Виктор Петелин - История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции
На следующий день, просматривая с помощью Марии Фёдоровны газеты, Горький узнал, что готовится судебная расправа над Вильямом Хэйвудом и Чарльзом Мойером, руководителями Западной федерации рудокопов: ещё в декабре 1905 года в штате Айдахо был убит губернатор, в убийстве обвинили профсоюзных лидеров, хотя никаких улик против них за всё это время отыскать не могли. И Горький тут же послал телеграмму: «Вильяму Хэйвуду и Чарльзу Мойеру – руководителям Западной федерации рудокопов.
ПРИВЕТ ВАМ, БРАТЬЯ-СОЦИАЛИСТЫ! МУЖАЙТЕСЬ! ДЕНЬ СПРАВЕДЛИВОСТИ И ОСВОБОЖДЕНИЯ УГНЕТЁННЫХ ВСЕГО МИРА БЛИЗОК. НАВСЕГДА БРАТСКИ ВАШ. М. ГОРЬКИЙ». ОТЕЛЬ «БЕЛЬКЛЕР».
Телеграмму в последующие дни напечатали. Торжества продолжались, после одного из митингов собрали три тысячи долларов. И в тот же день газета «Нью-Йорк уорлд» напечатала скандальную заметку под броским названием «Горький привёз сюда актрису в качестве жены», в которой рассказывалось, что Горький бросил жену с двумя детьми и сбежал от неё со скандально известной актрисой, имевшей до него много банальных любовных связей, при этом сообщалось, что мадам Андреева – милая и очень женственная и в высшей степени жизнерадостная дама, всегда в хорошем настроении, слова так и бьют из неё ключом, но собирает здесь митинги и призывает в своих выступлениях следовать высоким моральным ценностям, а сама нарушает самые элементарные законы нравственности и порядочности.
Горький, привыкший за годы известности к различного рода провокациям и лживым доносам, на этот раз был просто разъярён – после такой встречи и вдруг – такая подлость. Но три колонки в «Нью-Йорк уорлд» с иллюстрациями – это оказалось только началом развязной и грязной кампании против Горького, потом хлынул целый газетный поток с гнусными и клеветническими измышлениями. Горький написал письмо в газеты, но многие американцы почувствовали, что их обманули, а этого они уж никому не могут простить. Из отеля их вышвырнули, ночевали в клубе, где всего лишь четыре дня назад столь торжественно прошёл вечер в его честь. Марк Твен в одном из интервью сказал, что можно обойти закон, но «нарушение обычаев всегда наказуется». Горький и Андреева нашли пристанище у супругов Престонии и Джона Мартин. Были ещё встречи и митинги, но поездка была сорвана, денег на русскую революцию собрали мало. Горький и Андреева были обрадованы предложением супругов Мартин пожить лето в Соммер-Бруке. Здесь у Горького была рабочая комната, здесь он вытащил давние свои записи и наброски, хлынул поток воспоминаний, встречи, события, разговоры… И под пером уставшего от встреч и митингов Максима Горького возникли сначала пьеса «Враги», а потом роман «Мать». Вечерами, у камина, Горький много рассказывал из своей жизни, серьёзные, но и комические приключения радовали и Андрееву, и Николая Буренина – переводчик, который вместе с ними прошёл весь этот путь взлетов и страданий.
Из России пришла печальная весть: умерла дочь Катя… Несколько дней он не мог работать, вспоминал, как вместе с ней ходил в лес за грибами, вспоминал её детский лепет… Тяжко… Америка исчерпала себя.
326 октября 1906 года пароход «Принцесса Ирэн», совершавший рейс Нью-Йорк – Неаполь, вошёл в Неаполитанский залив Тирренского моря и причалил к берегу: сюда после тягостных раздумий решили приехать из Америки Максим Горький, Мария Андреева и Николай Буренин.
Горький не спешил на берег, любуясь прекрасным Неаполем, залитым утренним солнцем. Пока здесь и он со своей спутницей бросит свой якорь. Надолго ли? Кто знает… Уже лет пять итальянцы переводят его сочинения, издают, пишут о нём статьи, а после перевода и публикации «Фомы Гордеева» зачислили его в «новые звёзды», сразу после Льва Толстого и Фёдора Достоевского… В Палермо, как передавали информаторы, поставили пьесу «Мещане», в Риме – «На дне», а в Неаполе – «Дети солнца».
В отеле «Везувий» Горький зарегистрировался как Алексей Максимович Пешков, но этот секрет левые журналисты и политики легко разгадали, и начались постоянные интервью и встречи. А он приехал сюда работать…
В одной из итальянских газет дан живой набросок портрета Горького:
«Несомненно, живой Горький привлекательней, чем на портретах: там он манерный, с волосами, развевающимися на ветру, со щетинистой бородой, огненным взглядом и напряжённым выражением лица. Горький не такой. Его доброе, спокойное лицо сразу располагает к себе и вызывает симпатию. Волосы его коротко острижены, усы на американский манер. В чертах лица мужественная суровость. Вся его душа отражена в глазах, в них видны гениальность и неустанная работа мысли. Этот беспокойный писатель, защитник бедняков и угнетённых, подтверждает высказывание Вольтера о том, что «величие человека в его глазах».
Горький высок: одет скромно и просто: во всё чёрное. Те, кто изучает художественную литературу по олеографиям, сказали бы:
– Да это не настоящий Горький?!
Вдумчивые же люди нашли бы, что он таков, каким они его себе представляли» (Se pungolo. 1906. 27 октября).
2 ноября Горький и его спутники прибыли на остров Капри главным образом потому, что здесь он может работать, прежде всего закончить роман «Мать», но и другие замыслы уже не давали ему покоя – просились на бумагу.
Здесь Горький написал повести «Лето», «Исповедь», «Городок Окуров», «Хозяин», роман «Жизнь Матвея Кожемякина», циклы рассказов «Сказки об Италии», «Русские сказки», «По Руси», пьесы «Чудаки», «Васса Железнова», начал работать над пьесой «Фальшивая монета» и повестью «Детство», отправил сотни писем своим современникам. Десятки, сотни людей, русских и иностранных, побывали в эти годы на Капри, вплоть до отъезда Горького в Финляндию.
В это время на Капри было много споров о социал-демократической тактике в революционном движении, приезжал Ленин, состоялись дебаты между Лениным и Александром Богдановым (Малиновским) о философии и философах, о Махе и Авенариусе, о собственных философских книгах Богданова, о статье Горького «Разрушение личности», о лекциях в будущем рабочем университете. Сначала Горький несколько идеализировал приехавшего из России революционера из рабочих Михаила Вилонова, потом не знал, как от него избавиться, настолько он оказался своенравным и капризным. Бурное общение с Лениным, его непримиримый и бескомпромиссный характер осложнили их отношения, особенно после того, как Ленин заявил, что он сам напишет книгу о философских спорах. Вскоре вышла книга Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». В мае 1909 года большевик Александр Богданов в письме Горькому высказал свои впечатления: «Читал книгу Ленина. Нечто замечательное. Он всё знает! Но он всё переврал, так что места живого нет. Наглость и невежество…» В ответном письме Богданову Горький упоминает и о книге Ленина: «…Получил книгу Ленина, начал читать и – с тоской бросил её к чёрту. Что за нахальство! Не говоря о том, что даже мне, профану, его философские экскурсии напоминают, как это ни странно, Шарапова и Ярморкина, с их изумительным знанием всего на свете – наиболее тяжкое впечатление производит тон книги – хулиганский тон!
И так, таким голосом говорят с пролетариатом, и так воспитывают людей «нового типа», «творцов новой культуры». Когда заявление «я марксист!» звучит как «я – Рюрикович!» – не верю я в социализм марксиста, не верю! И слышу в этом крике о правоверии своём – ноты того же отчаяния погибели, кое столь громко в «Вехах» и подобных надгробных рыданиях.
Все эти люди, взывающие к городу и миру: «я марксист», «я пролетарий», – и немедля вслед за сим садящиеся на головы ближних, харкая им в лицо, – противны мне, как всякие баре; каждый из них является для меня «мизантропом, развлекающим свою фантазию», как их поименовал Лесков. Человек – дрянь, если в нём не бьётся живое сознание связи своей с людьми, если он готов пожертвовать товарищеским чувством – самолюбию своему.
Ленин в книге своей – таков. Его спор «об истине» ведётся не ради торжества её, а лишь для того, чтобы доказать: «Я марксист! Самый лучший марксист – это я!
Как хороший практик – он ужаснейший консерватор. «Истина незыблема» – это для всех практиков необходимое положение, и если им сказать, что, мол, относительна всякая истина, – они взбесятся, ибо не могут не чувствовать колебания почвы под ногами. Но беситься можно и добросовестно – Ленину это не удалось. В его книге – разъяренный публицист, а философа – нет: он стоит передо мной как резко очерченный индивидуалист, охраняющий прежде всего те привычки мыслить, кои наладили его «я» известным образом и – навсегда! Безнадёжный человек. Вероятно, и на практике он будет и уже, и хуже. Вообще – бесчисленное количество грустных мыслей вызывает его работа – неряшливая, неумелая, бесталанная…»
И ещё Горького в эти дни возмутили хвалебные отзывы о тех литераторах, которых «Знание» давно отвергало, выступало «на бой со всей этой шайкой дряни – вроде Ивановых-Разумников, Мережковских, Струве, Сологубов, Кузминых», сюда Горький относил и Блока, и Гумилёва… Но пройдёт меньше десяти лет, как Горький вместе с ними будет работать над изданием «Всемирной литературы», к тому же будет и нахваливать высокий профессионализм этой группы писателей.
