Виталий Тренев - Бриг «Меркурий»
— Ну?
— Да надоел, ваше благородие: на фрегате хотит побывать. Настырный мальчишка, прямо сказать. Не иначе, придется согнать с батареи.
Мичман улыбнулся:
— Ладно, бери с собой питомца, пусть посмотрит судно.
Суровое лидо комендора просветлело.
— Повадился, чертенок… чисто беда… согнать его долой… — обрадованно сказал он и пошел прочь.
Частная шлюпка доставила на фрегат мичмана, комендора и Николку, смотревшего на приближающийся корабль восхищенным взглядом.
Когда мальчик слабеющими от волнения ногами поднялся по трапу и ступил на палубу с темными полосками смолы между узкими белыми, до сверкания чистыми досками и увидел все сложное и могучее снаряжение большого парусного корабля, он оцепенел.
— Вот, господин лейтенант, — шутливо сказал мичман вахтенному офицеру, беря за плечо Николку, — сей любознательный монголец прельщен морскою службою и жаждет осмотреть военное судно.
Лейтенант посмотрел на «любознательного монгольца», улыбнулся и разрешил.
— Баловство-с, ваше благородие… Что же ты молчишь? Благодари их благородие, — сказал Синидын.
Он провел Николку по кораблю, делая вид, что ходит только по своему делу, и давал объяснения отрывистым, недовольным тоном.
Так он показал мальчику почти все судно и даже слазил с ним на марс.
Эта экскурсия еще больше усилила любовь Николки к морскому делу.
***В Петропавловск прибыло подкрепление — транспорт «Двина» из Охотска, привезший сибирский линейный полубатальон. Гарнизон увеличился на триста пятьдесят человек, достигнув общей цифры: восемьсот семьдесят девять солдат (и матросов) и сорок два офицера. Половина этого количества составляла артиллерийская прислуга.
18 августа большая парусная эскадра и пароход вошли в Авачинскую губу. Корабли стали на якоря далеко за пределом досягаемости пушечного выстрела. Это был неприятель.
Все семь батарей оборонительной линии я «Аврора» с «Двиною» были приведены в боевую готовность.
День прошел тревожно, но неприятель вел себя тихо, не делая попыток к нападению.
Женщин и детей из города спешно вывозили в село Авачу, за двенадцать верст от моря.
Гарнизон третьей батареи весь был на бруствере, вглядываясь в неприятельские суда, темневшие во мгле пасмурного дня, далеко, почти у противоположного берега рейда.
— Дядя, теперь она стрелять будет или ты? Синицын молча посмотрел во взволнованное лицо Николки.
— Вот что, шустрый, — сказал он необычно мягко: — иди ты до мамки.
Николка, насупясь, опустил голову.
— Слышь ты? Команду исполнять надо!
— Не пойду! — тихо и упрямо сказал Николка.
— Ухи надеру!
Синицын вычел мальчика на тропинку за батарею и, порывшись в карманах, достал пятак.
— Иди, пряников себе купишь. Иди, а то господину мичману скажу.
Николка медленно и неохотно пошел по тропинке вниз. Через час мичман, проходивший по батарее, наткнулся на Николку, с усилием тащившего охапку хвороста для кока.
— Это что?! — сердито спросил офицер. — Ты зачем тут? Синицын!
— Я!
— Почему мальчишка на батарее? Отправить к родным!
— Экой упорный! — покачал головою Синицын. — Я, ваше благородие, ему приказывал, а он вить не слухает, юлит, чтобы, значит, остаться.
— Пусть Петров сведет. Женщин и ребят в Авачу велено отводить, нечего тут!
Петров за руку повел в город насупившегося Николку.
Этот день и следующий прошли спокойно. Перед вечером Синицын, сидя в амбразуре, покуривал трубочку, мечтательно глядя в просторы голубого рейда, на далекие корабли. Вдруг позади него раздался шорох. Комендор, ленясь повернуть голову, скосил глаза и увидел Николку, который кланялся ему, заискизающе улыбаясь. В руках он держал несколько штук серебристой чавычи, до которой все на батарее были большие охотники.
— Как мне тебя понимать надо? — строго спросил комендор.
— Дядя, не гоняй меня, очень прошу Все делать буду, совсем бояться не буду, как настоящий матрос. Не гоняй!
Николка остался на батарее.
Двадцатого числа рано утром часовой заметил движение на вражеской эскадре. Три больших корабля и пароход снимались с якоря. На третьей батарее, на остальных батареях оборонительной линии и на обоих кораблях пробили боевую тревогу.
С бруствера третьей батареи видно было, как прямо и влево голубела Авачинская губа, главный рейд, окаймленный далекими серо-лиловыми берегами. Вправо видна была зеленая сигнальная гора, под скалистым обрывом которой на мысу расположена первая батарея, еще правее была малая губа. У входа в нее стояли «Аврора» и «Двина». Ближе, на косе, отделяющей от рейда бухту, малую губу, находилась большая вторая батарея на одиннадцать орудий. Вдали за кораблями виднелись домики Петропавловска.
Три неприятельских судна на буксире пенящего воду парохода медленно приближались. Вот они развернулись бортами к Сигнальной горе, пахнули белыми дымками. Над батареей № 1, на обрывах Сигнальной горы встала пыль. Долго спустя донесся глухой гром.
— Перелет, — сказал мичман, смотревший в подзорную трубу.
Неприятельские корабли окутались дымом, и глухой гром непрерывно катился по морю. Беглым огнем они били по первой батарее; та отвечала.
— Хорошее дело, восемьдесят орудий против пяти! — сказал мичман и вопросительно посмотрел на Синицына. — Наша не достанет?
— Нет! — сердито отвечал комендор.
Со второй батареи пробовали поддержать соседей, по снаряды едва-едва хватали, доставая на излете. С русских кораблей стрелять не могли, так как враг был скрыт Сигнальной горой. Молча, с суровыми лицами смотрели моряки третьей батареи на неравный бой, который вели их товарищи. Первая батарея защищалась храбро, нанося урон неприятелю. Мысок Сигнальной горы был окутан дымом ее выстрелов и пылью, поднятой вражескими ядрами и бомбами из мортир парохода «Вираго». Однако силы были слишком неравны. Прошло около часу, и батарея стала все реже и реже отвечать на выстрелы кораблей и наконец умолкла. Снова запенил воду пароход, и корабли, повернув, пошли к третьей батарее.
— Ну, ребята… — сказал мичман, чуть побледнев, и перекрестился.
Матросы последовали его примеру.
Команды застыли у орудий. Комендоры медленно крутили винты, опуская дула. Враг приближался. Мичман следил за ним в подзорную трубу.
— Первая, огонь! — крикнул он, махнув левой рукой. — Вторая! Третья!
Орудия рявкнули одно за другим. Ядра легли недалеко от кораблей, поднимая белые всплески. Матросы наряжали и быстро накатывали орудия на место. Николка, морщась от боли в ушах, подтаскивал к орудиям из порохового погреба картузы с зарядами. С кораблей прогремели ответные выстрелы, но ядра вонзились в обрыв, намного ниже батареи.
— Не достанет до нас, ваше благородие, слабо! — крикнул комендор второго орудия Бабенко.
Действительно, угол возвышения неприятельских орудий не давал возможности кидать ядра на батарею, расположенную на двадцать шесть метров над морем.
Матросы повеселели. Мичман скомандовал беглый огонь, и Николка обливался потом, не успевая подтаскивать заряды. Однако, невзирая на беглый огонь третьей батареи и на залпы со второй, корабли подходили все ближе. Наконец «Вираго» отдал буксир. Корабли стали на шпринг[33], а пароход развернулся и отошел. На палубах кораблей появились отряды солдат, с баканцев спускали баркасы.
— Десант, — сказал мичман. — А ну, приготовить картечь!
— Есть! — отвечали комендоры.
Мичман тревожно посмотрел в сторону городка. Из-за незначительного количества людей в гарнизоне батареи не имели пехотного прикрытия. В распоряжении главного командования находились стрелковые партии, которые по мере необходимости можно было посылать в угрожаемые места. Мичман снова повернулся к неприятелю. Десант быстро рассаживался по шлюпкам, и они во всю силу гребцов шли к берегу. Море запестрело от массы гребных судов. Мичман подсчитал, что в десанте было не менее пятисот человек, а на батарее находилось только тридцать пять артиллеристов, вооруженных старыми кремневыми ружьями без штыков. Мичман переглянулся с Синицыным. Тот нахмурился.
— Вот теперь нам этот обрыв боком вылезет, — пробурчал он, намекая на невозможность действовать картечью, когда неприятель войдет в мертвое пространство под обрывом.
В это время раздался нарастающий свист, взрыв где-то позади батареи, в кустах, зазвенели по камням осколки.
— Мортира с парохода! — обернувшись к мичману, сказал Синицын. И увидел Николку, волокущего картуз с порохом. Лицо мальчика пылало воодушевлением. Ои, улыбаясь блестящими глазами, смотрел на Синицына.
— Иди с батареи, малый, уходи, прошу тебя! — сказал комендор.
