Михаил Кром - «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века
Борьба между придворными группировками, вспыхнувшая вскоре после воцарения Федора, также напоминает события 1530-х гг. Р. Г. Скрынников считает возможным даже говорить о «кризисе власти» применительно к 1585–1586 гг.[2124] Однако нужно отметить, что этот кризис не был продолжительным и не сопровождался таким количеством жертв и такими потрясениями, как период «боярского правления», которому посвящена данная книга. Умело лавируя между придворными группировками, заключив союз с одними могущественными кланами (прежде всего Романовыми) и удалив из столицы других (в частности, князей Шуйских), Борис Годунов довольно быстро добился признания своей единоличной власти[2125]. В борьбе с соперниками он охотно прибегал к опалам, ссылкам и тайным расправам, но никто из представителей знати не сложил голову на плахе. Не было во второй половине 80-х и в 90-х гг. XVI в. и дворцовых переворотов, а также грозных мятежей, подобных походу Андрея Старицкого на Новгород в 1537 г.
Размышляя о причинах относительной стабильности, которую Б. Ф. Годунову, в отличие от правителей 30–40-х гг. XVI в., удавалось поддерживать, можно указать на существенные перемены, произошедшие за полвека. Прежде всего следует отметить упадок удельной системы: Угличский удел, выделенный младшему сыну Ивана Грозного, царевичу Дмитрию, в 1584 г., был бледной тенью прежних уделов Московского дома, существовавших еще в 30-е гг. XVI в.
Дяди Ивана IV, Юрий Дмитровский и Андрей Старицкий, располагали реальной военной силой — отрядами детей боярских, чьи поместья и вотчины находились в их княжествах; кроме того, они могли рассчитывать на поддержку части московской знати и служилых людей (вспомним контакты кн. А. М. Шуйского с окружением Юрия Дмитровского в декабре 1533 г. и переход нескольких десятков новгородских помещиков на сторону старицкого князя в мае 1537 г.). Поэтому у опекунов юного государя были серьезные основания опасаться притязаний обоих «принцев крови» на великокняжеский престол.
Юрий Дмитровский и Андрей Старицкий закончили свои дни в темнице, трагически оборвалась и жизнь последнего удельного князя: 15 мая 1591 г. царевич Дмитрий погиб в Угличе при загадочных обстоятельствах. Но если принять версию о его насильственной смерти по приказу Бориса Годунова (этой версии придерживались многие современники и часть последующих историков)[2126], то тогда нужно признать, что жестокое убийство восьмилетнего мальчика было своего рода превентивной мерой: Дмитрий и его мать, вдовствующая царица Мария Нагая, жившие в Угличе под надзором дьяка Михаила Битяговского, не представляли в тот момент реальной опасности для царя Федора и правившего от его имени Бориса Годунова. Если конфликт между Старицким удельным двором и правительством Елены Глинской был в середине 1530-х гг. источником постоянной напряженности в государстве, перешедшей весной 1537 г. в открытое вооруженное противостояние, то очаг «оппозиции» Годунову при дворе царевича Дмитрия в Угличе во второй половине 1580-х гг. ввиду явного неравенства сил не мог серьезно дестабилизировать обстановку в стране.
Судьба престола в немалой степени зависела от позиции служилых людей. «Шатость» детей боярских, как было показано в первой части книги, придала особую остроту политическому кризису 30-х — начала 40-х гг. XVI в. Но в конце указанного столетия не заметно никаких признаков вовлеченности служилой массы в борьбу придворных группировок. Похоже, тот факт, что на престоле в 1584–1598 гг. находился неспособный к самостоятельному правлению царь, не смущал присягнувших ему на верность дворян и детей боярских. По мере того как учет земли и службы приобретал все более централизованный характер и сосредотачивался в руках приказной бюрократии, утрачивалась личная связь между рядовыми помещиками и государем, важная еще в начале великого княжения Ивана IV. Разумеется, до тех пор пока существовала монархия, символическим адресатом службы оставался царь. Но на практике карьера и вознаграждение за службу какого-нибудь сына боярского зависели не от государевой милости, а от расположения воевод и исправной работы приказного аппарата. Поместная армия повиновалась тому, кто отдавал ей приказы от царского имени.
Одним из факторов, обусловивших длительную политическую нестабильность в 30–40-е гг. XVI в., как я старался показать, была местническая по своей природе борьба придворных группировок, ни одна из которых не могла добиться решающего перевеса. К тому моменту придворная иерархия еще не вполне сложилась, институт местничества находился в процессе становления. Группировки знати различного происхождения (князья Северо-Восточной Руси, старомосковское боярство, недавние выходцы из Литвы вроде князей Бельских или Глинских) оспаривали друг у друга право на первые места в Думе, в армии и за государевым столом. В отсутствие верховного арбитра, которым не мог быть малолетний Иван IV, местнические споры часто не получали разрешения, и стороны, не имея других аргументов, прибегали к насилию.
За последующие 50 лет титулованная и нетитулованная знать пережила немало испытаний. Старые счеты ушли в прошлое; к концу царствования Ивана Грозного возникла новая линия противостояния — между старинной аристократией и худородными опричными и «дворовыми» выдвиженцами[2127]. Сама аристократия также изменилась: она стала служилой, более зависимой от Короны, чем раньше[2128]. Как показал А. П. Павлов, Борис Годунов, руководствуясь интересами знати в целом, провел реорганизацию государева двора, чиновная структура которого была приведена в соответствие с родовитостью служилых людей. Восстановление местнической традиции, поколебленной было опричными «экспериментами» Ивана Грозного, в сочетании с политической стабильностью обеспечили Годунову поддержку основной части придворной аристократии[2129].
Как видим, политический кризис вовсе не был обязательным следствием восшествия на престол недееспособного монарха. Если правитель пользовался неограниченным доверием царя и мог привлечь на свою сторону, как удалось Борису Годунову, лидеров влиятельных придворных кланов, ему было по силам поддерживать в стране относительную стабильность и порядок. Возросшая мощь государственного аппарата и отлаженная система служебно-местнических отношений облегчали царскому шурину решение этой непростой задачи. Таким образом, своим успехом Борис Годунов в немалой степени был обязан централизации управления и усилению роли Государева двора в жизни страны — процессам, происходившим в течение многих предшествующих десятилетий. Указанные перемены в структуре общества и государства объясняют, на мой взгляд, контраст между бурной эпохой малолетства Ивана Грозного и относительно спокойно прошедшим царствованием Федора Ивановича, от имени которого правил Борис Годунов. При этом, разумеется, не стоит сбрасывать со счетов и личные таланты царского шурина, который проявил себя как выдающийся политик.
Не будучи членом правящей династии, Годунов не мог, как когда-то сделала Елена Глинская, официально стать соправителем царствующего монарха, приняв титул второго «государя». Но услужливые придворные нашли способ потешить честолюбие всемогущего правителя, присвоив ему множество звучных титулов. В феврале 1595 г. глава Посольского приказа Василий Щелкалов на приеме в Кремле в честь персидских послов перечислил все должности и звания Годунова, заявив, что Бог дал царю Федору Ивановичу «такова ж дородна и разумна шюрина и правителя, слугу и конюшего боярина, и дворового воеводу, и содержателя великих государств, царства Казанского и Астраханского, Бориса Федоровича»[2130].
Титул правителя, который официально носил Годунов, по существу, означал то же самое, что и латинский термин «регент». Из всех государственных деятелей допетровской Руси этот титул, пожалуй, более всего подходил именно Борису Годунову. По объему властных полномочий он намного превосходил «государыню великую княгиню Елену», правившую в 1530-х гг. за своего малолетнего сына Ивана. Власть Елены Глинской, как мы помним, была существенно ограничена. В частности, ее родным братьям был закрыт доступ к придворным чинам и к должностям полковых воевод. Между тем Б. Ф. Годунов быстро обеспечил блестящую карьеру своим родственникам: уже к лету 1584 г. в Думе, помимо самого Бориса Федоровича, было еще четверо Годуновых[2131].
Другой, еще более важный показатель могущества правителя — полученное им право самостоятельных сношений с иностранными державами. Елена Глинская таким правом не обладала. А Борис Годунов на основании особых «приговоров» царя с боярами получил в 1588–1589 гг. привилегию писать от своего имени крымскому хану, императору Священной Римской империи, английской королеве и иным государям[2132].
