Виктор Петелин - История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции
Для участия в дискуссии редакция пригласила историков-марксистов, писателей и критиков в надежде на плодотворное обсуждение вопросов советского исторического романа. Основной докладчик Ц. Фридлянд, упомянув, что обсуждение проходит накануне съезда писателей, вновь подчеркнул значение Постановления ЦК ВКП(б) в распространении исторических знаний не только в школах и вузах, но и вообще в воспитании «нового человека, человека бесклассового общества»: «Очевидно, что новый человек всю свою психику и всё своё мировоззрение должен строить и построит на базе историзма и что этим наш идеал человека резко, классово отличен от того идеала, который несёт с собою так называемая фашистская «культура», открыто провозгласившая отрицание историзма, как существа нового этапа культуры» (С. 196). Докладчик предлагает рассматривать исторический роман как орудие политического воспитания трудящихся, как орудие классовой борьбы, потому что «его тематика освещает и задевает все затаённые углы человеческой психики» (С. 197). Нужен ли исторический роман в конкретной обстановке нашей эпохи? – спрашивает докладчик. И напоминает собравшимся, что совсем недавно В. Шкловский на собрании в редакции «Истории фабрик и заводов» заявил, что «не нужен», во всяком случае, он сказал, «что исторический роман Вальтера Скотта отошёл в далёкое прошлое и нам не нужен, вреден». Ц. Фридлянд возражает В. Шкловскому. Докладчик, призывая «проводить грань между историком, который изучает, что было, и автором художественного романа, который изображает, как это было», утверждал, что «необходимо раскрыть классовое содержание, социальную значимость, показать их связь между собой». Наряду с этими справедливыми и вульгарно-социологическими предложениями докладчик резко возражает против чисто дворянской тематики, резко критикует Леонида Гросмана за его увлечение «казаться человеком дворянской салонной эпохи». «Нам, плебеям, дворянский запах противен. Он для нас пахнет нехорошо» (Там же. С. 204), – заявил докладчик. Ц. Фридлянд приветствует произведения о Стеньке Разине, о Емельяне Пугачёве, обрушивается на романы Анатолия Виноградова, «это худший вид биографической литературы», высоко оценивает М.Н. Покровского как историка, хотя тот допускал ошибки.
Ц. Фридлянд не может принять в романе А.Н. Толстого о Петре Первом «гипертрофию идеи государственности, возведённую в принцип, который мы, ведущие борьбу за отмирание государства и на путях к этому отмиранию укрепляющие государство пролетарской диктатуры, принять не можем» (Там же. С. 208). Одновременно с этим высоко оценивает Ю. Тынянова: «Над ним тяготеет безусловно формализм. Его давит «анекдотичность материала». Плохо, когда «эпоха тонет, вязнет в мелочах, выступает перед нами не как живая картина, а как странно искривлённая деталь эпохи». И все же почему ценен Ю. Тынянов? «Тынянов заставляет наше сердце переполняться ненавистью к прошлому, – резюмирует докладчик. – Я думаю, что на всех нас эти «Киже» и «Восковые персоны» производят впечатление чего-то жуткого. Вы читаете книгу и думаете о том, как бессмысленна, дика, непонятна эпоха, изображённая автором. Но всё это временами кажется фантазией автора… Этот метод отрицания прошлого есть метод внутреннего преодоления его» (С. 208).
Выступивший затем Е. Вейсман сказал мало что нового и существенного, добавив только, что в первой книге романа «Пётр Первый» А. Толстой находился под влиянием Соловьёва, Ключевского и Милюкова, а во второй – «пришёл к Покровскому, хотя и восприняв некоторые его ошибки» (Там же. С. 211).
На дискуссии говорили о том, что исторический роман породил к жизни буржуазную агрессивную националистическую идею, такой роман у нас немыслим. «Пётр Первый» А.Н. Толстого – не исторический роман», между тем «Тынянов и Г. Шторм намечают пути процветания исторического романа, а не А.Н. Толстой» (Там же. С. 220 и др.).
На Первом всесоюзном съезде писателей СССР раздавались разные голоса, одни одобряли разгром РАППа, другие выражали опасения, как бы всем не скатиться в одно болото зависимости от руководителей государственной идеологии, круто взявшейся за перестройку свободного творческого труда, ведь художник может что-то сделать, только если свободен его дух, независима жизнь и выбор тем, уж не говоря о стиле и языке.
Известно, что съездом, докладами и выступлениями руководил Л.М. Каганович, получая директивы от Сталина, бывшего в отпуске, на юге, во многом недовольного съездом (см.: Сталин и Каганович. М.), недовольного попустительскими мыслями А.М. Горького и выборами руководящих органов съезда, но это проходило незаметно для большинства писателей.
1 декабря 1934 года оказалось роковым днём для развития современной русской культуры – убийцы С.М. Кирова и не предполагали, что произойдёт такое ожесточение политического курса, существенно повлиявшего на всё – на литературу, на театр, на кино, на музыку, на науку… Началась очистка Ленинграда от остатков дворянства, купечества, служителей религиозного культа, от старой интеллигенции…
Историки приводят цифры репрессированных в последующие месяцы, их много, и никто из них не был причастен к убийству Кирова.
В это время Сталин начал получать информацию о государственном заговоре, в котором принимали участие близкие его сподвижники Зиновьев и Каменев. А. Жданов занял место С. Кирова. Зиновьев и Каменев как руководители «Московского центра» осуждены на 10 и 5 лет тюрьмы. В. Куйбышев скоропостижно скончался. В 1936 году начался «процесс 16-ти», все 16 подсудимых сообщили о связях с Троцким. 25 августа все были расстреляны, в том числе Зиновьев и Каменев. Все они дали показания против Бухарина, Пятакова, Рыкова… Все они были обличены в заговоре, в развале промышленности, в связях с Троцким, который всё ещё надеялся выбросить Сталина из Кремля. В январе 1937 года начался второй открытый московский процесс, «процесс 17-ти», на котором предстали в качестве обвиняемых Г. Пятаков, К. Радек, Л. Серебряков, Г. Сокольников и другие, все они были признаны виновными и осуждены.
В июне 1937 года арестованы в Москве М. Тухачевский, И. Якир, И. Уборевич, Р. Эйдеман, А. Корк и В. Путна. В марте 1938 года начался третий открытый процесс, «процесс 21-го», на котором были осуждены Н. Бухарин, А. Рыков, Г. Ягода, Х. Раковский… В последние годы высказаны серьёзные сомнения в антигосударственной деятельности всех представших перед судом участников трёх открытых процессов, но известно также, что все или почти все участники процессов следовали линии Троцкого, заявившего: «Будь проклят патриотизм!»; Зиновьев же предлагал «подсекать головку нашего русского шовинизма», «калёным железом прижечь всюду, где есть хотя бы намёк на великодержавный шовинизм»; Я. Яковлев (Эпштейн), министр земледелия и душитель крестьянства, сожалел, что «через аппарат проникает подлый великодержавный русский шовинизм»; Н. Бухарин не раз высказывался в том духе, что «мы в качестве бывшей великодержавной нации должны» оказаться в положении «более низком по сравнению с другими» национальными республиками, в то время как с 1934 года в России был провозглашён патриотизм как государственное направление власти.
Политику Сталина и его сподвижников определяли Гитлер и фашизм с его захватническими планами. РАПП, напостовство переместилось в центральные органы управления партией и государством, торжествовали их политика, их неуступчивость, их упрощённое отношение к задачам литературы и искусства – культура должна служить государственным задачам, так, как это понимали Жданов, Щербаков, Маленков. Вся информация стекалась в ЦК ВКП(б), особенно много было доносов друг на друга. Чаще всего доносы служили единственной формой обвинения тех или иных писателей, режиссёров, художников. На их основании на заседаниях политбюро, оргбюро, Секретариата ЦК ВКП(б) принимались серьёзные партийные решения, обязывающие следовать этим указаниям СП СССР, редакции журналов, газет, издательств.
Сначала внимание партийных органов привлёк суд в Москве над писателем Иваном Шуховым, автором романа «Ненависть» (М., 1932), который обвинялся «в бытовом разложении, преступном издевательстве над своей женой, третировании и избиении по всякому пустяковому поводу и понуждении её к производству аборта», «в хранении огнестрельного оружия без соответствующего разрешения». В письме И. Сталину и В. Молотову А. Вышинский, слова которого только что процитированы, писал, что И. Шухова, чистосердечно признавшего свою вину, приговорили к двухгодичному лишению свободы условно. Но Верховный суд РСФСР передал дело на новое рассмотрение в Московский областной суд, и Вышинский просит дать указания, что давать вторичную постановку этого процесса нецелесообразно. 5 сентября 1937 года политбюро (Сталин, Ворошилов, Каганович, Молотов, Андреев, Жданов) утвердило решение по делу Шухова: «Принять предложение т. Вышинского о нецелесообразности вторичной постановки процесса по делу писателя Шухова» (Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917–1956. Документы. М., 2005. С. 479–480).
