у крестьянина на спине? Где он возьмет еще зерно или деньги?
Абраг слушал с удивительно спокойным выражением лица, сложив на коленях обезображенные в рабстве руки. Он всем видом своим олицетворял непоколебимую уверенность в правильности и незыблемости того дела, которое рабы с такой неслыханной дерзостью затеяли на Боспоре и с таким упорством продолжают. Гликерия любила смотреть на этого невысокого человека с седыми усами. Он умел своим ровным поведением и солидностью внушать людям уверенность в завтрашнем дне. Гликерия всегда с почтительной доверчивостью вслушивалась в его неторопливые речи, и все химеры будущих опасностей отдалялись, теряли свою гнетущую власть, впереди начинал брезжить слабый свет нарождающейся надежды. Но Савмак не дал ему возразить на речи Пастуха. Он бросил на скамью плеть и рукавицы и, пройдясь по палате, как бы в раздумье остановился против крестьянского воеводы.
- Готовь свои рати к великим битвам! Вялы и нестройны еще дружины молодых сатавков. Боюсь, Пастух, что ты больше занят разговорами о хлебе, чем ратной наукой. Флот Диофанта вот-вот появится у берегов наших. Готов ли ты встретить врага?.. Если дрогнешь, отступишь, откроешь путь врагу в наше царство - погубишь народ и его свободу!.. Победим - тогда будем сеять хлеба много и давать каждому вдосталь. А сейчас - точи меч, а не язык!.. Не царь Савмак и не Абраг хотят снять с крестьянина шкуру, а Диофант! И снимет, если мы плохо подготовим рати ваши!
