Виктор Петелин - История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции
Острые отношения возникли у Горького с вождём красного Петрограда Григорием Зиновьевым. Не раз Горький высказывал свои претензии руководству Петрограда в своих беседах и статьях, «палок в колеса не ставит нам только ленивый», признавался он в письме Екатерине Пешковой. Да и здоровье что-то пошаливало, то ревматизм его «прошиб», не выходил почти полтора месяца из квартиры, даже председательствовал однажды лёжа в постели, ведь трижды или четырежды председатель, а что-нибудь наладить или устроить что-то новое и необходимое почти невозможно «с почтеннейшими гражданами, из которых каждый думает, что он-то и есть самая большая умница», а потому каждому нужно что-то доказывать, убеждать, а время стремительно бежит… «Работы – гора до небес. Стараемся», – писал он в апреле 1918 года.
Получив Петроград как бы в полное владение, Зиновьев делал что хотел, особенно с теми людьми, которых обозначили как «буржуазию». А в это общество попали люди благополучных, чаще всего дворянских, профессий, предприниматели, врачи, юристы, военные, политические деятели. И отношение к ним было соответствующее – то есть враждебное. Конечно, Горький мог написать письмо Луначарскому, встретиться с ним, поговорить, решить какой-то вопрос, но вопросов было так много, сплошные заседания, полемика, подагра и неврастения, многочисленные посетители с жалобами на жизнь, ругательские письма, что обращаться в правительство, советское правительство, нужно было гораздо чаще. К тому же Горький публично поругался с Зиновьевым. Горький частенько в эти тяжкие дни вспоминал фразы, в которых он жестоко высмеял Зиновьева, вызвавшего его на словесный и публичный поединок. Горький в тот раз спокойно заявил, что он – писатель, пишет статьи, в которых высказывает своё отношение к миру, каждый может понять его, если захочет, у него нет времени полемизировать с такими профессиональными демагогами, как Зиновьев.
«Г. Зиновьев утверждает, что, осуждая творимые народом факты жестокости, грубости и т. п., я тем самым «чешу пятки буржуазии», – писал Горький 9 апреля 1918 года в «Новой жизни». – Выходка грубая, неумная, но – ничего иного от гг. Зиновьевых и нельзя ждать. Однако он напрасно умолчал перед лицом рабочих, что, осуждая некоторые их действия, я постоянно говорю, что:
рабочих развращают демагоги, подобные Зиновьеву;
что бесшабашная демагогия большевизма, возбуждая тёмные инстинкты масс, ставит рабочую интеллигенцию в трагическое положение чужих людей в родной среде;
и что советская политика – предательская политика по отношению к рабочему классу.
Вот о чём должен был бы рассказать г. Зиновьев рабочим» (Там же. С. 142).
А самое поразительное – на юге России началась Гражданская война, русские сражались против русских с переменным успехом. Со всех сторон до Горького доносились слухи, информация, постановления о том, что Советы призывали к этой Гражданской войне, чтобы беспощадно уничтожить дворянские и буржуазные гнёзда, с имуществом и людьми, а вместе с ними уничтожить тысячелетние традиции русского народа, православную мораль, порядки, быт, весь этот исторический хлам, который необходимо разрушить. Самое страшное, что происходило на глазах Горького, – это бессудная расправа с дрогнувшими в какой-то момент красноармейцами – по приказу Троцкого их беспощадно расстреливали. И Горький резко осуждал Льва Троцкого за ужасное отношение к красноармейцам, осуждал его поездки по фронту в так называемом «поезде Предреввоенсовета», который чаще всего появлялся на фронте в то время, когда красным приходилось плохо, разгромленные, они отступали.
На войне как на войне, думал Горький, без жертв не бывает, но Троцкий и его «кожаные куртки» с каким-то особым неистовством уничтожали русских людей.
Сколько раз Горький ходил к властям выручать сыновей и дочерей каких-нибудь известных людей, иногда помогало, а чаще и нет. Сколько раз Горький пытался выручить великих князей, баронесс, превосходных предпринимателей и управленцев, нейтральных офицеров, писателей, художников – кое-что удавалось, а в большинстве Немезида уничтожала их.
2Алексей Пешков много побродил по России, познакомился со многими случайными и не совсем случайными людьми, понял, что в жизни всё круто меняется, как только приобретёшь какое-либо имущество или, напротив, что-то потеряешь. Дед был богатым человеком, мастером своего дела, а разорился – стал чуть ли не попрошайкой; отец его, Максим Савватиевич, человек грамотный, получил высокую должность управляющего пароходной пристанью в Астрахани, кроме того, он строил Триумфальную арку в ожидании приезда Александра II, а через год умер от холеры, заразившись от сына, сын выздоровел, а он умер… Варвара Васильевна, его мать, мало уделяла сыну внимания, только бабушка, Акулина Ивановна Каширина, кружевница, любила песни, сказки, были, рассказывала с удовольствием, а Алексей Пешков в точности их запоминал: память у него была чрезвычайная, всё рассказанное бабушкой он отчётливо помнил. Варвара Васильевна купила книжки, и Алексей после этого пристрастился к чтению… Какие только не попадались, он всё схватывал как бы на лету. Алексей Пешков был мальчиком у купца Порхунова, потом получил место у чертёжника Сергеева… А чуть повзрослев, Алексей Пешков где только не побывал: работает на пароходе «Пермь», учеником в иконописной мастерской, уезжает в Казань, чтобы поступить в университет, пытается сдать экзамены на сельского учителя, а сам работает грузчиком на баржах на Волге; знакомится с демократически настроенным Деренковым и его библиотекой, с первыми книгами революционной и марксистской литературы; исполняет первые нелегальные поручения, читает «Манифест Коммунистической партии» Маркса и Энгельса, «Капитал» Маркса, читает книги Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Салтыкова-Щедрина, пишет в это время и стихи.
14 декабря 1887 года «Волжский вестник» в заметке «Покушение на самоубийство» сообщал, что нижегородский цеховой Алексей Пешков выстрелил себе из револьвера в левый бок, с целью лишить себя жизни. «Пешков тотчас же отправлен в земскую больницу, где, при подании ему медицинской помощи, рана врачом признана опасной. В найденной записке Пешков просит никого не винить в своей смерти».
Казанская духовная консистория, рассмотрев покушение на самоубийство, постановила предать Пешкова «приватному духовному суду его приходского священника с тем, чтобы он объяснил ему значение и назначение здешней жизни и убедил его на будущее время дорожить оною, как величайшим даром Божиим, и вести себя достойно христианского звания».
Вскоре после этого Алексей Пешков повзрослел, стал опытнее, сблизился с новыми людьми, чаще всего с народниками, ссыльными, метался то туда, то сюда, заводил массу знакомых, дружил с ними, пытался пробить собственную дорогу в обществе, но так ничего у него и не получилось.
В одном из ранних писем из Тифлиса в начале 1892 года Алексея Пешкова Ивану Картиковскому много любопытных признаний: «…Жить мне хочется, голубчик! Любви хочу, вот такой… хочу поклоняться и повелевать ею, хочу дружбы чистой, глубокой, понимающей, честной, хочу красоты и всего хорошего. И ничего у меня нет! Нищ и убог!» Иван Картиковский вспоминает, как Алексей Пешков любил петь песни, десятки, сотни песен. А сколько книг он прочитал – не счесть. Переполненный впечатлениями от увиденного и услышанного, Алексей Пешков любил рассказывать, порой к нему приходили какие-то фантастические истории о сильных людях, сильных и гордых в своих страстях.
В Тифлисе, где Алексей Пешков устроился на работу в железнодорожных мастерских, на него обратили внимание, и С. Вартаньянц так описывает знакомство с ним: «Это был юноша высокого роста, широкоплечий, атлетического сложения, с широким, грубоватым, чисто русским лицом, с длинными волосами; шёл он твёрдыми, уверенными шагами, лицо его было не из весёлых, умные, вдумчивые глаза его выражали силу и присутствие большой воли; вся его мощная фигура и оригинальное лицо невольно приковывали к себе внимание прохожих».
Летом Алексей Пешков переехал на квартиру к Калюжному, и тот, послушав его яркие рассказы, заставил его сесть за рассказ. «Пишите, как говорите, у вас это здорово получается», – сказал Калюжный.
И 12 сентября газета «Кавказ» напечатала первый рассказ Алексея Пешкова – «Макар Чудра», подпись: М. Горький. А дней через десять молодой писатель встретил в Тифлисе Ольгу Каменскую, с которой познакомился ещё года три тому назад и окончательно понял, что влюбился. Вскоре они стали жить вместе в Нижнем Новгороде, Пешков работал у хозяина дома письмоводителем.
Здесь были написаны «Старуха Изергиль», «Челкаш», «Мой спутник», «Дед Архип и Лёнька», изредка на имя М. Горького приходили сюда извещения о гонорарах. Но однажды Алексей Пешков прочитал Ольге рассказ «Старуха Изергиль», написанный за ночь, а она крепко уснула. После этого они разошлись, Алексей Пешков по рекомендации Короленко уехал в Самару, работал фельетонистом, вскоре были опубликованы его рассказы «Красавица» и «Вывод». Рассказ следовал за рассказом. Издатели стали приглядываться к нему, читатели были в восторге.
