Виктор Петелин - История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции

Но оставалась существовать подчас губительная цензура, аппарат ЦК ВКП(б), напостовские и рапповские принципы управления, всё более и более крепнущий метод социалистического реализма, оставивший заметный след в литературе 30-х годов («Пархоменко» (1939) Вс. Иванова и др.).

В 30-х годах многие писатели разных направлений писали Сталину письма с просьбами, о некоторых из них упоминалось здесь, и порой присылали свои пьесы, статьи, романы, чтобы он не только просмотрел их, но и дал «указания», что поправить в том случае, если у него возникнут какие-либо сомнения в тексте. С середины 30-х он почти не вмешивался в решение культурных вопросов, передав их другим руководителям.

Так вроде бы напостовство было расформировано и уничтожено как фракция, как направление в литературе, искусстве. Однако принципы остались, кое-кто, например Фадеев, Ермилов, Павленко, встали во главе литературных организаций. И не только возглавили, но и «заразили» своими наставлениями среднее и верхнее звено партийной верхушки, отделов ЦК, которые отныне возглавили всю идеологическую работу в государстве.

Литературные портреты

Максим Горький

(Алексей Максимович Пешков)

(16 (28) марта 1868 – 8 июня 1936)

«Я – каторжник, который всю жизнь работал на других…» Эти слова взяты из письма, которых Максим Горький написал много; тысячи людей очень разных, коллеги-писатели, народовольцы, большевики и меньшевики, революционеры русского подпольного движения, студенты, профессора, академики, активистки революционного движения, руководители Российского государства, десятки зарубежных писателей (всех не перечислишь!) получали его письма: многотомное собрание писем Максима Горького в печати (15 томов из двадцати уже вышло). Сколько же времени было потрачено на переписку, сколько же мыслей, чувств, разнообразных оценок и характеристик, сколько литературных и общественных толкований разбросано по этим письмам, в которых Горький предстает как цельный и одновременно очень противоречивый человек. К слову сказать, публицистические статьи, рассказы, повести, романы дают обширный повод для полемистов, которые свободно выхватывают одни мысли из раннего творческого периода и побивают мысли, высказанные в последние годы.

Максим Горький – это огромная историческая личность, многогранный и неповторимый художник, прозаик, поэт, драматург, публицист. Он материально помогал большевикам, с меньшевиками и эсерами работал в издательстве и журнале, выпускал газету «Новая жизнь», где бесстрашно писал обличительные статьи против большевиков, захвативших власть, яростно выступал в защиту эсеров, когда меч Немезиды готов был опуститься на их головы, симпатизировал многим талантливым меньшевикам. Его личность была настолько популярна, что он нужен был всем: и рабочему, и аристократке, и писателю, и артисту, и режиссёру, всем-всем, без исключения. Он был самим собой перед чистым белым листом бумаги, начиная писать своё сочинение; но иной раз, когда крылья писательские чуть-чуть подросли, чуя себя нужным общественному мнению, он в угоду аристократической или демократической публике изображал того, кто им нравился: фетровая широкополая шляпа, сапоги, рубашка навыпуск, ремешок и увесистый посох. Он увлекался игрой, мечтал об актёрстве и сам играл, он мог написать гневную и яркую статью против еврейских погромов, всячески осуждал антисемитские выходки, но вскоре сам оказался в лапах председателя Петросовета Григория Зиновьева, жестокого, самовлюблённого и властного, и его помощников, занявших самые хлебные места, они начисто уничтожали все его предложения, не давали бумаги на подготовленные им и его сотрудниками книги для издательства «Всемирная литература», противодействовали любому его начинанию, на словах вроде бы поддерживали, а на деле – ничего. Горький обращался к Ленину, который тут же давал распоряжения, писал записки, но на деле и ему приходилось кого-то просить: власти у него не было, один только авторитет, с ним соглашались, а поступали по-своему, и Горький скорее почувствовал, чем понял, что он лишний в России, занятой проблемой разжигания пожара мировой революции, а у него всё конкретные дела: дать малограмотным рабочим и крестьянам сокровище народной мудрости – издать книгу для них, сохранить царские и дворянские усадьбы и дворцы, сохранить богатейшие ценности царского и боярского быта, сооружённые рабочими и крестьянами.

Горький был знаком со всеми вождями пролетарской революции, порой резко критиковал, возражал против их диктаторства, в чём-то поддерживал или просил помощи, но то, что он увидел во время революции и Гражданской войны, потрясло его.

Революционные дни Горький встретил в Москве. Беспокоил сын, ушедший с большевиками устанавливать новую власть, в Москве положение было куда сложнее и противоречивее, чем в Петрограде. Вместе с большевиками Максим засел в Кремле, но, узнав, что родители не находят себе места, попросил разрешения выйти из Кремля и тут же попал в плен к юнкерам. Неделю Максим провёл у юнкеров, а родители в тревоге ходили по местам былых сражений: нет ли Максима среди павших… К поискам были подключены многие знакомые. Наконец Максима отыскали в арестантском помещении, расположившемся в здании кино на Арбатской площади. Знаменитый лётчик Соколов, знакомый Пешковых, взял его на поруки, пообещав, что воевать Максим больше не будет.

6 ноября 1917 года Горький покинул Москву, а 7 ноября в газете «Новая жизнь» появилась его статья – «К демократии», в которой он высказал всё, что у него накопилось. Жёстко, грубо, с какой-то неповторимой искренностью, Горький заговорил о пришедших к власти большевиках, распоряжающихся судьбами арестованных министров-социалистов, засадивших в Петропавловскую крепость профессора политической экономии Бернацкого, бывшего министра торговли и промышленности Временного правительства Коновалова, министра финансов Терещенко. На это могли пойти только люди, не имеющие ни малейшего представления о правах человека и о свободе личности. «Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чём свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия, – писал Горький. – Слепые фанатики и бессовестные авантюристы сломя голову мчатся якобы по пути к «социальной революции» – на самом деле это путь к анархии, к гибели пролетариата и революции». Совершая те же преступления, что Плеве и Столыпин, используя «нечаевско-бакунинский анархизм», надеясь на чудо, Ленин на шкуре рабочего класса, «на его крови производит только некий опыт», но Ленин «не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не желающий ни чести, ни жизни пролетариата» (Несвоевременные мысли. М., 1990. С. 76–77).

Горький требует от власти немедленно освободить Бернацкого, Коновалова и других членов Временного правительства, «а также восстановить свободу слова во всей её полноте. Власть захватили заговорщики и анархисты нечаевского типа», а потому разумные элементы демократии должны понять, что им дальше делать. Горький решительно выступает против варварских способов захвата власти в России, против того, что наблюдал целую неделю в Москве, когда вооружённые толпы бессмысленно сражались одна против другой… «Обезумевшими сектантами», «авантюристами и бешеными догматиками», «сумасшедшими догматиками» Горький называет тех, кто вместе с Лениным пришёл к власти, утверждая, что все юнкера «дети буржуев и помещиков», смотрят на молодежь «как на материал для социальных опытов». «Но неужели обезумела вся демократия, – завершает Горький свой репортаж «В Москве», – неужели нет людей, которые, почувствовав ужас происходящего, вышвырнули бы обезумевших сектантов прочь из своей среды?» (Там же. С. 83).

10 ноября 1917 года Горький в очерке «Вниманию рабочих» прямо обращается к ним, указывая на вождей, которым рабочие поклоняются и верят: «Владимир Ленин вводит в России социалистический строй по методу Нечаева – «на всех парах через болото». И Ленин, и Троцкий, и все другие, кто сопровождает их к гибели в трясине действительности, очевидно, убеждены вместе с Нечаевым, что «правом на бесчестье всего легче русского человека за собой увлечь можно», и вот они хладнокровно бесчестят революцию, бесчестят рабочий класс, заставляя его устраивать кровавые бойни, понукая к погромам, к арестам ни в чём не повинных людей, вроде А.В. Карташева, М.В. Бернацкого, А.И. Коновалова и других… Вообразив себя Наполеонами от социализма, ленинцы рвут и мечут, довершая разрушение России – русский народ заплатит за это озёрами крови» (Там же. С. 83). Отдавая должное уму и яркости фигуры Ленина, Горький вместе с тем беспощаден к тому, что в нём полностью отсутствует мораль и присутствует «чисто барское, безжалостное отношение к жизни народных масс», «Ленин вождь и русский барин, не чуждый некоторых душевных свойств этого ушедшего в небытие сословия, а потому он считает себя вправе проделать с русским народом жестокий опыт, заранее обречённый на неудачу» (Там же. С. 84), – решительно завершает свои рассуждения Горький. Ленин – раб догмы, а его приспешники – его рабы, таков вывод из всех наблюдений московских событий. «С русским рабочим классом про-делывается безжалостный опыт, который уничтожит лучшие силы рабочих и надолго остановит нормальное развитие русской революции» (Там же), – это ещё один вывод Горького, непримиримо относившегося к первым дням Октябрьской революции.