Сергей Павлюченков - Военный коммунизм в России: власть и массы
Тем не менее ленинская партия уже твердо взяла в руки кормило государственной власти. 6 января 1918 года в проекте декрета о роспуске Учредительного собрания Ленин писал, что буржуазный парламентаризм изжил себя, что не общенациональные, а только классовые учреждения, каковыми являются Советы, в состоянии преодолеть сопротивление имущих классов и заложить основы социалистического общества. Известные манифестации 5 января наглядно продемонстрировали как решимость большевистского руководства удержать власть, так и отход значительной части рабочей массы от большевиков. Сохранившая верность Смольному рабочая Красная гвардия с ожесточением расстреливала на улицах Петрограда и Москвы своих братьев по классу, выступивших в защиту открывающегося Учредительного собрания.
11 января на III Всероссийском съезде Советов Ленин не скрывал:
«На все обвинения в гражданской войне мы говорим: да, мы открыто провозгласили то, чего ни одно правительство провозгласить не могло… Да, мы начали и ведем войну против эксплуататоров»[109].
В этот период часть рабочего класса еще могла считаться опорой власти большевиков, но разрушительные процессы к весне 1918 года привели к изменениям и в этой привилегированной прослойке рабочих.
Уже в 1917 году советским правительством были приняты два важнейших документа, определивших первый этап военно-коммунистической политики в экономике. Кампания стихийной ликвидации частной собственности на промышленные предприятия была развязана Положением ВЦИК и СНК от 14 (27) ноября о рабочем контроле, открывшем известную эпопею так называемой красногвардейской атаки на капитал. Ровно через месяц 14 (27) декабря появился второй знаменательный документ — Декрет ВЦИК о национализации банков, который установил государственную монополию на банковское дело и подытожил почти двухмесячную борьбу народных комиссаров за овладение финансами России.
Установление рабочего контроля и национализация предприятий проходили при полной поддержке правительства. «Экспроприация экспроприаторов», или в популярном ленинском переводе на русский «грабь награбленное», — вот летучий лозунг первого полугодия власти большевиков, которым необходимо было сломить экономическую мощь политического соперника. «Нам надо было буржуазию раздробить, уничтожить в ее руках всякую собственность, поскольку всякую собственность она обращала в оружие против нас», — вспоминал Луначарский[110]. Близоруко поощрялась стихия конфискаций и репрессий против буржуазных специалистов на предприятиях. Ожидания, что сеть фабрично-заводских комитетов составит низшее звено общегосударственной системы управления предприятиями, совершенно не оправдались. На практике декрет о рабочем контроле имел главным образом тот результат, что рабочие коллективы попытались немедленно разрешить свои материальные затруднения путем «проедания» финансовых счетов предприятий, не заботясь о дальнейшей судьбе производства. Фабзавкомы, соблазненные возможностью немедленного улучшения жизни рабочих, зачастую помогали администрации, владельцам предприятий выкачивать свои капиталы из национализированных банков, значительная часть которых бесследно пропала как для самих рабочих, так и для производства.
Парадоксально, но именно после прихода к власти большевиков, благодаря их декрету о рабочем контроле, на фабрикантов пролился небывалый золотой дождь. Когда дождь прошел, началась остановка предприятий, которые к весне выстроились в длинную очередь за государственными дотациями. Резко возросла безработица, углублялся продовольственный кризис в городах, и отряды Красной гвардии, в свою очередь превратившиеся в серьезную опасность для власти, стали постепенно ликвидироваться. К лету 1918 года их роспуск еще не был повсеместно завершен, и они ясно продемонстрировали свою эволюцию, составив, например, в Верхнем Поволжье базу для антибольшевистских вооруженных выступлений.
В обстановке охватившего страну экономического хаоса, в январе 1918 года из-под обломков старой разваленной хозяйственной системы раздавались отчаянные призывы правительства:
«Хлеба, хлеба и хлеба!!! Иначе Питер, может околеть»[111].
Ленин обвинял питерских рабочих в «чудовищной бездеятельности» и требовал террора, расстрела на месте для спекулянтов и укрывателей хлеба. Формировались специальные отряды для обысков. Под их видом оживились шайки мародеров, на улицах Петрограда вновь зазвучала ружейная и пулеметная стрельба, воцарились преступность и самосуд. Но хлеба в городе не было, скудные припасы питерских лавочников при всем желании не могли удовлетворить потребности столицы. Необходимо было любой ценой наладить подвоз продовольствия.
Уже зимой 1918 года большевики вплотную подошли к идее Введения жесткой продовольственной диктатуры, т. е. сделать основной упор в проведении государственной хлебной монополии на вооруженное насилие и реквизиции. Первый опыт введения продовольственной диктатуры связан с именем Троцкого. После того как он был отстранен от переговоров с Германией и ее союзниками, 31 января Совнарком назначил его председателем Чрезвычайной комиссии по продовольствию и транспорту, в результате чего на какое-то время Троцкий фактически становится во главе всего продовольственного дела. Во главе комиссии он вновь подтвердил свои незаурядные качества, которые проявил в дни Октябрьского переворота и которые впоследствии принесут ему мировую славу военного диктатора. Троцкий ввел строгие меры по борьбе со спекуляцией, установив, что в случае сопротивления «мешочники» расстреливаются на месте. Предпринимались попытки организации и посылки вооруженных отрядов в деревню для реквизиции продовольствия.
С работой комиссии Троцкого связан существенный эпизод, имеющий прямое отношение к вопросу о субъективных истоках революционного террора в России. Нарком продовольствия А. Д. Цюрупа вспоминал, что где-то в конце февраля на заседание комиссии поступил проект декрета, написанный Лениным, в котором крестьянам предписывалось сдавать хлеб под расписку и имелся параграф, где было сказано, что тот крестьянин, который не выполнит положенный наряд в срок, будет расстрелян. Все были шокированы этим предложением: что же мы, будем массовые расстрелы производить? В результате декрет не приняли[112].
До Октября Ленин, исходя из интересов союза с революционным крестьянством, повторял, что партия большевиков не может задаваться целью «введения» социализма в мелкокрестьянской стране, однако после прихода к власти он тайно и явно пересмотрел ряд принципиальных политических установок. Позже Ленин признавал, что в конце 1917 — начале 1918 года большевистское руководство предполагало осуществление непосредственного перехода к социализму:
«Мы исходили большей частью, я даже не припомню исключений, из предположений, не всегда может быть открыто выраженных, но всегда молчаливо подразумеваемых, — из предположений о непосредственном переходе к социалистическому строительству»[113].
Ленин мягко выразился о предположениях, которые вовсе не были «молчаливо подразумеваемыми». Р. Абрамович, бундовец и меньшевик, также припоминал, что весной 1918 года его буквально ошеломили прямолинейные заявления Троцкого и самого Ленина о возможности шестимесячного перехода к социализму[114].
Подобные установки побуждали к действиям весьма сомнительного свойства. Сохранились сведения о том, что в декабре 1917 года Ленин внес в Президиум ВСНХ проект всеобщей национализации производства, в котором также предполагалось объявить все акционерные предприятия собственностью государства, аннулировать все государственные займы, ввести трудовую повинность, приписать все население к потребительским обществам и т. п.[115]. То есть в этом документе почти в идеальном обличье представала вся система военного коммунизма, которую на практике удалось реализовать лишь в 1920 году. Словом, буквально на следующий день после революции Ленин предлагал единым росчерком пера решить все вопросы, связанные с «введением» социализма в обществе. В ВСНХ тогда тоже крепко призадумались и положили проект под сукно.
Несмотря на неудачу фронтальных попыток «введения» социализма, отпечаток принципиальной установки можно проследить почти в каждом частном мероприятии правительства большевиков. В условиях развала государственного аппарата, разрыва традиционных хозяйственных связей, обесценивания денежных знаков насущная проблема извлечения продовольствия из деревни являлась не чем иным, как проблемой товарообмена. После того как первые вооруженные наскоки на деревню с целью выкачки хлеба не принесли желаемого эффекта, в правительстве начинают размышлять об организации широкомасштабной операции. Наркомпрод представил доклад, в котором указывал на необходимость постановки организованного государственного товарообмена. Следовали цифры имеющихся огромных запасов различных товаров, части которых было вполне достаточно, чтобы до лета выкачать из деревни нужное количество урожая 1917 года. Дело было решено, и Наркомпрод энергично принялся за подготовку задуманной операции. Однако из замысла немедленно вылезли огромные уши идеологических и классовых установок новой власти.
