Ирина Карацуба - Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Первоначально «демократизация» распространилась только на внутрипартийные отношения и управление производством. 30 июня 1987 года был принят закон «О государственном предприятии». Закон наделял предприятия экономической независимостью, в течение не­продолжительного времени они должны были перейти на полный «хозрасчет» и «самофинансирование». Роль центральных ведомств сводилась к определению «контрольных цифр» хозяйственных пока­зателей и объема «государственного заказа», размеры которого долж­ны были постепенно снижаться. Производимую сверх госзаказа про­дукцию предприятие могло реализовывать по «договорным» ценам. Полноправным хозяином предприятия становился трудовой коллектив, члены которого получали право выбора директоров и начальни­ков структурных подразделений.

Введение «производственной демократии» имело катастрофичес­кие последствия для социалистической экономики. Статья закона, предусматривавшая банкротство убыточных предприятий, которых было около трети, осталась мертвой буквой, благодаря лоббистским усилиям директорского корпуса. Трудовые коллективы стремились обратить львиную долю доходов на потребление и прекратили инвес­тиции в производство. Дешевые товары замещались дорогими «новы­ми» марками, не отличающимися от старых ничем, кроме этикеток. Дефицит «предметов первой необходимости» только усилился, сомне­ния в возможности выбраться из экономического кризиса социалис­тическими мерами становились все сильнее.

«Гласность» скоро перестала умещаться в рамках «социалистичес­кого выбора». В майском номере журнала «Новый мир» за 1987 год была опубликована статья Ларисы Пияшевой «Где пышнее пироги?», доказывающая на общепонятных примерах, что только рынок обес­печивает эффективное хозяйствование, а социализм с рынком ника­ким образом несовместим.

Толчком к радикальному пересмотру социалистических мифов послужило 70-летие Октябрьской революции. Новые данные, пре­данные гласности в ходе этой кампании, о сопротивлении самых раз­ных социальных групп и отдельных лиц установлению большевист­ской диктатуры и о чудовищной цене, заплаченной страной за постро­ение казарменного социализма, подорвали в корне мифологему свободного «социалистического выбора».

Экономическая реальность подтачивала веру в идеалы социализ­ма. Революционное значение имело разрешение новых кооперативов, оформленное в феврале 1987 года серией постановлений Совмина и закрепленное через год в законе «О кооперации». Появление «хозяйст­вующих субъектов» с принципиально иным статусом нежели государ­ственные предприятия способствовало ускоренному разложению со­циалистического хозяйства. Кооперативы, обладавшие полной свобо­дой хозяйственной деятельности, начали перекачивать к себе ресурсы госпредприятий, при которых большинство из них и были образованы. В эту сферу быстро переместилось множество предприимчивых лю­дей. К началу 1990 года в кооперативном секторе было занято почти 8 млн человек (4,9 млн — членов кооперативов и 2,9 млн — наемных ра­ботников), и еще 1 млн человек были заняты индивидуальной трудовой деятельностью. Образовался значительный численно, а главное, чрезвычайно энергичный слой людей, которые уже не связывали свое преуспеяние с социалистическими распределительными схемами и нуждались не в государственной «опеке», а свободе действий.

Не менее разрушительно на социалистическое хозяйство воздей­ствовал и закон «Об аренде». Арендатор получал право выкупа пред­приятия по ничтожной «балансовой» стоимости. Фактически через механизм «аренды с выкупом» оказались приватизированы целые от­расли промышленности, в первую очередь текстильная и легкая. В 1990 году в СССР было уже 6,2 тыс. арендных предприятий, на кото­рых работали 3,6 млн человек.

В результате к 1990 году в СССР сформировалась альтернативная государственному социализму система хозяйства с совершенно иными ценами и заработками. Параллельное существование этих систем не могло не порождать многочисленных злоупотреблений лиц, пристав­ленных к «социалистической собственности». Через кооперативы и по «договорным» ценам (всегда значительно более высоким, чем государ­ственные) реализовывалась значительная часть продукции госпред­приятий. Вместе с тем мгновенное появление слоя преуспевающих кооператоров, образование системы торговли с высокими ценами, но не знающей дефицита, породили надежды на возможность ускорен­ного и безболезненного решения всех экономических проблем путем перехода к свободному рынку.

«Партия и правительство» продолжали проявлять заботу о «насе­лении». 8 сентября 1989 г. Политбюро ЦК КПСС в очередном поста­новлении признало: «...в стране сложилось нетерпимое положение», когда «трудящиеся справедливо выражают крайнее недовольство пе­ребоями и исчезновением из свободной продажи многих товаров, и особенно мыла, стиральных порошков, школьных тетрадей и каран­дашей, лезвий для бритья, зубной пасты, гальванических элементов и батарей, игл к швейным машинам, застежек «молния», электричес­ких утюгов, чайников, плиток, а также обуви, меховых изделий, лес­ных и строительных материалов». Список можно было бы продолжать бесконечно. Но народ, по крайней мере самая энергичная его часть, уже перестал чувствовать себя «населением» — объектом попечитель­ных забот благодетельной власти и готов был позаботиться о себе сам.

Этот тектонический сдвиг в массовом сознании отразили шахтер­ские забастовки. Уже летом 1989 года шахтеры Кузбасса выдвигали в числе основных требований незамедлительный переход к рыночной экономике. Разочарование не только в «реальном социализме», но и в социалистическом идеале, всплеск симпатий к экономическим и поли­тическим моделям «Запада», достигли пика в 1990 году. Тогда в СССР, по данным социологических опросов, 32% граждан считали образцом государственного и социального устройства США (уже в 1992-м таких осталось лишь 13%), а Китай — только 4%.

Мина национального вопроса

Другим неожиданным для советских властей последствием демократи­зации общественной жизни оказались взрывной рост национализма, обострение межнациональных отношений и, наконец, образование мощных сепаратистских движений. Разочарование в коммунистичес­ких идеалах вело к оживлению националистических идеологий — наи­более простого и универсального выхода «широких масс» из состояния социального разочарования. Восстановления своих попранных прав потребовали народы, подвергшиеся принудительным переселениям в сталинское время. Ленинско-сталинский Союз, «нерушимость» которо­го обеспечивалась механизмом репрессий, затрещал по швам немед­ленно вслед за ослаблением партийной «вертикали». Как только страх тотального насилия ушел (а это произошло в первый же год «перестрой­ки»), национальная мина, заложенная создателями Союза, взорвалась.

Видимость благополучия по части «нерушимой дружбы народов» была нарушена уже в марте 1986 года, когда произошли массовые драки между русскими и якутами — студентами Якутского государст­венного университета. Инцидент «спустили на тормозах», в результа­те чего националы удостоверились в отсутствии у союзного центра ре­шимости и далее применять жестокие репрессии. Национальные дви­жения начали расти как грибы после дождя.

Одна из первых организаций такого рода — патриотическое дви­жение «Память» — возникло в 1985 году как объединение культурно-просветительных, историко-краеведческих и трезвеннических орга­низаций. Но уже в конце года у руля там оказались радикальные на­ционалисты. 21 мая 1986 года новый лидер движения Дмитрий Васильев опубликовал «Обращение патриотического общества «Па­мять» к русскому народу, ко всем народам нашей великой державы», в котором, ссылаясь на «Протоколы сионских мудрецов», трактовал экономический кризис как результат еврейских происков и призывал превратить перестройку в борьбу с «сионистской агентурой».

Национальные отношения портились, часть консервативной но­менклатуры готовилась отстаивать свои господствующие позиции под националистическими знаменами. Генеральный секретарь ЦК КПСС продолжал произносить ритуальные заклинания, вроде того что «в СССР в принципе решен национальный вопрос», но их магическая си­ла иссякла.

Летом 1988 года начинается формирование республиканских «на­родных фронтов». Требования фронтов были поначалу в высшей сте­пени умеренными. Хартия народного фронта Эстонии, опубликован­ная 9 сентября, главной целью организации провозглашала «поддерж­ку курса КПСС на перестройку», и лишь в конце списка значилась защита республики от «диктата и засилья союзных ведомств». Но по­степенно руководящие позиции во всех фронтах занимают радикалы, все громче начинают звучать голоса о «советской оккупации» Прибал­тики в 1939—1940 годах и необходимости восстановления государст­венной независимости.