Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин
Назначение самодержавия направлять все сословия, все группы, все учреждения, все части Империи так, чтобы ими ни в чем не нарушалась правда. Самодержавие в России — это ее душа, ее воля, ее разум, олицетворенные в одном человеке. С русским самодержавием вполне совместима «та святая законность, без которой не может существовать успешно человеческое общество, та личная свобода, без которой нельзя жить по-человечески, наконец, та доля общественной свободы, которая есть не что иное, как, самое лучшее выражение и самое лучшее доказательство прочности порядка в стране и незыблемости Верховной Власти».
По отношению к своим разнообразным окраинам и разноплеменным составным частям Россия тем более не может отказаться от принципа самодержавия, что в противном случае у нее не останется единого государственного связующего начала. Окраины пашей Империи беспрепятственно могут пользоваться своими этнографическими, культурными, вероисповедными и иными особенностями, но обязаны признавать над собой общегосударственную Верховную власть, подчиняться ее немногим, в сущности, велениям и доверять ее отеческим заботам. Без этого условия Россия окажется неспаянной, несогласованной, неуравновешенной, а, следовательно, слабой. У Финляндии, как и у других окраин, не имеется никакого основания не доверять заботам и справедливости неограниченной власти Венчанного Главы России.
Финляндская автономия извлекала одну только пользу из неограниченной власти русских государей. Монарх, олицетворяя в себе идею государства и народного блага, первый заступник обездоленных. От него поэтому лишенные земельной собственности могут ожидать улучшения своего быта. Самодержавие — символ освобождения народной трудящейся массы, залог равноправности и гармонического развития, ибо монарх стоит вне и выше всяких партий, сословий и независим также в силу наследственности своей власти.
Финская народность с самого покорения Финляндии последовательно вызывалась к жизни самодержавной властью, путем освобождения этой народности из-под шведской опеки. В самодержавии финская национальность имела постоянную нравственную и материальную опору. Финский язык получил права гражданства. Фенноманы укрепились в сенате. Финские начала расширены в университетском преподавании. Финские школы умножены. На все это Верховная власть Империи выражала свое согласие; и все это, следовательно, не противоречив общим интересам Империи. Напрасно поэтому финляндцы вообще ссылаются на самодержавие. До 1863 г. самодержавие было в Финляндии безусловно и бесспорно во всех областях управления. Ныне оно бесспорно в области экономического и административного законодательства, если даже признать конституционное толкование Сеймового устава. Все успехи, коими гордятся в Финляндии, достигнуты при самодержавии. Подобное обстоятельство должно бы побудить финляндцев менее критически относиться к принципу самодержавия, и это тем более, что они недостаточно искренни в своих протестах. Какой бы образ правления ни существовал в России, они все равно протестовали бы и добивались своего. Их программа ни с чем русским мириться не склонна, ибо конечная цель финляндцев полная независимость от управления России. Ни в состав Государственной Думы или Земского Собора они войти, как мы видели, не пожелают. Протестующим финляндцам, особенно в наши дни, полезно было бы вспомнить слова родоначальника фенноманов Снелльмана. Он писал: «Новое царствование возбудило в крае надежды на различного рода «свободу». Что касается меня, то я был опечален известием о смерти Императора Николая I. Для меня было ясно, что только сильная царская рука могла нас охранять, и что с появлением свободных установлений в Империи для нас опасность должна была усилиться. Мы бы получили достаточно свободы, но то была бы свобода отправить наших депутатов в какое-нибудь национальное собрание в Москву»...
Общеимперская самодержавная власть определяет направление всякой государственной работы, направление жизни политической, указывает, что отвечает благу всей Империи, как в коренных ее частях, так и на ее окраинах. Органы финляндского самоуправления, а в том числе и сейм, обязаны поэтому осуществлять эту волю и согласоваться с нею. Вот почему, между прочим, в общеимперских вопросах заключения сейма должны сводиться, главным образом, к указаниям путей для наилучшего осуществления Монаршей воли в пределах Великого Княжества и при наличных в нем условиях: одна только общеимперская власть может и должна давать общегосударственному закону окончательную форму и санкцию.
Давая разные преимущества краю, русская власть вправе требовать сознательного участия Финляндии в общегосударственной жизни, то есть теснейшего единения Финляндии с Империей. Но этой-то справедливой и естественной взаимности со стороны Финляндии нельзя, к сожалению, ни в чем усмотреть.
Финляндия всегда противопоставляется России. Финляндия не только обособляется от России, но выдвигается, как нечто конкурирующее, противодействующее России, и потому в ней хотят усмотреть крайний оплот западной цивилизации против варварской России; ее втягивали даже в сферу «скандинавизма». Газета «Wiborgsbladet» сама признала, что с 1 сентября 1882 г. она приняла на себя роль часового Финляндии против Востока, с целью охраны родной культуры.
В последние десятилетия Финляндия особенно упорно стала выдвигать свое государственное положение в составе Российской Державы. Сейм 1899 г. впервые открыто выступил с формулировкой «государственных» прав Финляндии и описанием ее «конституции». Европейский мир встретил вновь народившееся северное царство благосклонно, очевидно, в расчете, при случае, извлечь какую-нибудь пользу из нового государства-буфера. Финляндцами Европа, кроме того, хочет воспользоваться, как передовым своим постом и оплотом против азиатского деспотизма.
Со всеми подобными обстоятельствами необходимо считаться тем более, что «если стать на точку зрения финляндцев, невозможно указать ни на один принцип, служащий звеном между коренной Россией и Финляндией, ни на одну отрасль государственной жизни, где оказывалась бы солидарность воззрений и целей, необходимая для общеимперской жизни составных частей единого государственного организма».
Финляндцы замкнулись в свои интересы и, руководимые ложной теорией о своем «государственном» положении, не выяснили себе и не сознали своих обязательств относительно Империи, даже не хотят признать, что в области общеимперской самодержавная воля — закон.
Признать это тем более было легко для них, что «требование русской власти ограничивается р настоящее время лишь тем, чтобы в правовом сознании руководящих классов Финляндии и в ее общественной жизни не совершалась работа над политическим разъединением и духовным отчуждением края от коренной России.
У финнов имеются хорошие качества. Россия, дорожа сими качествами, желает призвать финнов к совместной жизни, к теснейшему единению, к осуществлению общегосударственных задач. Такова главная задача русского правительства.
«...Ни законодательного, ни административного самоуправления уничтожить не предполагается и денационализации в виду не имеется, писал 8 сентября 1899 г. Вячеслав Константинович Плеве одному из своих сотрудников. Желательно лишь, чтобы автономия не исключала начала нашего государственного права, согласно коему Финляндия есть область государства, управляемого властью самодержавной. Что же касается культуры, то конечно желательно ее дальнейшее развитие, лишь бы она не поддерживала антагонизма по отношению к нам Финляндии. С высшей этической точки зрения, задачи этой культуры должны бы заключаться в отыскании точек соприкосновения
