Игорь Данилевский - Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций
Оказывается, у половцев есть такой же ангел-хранитель, как и у Русской земли! Просто у нас ангелов больше. Но и они не могут противиться Божиему повелению, если согласно ему «иноплеменники поганыя вяху водими своим ангелом Согласитесь, признание такого факта древнерусским книжником тоже о чем-то говорить…
* * *Другими словами, отношения между Русью и Степью складывались не столь трагично, а, может быть, даже и не столь драматично, как может показаться на первый взгляд. Вооруженные столкновения сменялись мирными годами, ссоры свадьбами. При внуках и правнуках Ярослава Мудрого половцы уже были нашими. Многие русские князья: Юрий Долгорукий, Андрей Боголюбский, Андрей Владимирович, Олег Святославич, Святослав Ольгович, Владимир Игоревич, Рюрик Ростиславич, Мстислав Удатной и другие женились на половчанках либо сами были наполовину половцами. Не был исключением из этого ряда и Игорь Святославич: в его роду пять поколений князей подряд были женаты на дочерях половецких ханов. Кстати, уже из этого следует, что поход Игоря был не простой местью или попыткой, говоря современным языком, нанести превентивный удар потенциальному противнику…
Причиной столь неровных отношений была, судя по всему, специфика экономики кочевого общества. Проблема состояла лишь в том, чтобы понять эту специфику. А вот здесь мнения исследователей расходились и весьма существенно. Подборку основных точек зрения на этот счет приводит Н. Крадин:
«…наверное, самый интригующий вопрос истории Великой степи это причина, толкавшая кочевников на массовые переселения и разрушительные походы против земледельческих цивилизаций. По этому поводу было высказано множество самых разнообразных суждений. Вкратце их можно свести к следующему: 1) разнообразные глобальные климатические изменения (усыхание по А. Тойнби и Г. Грумм-Гржимайло, увлажнение по Л. Н. Гумилеву); 2) воинственная и жадная природа кочевников; 3) перенаселенность степи; 4) рост производительных сил и классовая борьба, ослабленность земледельческих обществ вследствие феодальной раздробленности (марксистские концепции); 5) необходимость пополнять экстенсивную скотоводческую экономику посредством набегов на более стабильные земледельческие общества; 6) нежелание со стороны оседлых торговать с номадами (излишки скотоводства некуда было продать); 7) личные качества предводителей степных обществ; 8) этноинтегрирующие импульсы (пассионарность по Л. Н. Гумилеву).
В большинстве перечисленных факторов есть свои рациональные моменты. Однако значение некоторых из них оказалось преувеличенным»[97].
Зарубежные и отечественные исследования последних лет (прежде всего труды выдающегося американского социоантрополога О. Латгимора), судя по всему, позволили вплотную подойти к решению этой проблемы:
«…Чистый кочевник вполне может обойтись только продуктами своего стада, но в этом случае он оставался бедным. Номады нуждались в изделиях ремесленников, оружии, шелке, изысканных украшениях для своих вождей, их жен и наложниц, наконец, в продуктах, производимых земледельцами.
Все это можно было получить двумя способами: войной и мирной торговлей. Кочевники использовали оба способа. Когда они чувствовали свое превосходство или неуязвимость, то без раздумий садились на коней и отправлялись в набег. Но когда соседом было могущественное государство, скотоводы предпочитали вести с ним мирную торговлю. Однако нередко правительства оседлых государств препятствовали такой торговле, так как она выходила из-под государственного контроля. И тогда кочевникам приходилось отстаивать право на торговлю вооруженным путем»[98].
Кочевники вовсе не стремились к завоеванию территорий своих северных соседей. Они предпочитали (насколько это было возможно) совместно с оседлым населением близлежащих земледельческих регионов получать максимальную выгоду из мирной эксплуатации степи. Именно поэтому, по наблюдению И. Коноваловой:
«…разбой в степи был довольно редким явлением, не нарушавшим ход степной торговли. Ведь в ее стабильности были равно заинтересованы как русские, так и половцы.
Половцы получали значительные выгоды, взимая с купцов пошлины за транзит товаров по степи. <…> Очевидно, что и русские князья, и половецкие ханы были заинтересованы в…проходимости степных путей и совместными усилиями отстаивали безопасность перевалочных торговых центров. Благодаря этой заинтересованности Половецкая степь не только не служила барьером, отгораживавшим Русь от стран Причерноморья и Закавказья, но сама являлась ареной оживленных международных торговых связей»[99].
* * *Итак, появление половцев на южных рубежах Русской земли создало новую ситуацию, которая требовала от древнерусского книжника осмысления и оценки с точки зрения ее, так сказать, сущности и существенности для того, что мы сегодня назвали бы
Уже первые столкновения с половцами дали летописцу основание для пространных рассуждений, носящих довольно любопытный характер. После сообщения о поражении на Альте он приводит обширное «Поучение о казнях Божиих». Начало его как будто непосредственно связано с бедой, постигшей объединенное русское войско:
«…Наводит Бог, в гневе своем, иноплеменников на землю, и тогда в горе люди вспоминают о Боге; междоусобная же война бывает от дьявольского соблазна, Бог ведь не хочет зла людям, но блага; а дьявол радуется злому убийству и крови пролитию, разжигая ссоры и зависть, братоненавидение, клевету»[100].
Однако основной пафос Поучения сводится к обличению того, что можно условно назвать двоеверием, точнее несоблюдением христианских заповедей:
«…но возлюбим Господа Бога нашего, постом, и рыданием, и слезами омывая все прегрешения наши, не так, что словом только называемся христианами, а живем, как язычники»[101]
И лишь в самом конце своего поучения автор вспоминает повод, по которому он завел разговор о казнях Божиих:
«…Потому и казни всяческие принимаем от Бога и набеги врагов; по Божьему повелению принимаем наказание за грехи наши»[102]
По определению А. А. Шахматова, источником «Поучения» стало
…«Слово о ведре и о казнях Божиях», читающееся в списках Златоструя, сборника, составленного в Болгарии при царе Симеоне и содержавшего главным образом сочинения Иоанна Златоуста, его проповеди[103].
При этом великий исследователь не исключал, что само Слово было составлено непосредственно в Киеве, именно в связи с поражением 1068 г. Ссылаясь на такую датировку текста, а также на то, что в одном из Торжественников XV в. оно приписано Феодосию Печерскому («месяца майя в 3 поучение блаженаго Феодосия игуменя Печерскаго о казнях Божьих»), А. А. Шахматов счел
«…отнести это произведение к числу…Слов, составленных Феодосием, бывшим в 1068 г. игуменом и выдвинувшимся уже тогда своими духовными трудами и подвигами. Вполне естественно, что летопись, составленная в Печерском монастыре, включила в свой состав…Поучение, связанное письменным свидетельством или живою традицией с памятным историческим событием»[104].
Как видим, смысла вставки Слова в текст летописи исследователь так и не указал: все было сведено, так сказать, к злобе дня. Действительно, в Слове присутствует тема греха, однако не дается никаких определений ратных, которые были наведены за эти самые грехи. Отсутствуют даже традиционные в таких случаях эпитеты безбожные и поганые…
Пока, видимо, время для осмысления того, кто же такие новые соседи Русьской земли, еще не наступило. Но оно приближалось, и это чувствуется по всему тексту летописи. Момент для таких размышлений настал, видимо, в 1095 г. Эта ничем не примечательная для человека конца XX в. дата имела для древнерусского книжника особое значение. По апокрифам, 25 марта был создан человек, 25 же марта было дана Благая весть о рождении Спасителя, на это же число пришелся (напоминаю, только по апокрифам!) конец земной жизни Спасителя: он был распят на Пасху, совпавшую с датой Благовещения (так называемая кириопасха).
Здравый смысл средневекового человека подсказывал: грядущее светопреставление тоже должно прийтись на кириопасху! Вот такое совпадение Пасхи и Благовещения впервые после 1022 г. пришлось на 1095 г. Ситуация усугубилась тем, что в самом конце сентября 6603/1095 г. Русь посетила саранча еще один предвестник Конца Света (она, кстати, указывается в числе казней Божиих в уже упоминавшемся Поучении под 1068 г.):
«…В то же лето пришла саранча, [месяца августа] в 28-й день, и покрыла землю, и было видеть страшно, шла она к северным странам, поедая траву и просо»[105].
