Петр Вершигора - Люди с чистой совестью
Он забрался на самую вершину высоты 1713 и долго стоял там во весь рост.
Мы вслед за комиссаром вскарабкались на огромный осколок застывшей лавы.
Захватило дух. Вокруг горы на десятки километров - горы как на ладони. Воздух, ранее подернутый синей дымкой, был прозрачен, как хрусталь. Кряжи отбежали далеко. Высот стало неизмеримо больше. Звуки уже не таяли в мягкой вате тумана.
- Гляди! - насмешливо сказал Руднев.
Недоумевая, Базыма молча пожал плечами.
- Не замечаете? Звучащее приблизилось, видимое отдалилось, - сказал раздельно Семен Васильевич.
- Да, пошли все измерения вверх тормашками, - поддакнул Базыма, не понимая еще, куда клонит комиссар.
- Ножницы звука и плэнера... - важно изрек поэт Платон Воронько.
Руднев с улыбкой поглядел на поэта.
- Я не для поэзии говорю, Платон. А по военному расчету. В этих условиях попасть в цель дальше двухсот метров невозможно.
Мы молчали, соображая, что означает для нас и для врагов это новое обстоятельство.
- Кому же на пользу это преимущество? - шепотом спросил меня кинооператор Вакар.
Руднев обратился к Базыме:
- Григорий Яковлевич! Только отсюда, с высоты 1713, можно понять до конца нашу допотопную карту. Внимательно ориентируйтесь. Отсюда видны все наши промахи и ошибки, вызванные неумением ходить в горах.
Базыма, Воронько, кинооператор Вакар смотрели на комиссара. А он продолжал:
- Вы видите только одно - мы в опасности. И я вижу это. Но ведь знаешь еще что... - Он сбросил фуражку и задумчиво провел ладонью по лбу. - Моряк во время бури руководствуется не волной, которая ему угрожает, а звездой, указывающей ему путь.
- Красивые слова, - сказал Воронько, по привычке вынимая затрепанный блокнот.
Руднев вытер лоб и сказал тихо:
- Ленинские слова, Платон! Это здорово, друзья, что Чусовитин вывел нас на такую высоту. Теперь мы хоть не будем плутать. Маскируйтесь! Штаб, за работу! Ориентируйтесь. Это, может быть, судьба дает нам последнюю возможность командирской рекогносцировки. Не надейтесь на память. Ориентируйтесь! Записывайте, наносите на карту. Рисуйте кроки. Иначе нам не выбраться.
Штабники поняли комиссара с полуслова. Закипела работа, благо "стрекозы", отбомбившись, улетели.
Через полчаса минер Воронько вырвал из блокнота чисток и протянул мне. Там было написано следующее:
Вiн тут стояв на чорнiй скелi
У жовтiм гумовiм плащi,
I сонця променi веселi
Квiтчали золотом кущi.
Вiн тут стояв стрункий, плечистий,
Мов з бронзи литий на вiки.
Iз гiр, по стежцi камянистiй,
Неслась вода на лотоки.
Немов шукаючи двобою
Iз тим, що в бронзi, на горi
Стояв i бачив пiд собою
Вiки у щастi та добрi...
Таким именно запомнился Семен Васильевич Руднев всем нам, участникам этой памятной командирской рекогносцировки. Кинооператор Борис Вакар снял на пленку эту группу. Пленка уцелела, а храбрый оператор погиб. (Затем и пленка затерялась - не в Карпатских горах, а в дебрях киностудий.)
Руднева запомнили мы все именно таким, каким увидал его поэт...
Вiн бачив мир, такий, як тиша
Пiсля грозовоi пори,
И край його тим миром дише,
А вiн на виступi гори
Стоiть у бронзi монолiтнiй
Серед Карпатских верховин.
Пiслягрозовий вечiр лiтний
Над ними розгортуэ свiй плин...
На высоте 1713 разведчики обложили камнями останки славного разведчика Чусовитина и начали спуск по кряжу. Хребет вел нас в урочище Шевка.
С этой высоты мы по-иному увидели Карпатские горы. Мы оценили их сквозь призму двухнедельного опыта и вступили в новый этап борьбы.
36
Перевалив через высоту 1713, по хребту пошли на снижение. Вправо, мимо бурелома, зигзагообразно извивалась горная тропа. Влево - старая вырубка. Она заросла кустами и молодым ельником. Дальше шла более свежая вырубка. Сваленные оранжевые сосны лежали на крутом склоне. Ветви их торчали, как ребра павших коней; на пнях - крупные слезы смолки.
Километра два снижалась тропа, а затем уходила в пологую долину. Сверились по карте.
- Шивка. То есть Шивка, - сказал молодой гуцул, чабан из Яремчи, взятый нами проводником на верблюдоподобной вершине. - Од камня Довбуша праворуч пойдете шоссой на Яремчу; прямо - на Сэнэчку, леворуч будет Пасечная и Зеленая.
- Опять камень Довбуша! Сколько же их? - спрашивает проводника Горкунов.
- Го-го! Их богато! Все эти верховины Довбушем исхожены.
- А который самый главный?
- Самый главный - наш, яремчанський. Он-но-но... попереду нас, уверенно ответил молодой гуцул и протянул вперед герлыгу [длинная палка с крючком на конце, которым чабан ловит овцу за ногу].
Гуцул в Зеленице считал свой камень самым главным. Будь у меня время, я бы услыхал новый вариант Довбушиады. Этот Довбуш обязательно был бы родом из Яремчи. Ангелы, и черти, и силы небесные, дающие возможность хилому от рождения человеку таскать на крутую гору огромные скалы, где вы? Что делать нам, не верящим ни в сон, ни в чох, ни в птичий грай?!
Фантазия народа, живущего в этих горах, заставляет его таскать на вершины камни, которые не под силу сдвинуть и слону, только потому, что народ верит в благородство человеческого сердца. Кто знает, пройдут годы, и, может быть, творчество этого забитого, но талантливого народа создаст новые легенды. В них Ковпака объявят братом Довбуша. Появятся новые памятки, вырезанные из бука и граба, высеченные из гранита.
А сейчас нужно было вести колонну вперед. Скорей отводить ее от лысой вершины 1713, пока не заправились на неизвестном нам аэродроме "стрекозы" или не привели с собой "мессеров".
Пройдя лесом еще километр, мы вышли на опушку. Тропа круто спускалась вниз. Несколько лысых холмин слева были совсем свободны от растительности. У подножия их явно чувствовался перекресток троп. Скала на перекрестке была словно нарочно заброшена сюда карпатским великаном. На ней издали угадывались те же надписи - символы упорства и веры народной.
- Камень Довбуша! - голос гуцула звучал торжественно и молодо.
- Что за люди там, на холме?
Я поднял бинокль в сторону левого холма, указанного Горкуновым. Люди были увлечены какой-то работой и не видели нас.
За готовым бруствером хорошо видна самоварная труба миномета.
- Ясно. Немцы!
Пока связной мчался (конечно, он мчался, хотя и еле передвигал от голода и усталости ноги) к Ковпаку и Рудневу, мы с Горкуновым быстро приняли решение.
- Що у нас под рукой? - спросил я Федю.
- Только одна восьмая рота Сережи Горланова.
- Ее надо бросить в обход. Задача: сбить немецкую группу с лысины холма.
- Хорошо, если у камня Довбуша нет второй такой же, - вслух размышлял Горкунов.
Подошел Базыма. Он одобрил наш план. Рота Горланова скрылась в вырубке.
Правой стороной, настолько ниже тропы, чтобы оставаться невидимой для немецкой группы на холме, колонна продолжала свой путь.
- Другого выхода нет, - бормотал Базыма. - Если у камня Довбуша немцы выставили роту, батальон, даже полк - черт возьми! - если они выдолбили там окопы, построили дзоты, все равно - мы прорвемся. Потому что другого выхода нет.
Мы напряженно прислушивались. Стук топора на холме, где укреплялись враги, звучал, как звон железа, лай собак напоминал рыканье дикого зверя, простые доски звенели, как колокола, - так удивительно деформировался здесь звук.
Колонна двигалась очень медленно. По нашим расчетам голова ее уже достигла камня Довбуша. Боя впереди не слышно было. Но вот слева эхо донесло до нас выстрел винтовки. И вслед за ним - рев бури. Сначала казалось, что это где-то внизу, в глубине ущелья Зеленой, поднялся ветер необычайной силы; но громче ветра в горах завизжала пастушья флояра и сразу оборвалась вырвавшимся из груди чабана отчаянным воплем минометного разрыва. Еще миг, и громкая трембита гуцула зазвучала в горах. Словно ватаг, скликая свое стадо перед грозой, громко трубил и звал.
- Ура! - шептал Базыма. - Восьмая пошла на ура! Теперь возьмет.
Прислушиваясь к звукам горной атаки, мы с трудом расшифровывали их.
- Атакуют высоту с тыла, - нервно шептал Горкунов.
- Верно. Это доносит стрельбу от противоположного хребта, - Базыма приложил ухо к земле.
- Тут и автоматная очередь арфой зазвучит, - сказал Воронько.
Я вспомнил слова комиссара о новой трудности в горах: ведении прицельного огня. Как я не предупредил об этом Сережу? Вот досада. Плохо, если сразу не нанесут фашистам чувствительных потерь.
Базыма послал на помощь Горланову подошедшую роту Бакрадзе.
Проходили минуты. Мы слушали странные шумы боя восьмой. Начинали привыкать.
- Только один раз ударил немецкий миномет. Значит, враг застигнут врасплох, - словно выпытывал у карты Базыма.
- Но в центре, в центре, черт возьми? Ведь камень Довбуша - это ключ дорог. Не может быть, чтобы немцы его не оседлали. Что же случилось? - спрашивал у нас Горкунов.
Молчал камень Довбуша.
