На шумных улицах градских - Леонид Васильевич Беловинский
Во множестве торговых и ремесленных профессий был свой язык, «секретная» терминология и формы обращения с клиентами. Разумеется, самыми изысканными были манеры и речи парикмахеров. По словам современника, «Если парикмахер французские слова или говорить знает, большая ему цена в хороших купеческих домах. Зовут даже на балы и велят в передней громко с прислугой разговоры произносить, чтобы все слышали. И не о чем, а говори… Очень удобно, если два промеж себя по-французски спорят! Можно что и приврать, понимающих-то нет!». Такой «мастер Базиль Сидоров из Парижу и Лондону», нежно обращаясь с клиентом, а паче того с клиенткой, выражался с утонченнейшей деликатностью: «Атансьен, не торопе!.. Леже боме, займемся в основание!.. Усики сделаем с поджарочкой на ангруазе! Гарсон, апорте ло!.. Живее, дурак, черт!.. Вытаращил глаза!.. Мальшик, шипси апорте дусманс иси! Сервет иси, воды горячей! Апорте вит пур месье, канайль!.. Ах-с, марси вас, марси за похвалу, много раз марси!». Должен был завлечь клиента сладкими речами и мальчик-зазывала из лавки. Однако привередливого покупателя или гордо шествующую мимо даму могли и «ошпарить»: «Вам, сударь, из женского белья ничего не требуется?» или «Из мужских штанов, сударыня, не желаете ли?».
По городским мостовым гремели ошинованные железом колеса экипажей, слышался прерывистый цокот подков и раздавались крики извозчиков: «Пади, пади-и-и… Пр-р-рава дер-р-жись!..»
А на тротуарах торговых улиц раздавался немолчный гул голосов – гул русского языка, который ныне утерял изрядную долю своей бытовой лексики.
В «большом свете» сам русский язык долго считался низким и непригодным для выражения высоких идей или тонких чувств. Ядовитый Ф. Ф. Вигель в «Записках» писал, что в 1812 г., когда патриотизм и все русское стали в моде, светские барыни хвалили красоты русского языка… по-французски. Да иначе они бы и не могли; во всяком случае, умение грамотно писать по-русски было доступно далеко не всем. Правда, литературный русский язык еще и не сформировался: этим Россия обязана писателям и ученым следующих десятилетий и прежде всего А. С. Пушкину. После неудачных попыток В. К. Тредиаковского и М. В. Ломоносова первая сносная грамматика русского языка была издана Н. И. Гречем в 1822 г., да и то учившиеся по ней современники ее не похваливали. И в устной речи, и в переписке пользовались сочным разговорным, практически простонародным русским языком с множеством диалектизмов и провинциализмов, и нет ничего удивительного, что старшее поколение русского дворянства, особенно из аристократии, обучавшееся «чему-нибудь и как-нибудь» у домашних учителей – семинаристов, а то и случайных иностранцев из кондитеров и колбасников, писало по-русски так, что сейчас может показаться безграмотным. На самом деле оно не знало грамматики потому, что ее попросту не было: писали как слышали. Знаменитый создатель знаменитого «Толкового словаря живого великорусского языка» В. И. Даль в «Напутном слове» (т. е. в напутственном, по-нынешнему!), прочитанном в Обществе Любителей Русской словесности в 1862 г., писал: «С той поры, как составитель этого словаря себя помнит, его тревожила и смущала несообразность письменного языка нашего с устною речью простого человека»! Обратим внимание: сам Даль – сын датчанина и немки, окончил Морской корпус и мичманом служил на флоте; выйдя в отставку (не переносил качки), прослушал курс медицинского факультета Дерптского университета, по случаю войны с турками был направлен в армию и ввиду успехов в учебе получил право защищаться на доктора медицины; а затем долгие годы – чиновник в Министерстве внутренних дел и в Департаменте уделов. Конечно, занимался науками и даже был избран в Академию наук, но по Отделению естественных наук и за описание флоры и фауны Оренбургского края, где долго служил. Не филолог! Ибо не было еще ни филологов, ни самой филологии. Отсюда и специфика самого словаря с его несообразными «гнездами» слов, когда «звенеть» и «звено» оказываются в одном «гнезде» (и в словарной статье СОЗВУЧИТЬ сам Даль писал: «Случайное созвучие нередко вводит в грех корнесловов»), и частые несообразные словообразования, вроде НАНИЗЫВАНЬЕ, нанизать, нанизыванье, нанизанье, наниз, нанизка, и рекомендации «класс», «классный» писать клас, класный, и принятое ныне «клирик» писать клерик. Русский литературный язык только начинал свое существование, а словарей русского языка после появившегося в 1653 г. в Киеве «Лексикона славяно-русского» Памвы Берынды и до далевского вышло всего-то: «Краткий словарь славянский» иеродиакона, затем митрополита Киевского Евгения (1784 г.), «Словарь Академии Российской» в 6 томах (1789–1794 и 1806–1822 гг.), который В. И. Даль часто и с основанием оспаривал, «Словарь Российской орфографии» С. Руссова (1813 г.) да «Опыт словаря древних славянских слов и речений» А. Петрова (1831). Правда, за несколько лет до Даля И. И. Срезневский выпустил трехтомные «Материалы для справочного и объяснительного словаря и грамматики», но Владимир Иванович начал свою работу намного раньше Срезневского.
Лишь ближе ко второй половине века утвердились нормы литературного языка, вероятно, ставшего обиходным в образованном обществе. Насколько богат был словарный состав этого языка, мы нынче представляем себе с трудом.
Вообще кажется почти неразрешимой проблема составить представление о разговорной речи, скажем, первой трети XIX в. Все же мы имеем дело с написанными текстами, а в любом случае, даже если это крестьянские прошения, писавший стремился украсить текст в соответствии с тогдашними правилами красноречия. Риторические же фигуры были весьма непросты. Правила риторики, которые в учебных ли заведениях, или самоучкой постигали лица, много писавшие или говорившие публично (например, существовало даже «военное красноречие», использовавшееся при составлении реляций и приказов), были своеобразны, опираясь в основном на церковные тексты, и архаические славянизмы пестрили писанную речь. Особенно сильно было влияние церковной литературы на церковные проповеди и духовную и философскую литературу. Недаром во второй половине XIX в. историк С. М. Соловьев, характеризуя в своих «Записках» русское духовенство (сам он был выходцем из духовной среды), писал о «каком-то странном, вычурном, фразистом языке», к которому священник «привык в семинарии и неприличие которого в обществе понять не мог». Блестяще владевший пером Н. С. Лесков, хорошо знавший из первых рук и купеческое, и духовное, и чиновничье общество, по-видимому, умело стилизовал свои тексты, воспроизводя устную речь людей разного положения. В том числе воспроизводит он и «фразистый» язык духовенства и вообще выходцев из семинарий. Но ведь и светские люди нередко помногу читали церковную литературу и мистические сочинения, мало чем отличавшиеся от духовных текстов, а следовательно, должны были вырабатывать особый
