Культурный переворот в Древней Греции VIII—V вв. до н.э. - Александр Иосифович Зайцев
Не могут решить загадки «греческого чуда» и попытки некоторых исследователей, выделив внутри истории греческой культуры территориально и хронологически ограниченные более частные процессы, в особенности культурный расцвет в Афинах V-IV вв. до н. э., искать для них специальные объяснения, опираясь на общую типологию сравнительно коротких подъемов культуры в рамках одного государства, как поступает, например, Г. Греве.[101]
Чарльз Эдвард Грей усматривал в большом цикле развития и упадка греко-римской цивилизации в целом четыре эпицикла — архаический, афинский, эллинистический и римский — со своими фазами подъема, расцвета и упадка.[102] Усматриваемый им в десятилетия, следующие за 525 г. до н. э., культурный спад, возможно, действительно связан с внутренней структурой архаического эпицикла, но никак нельзя отрицать здесь и роль внешнего фактора — подчинения персами греческих городов Малой Азии.[103]
Темой данной работы являются не специфические закономерности культурного подъема в Ионии, или в Афинах, или в птолемеевском Египте, а действие тех факторов, которые вызвали к жизни «греческое чудо» в целом, т. е. уникальный для истории человечества общий ход развития греческой культуры, по крайней мере вплоть до II в. до н. э. Эти факторы, которые должны были действовать на протяжении многих столетий, и сформировали общие черты культурного развития архаической и классической эпох, обеспечившие преемственность эволюции через все периоды упадка и перемещения культурной гегемонии из одного района Эллады в другой.
Уже самые общие соображения подсказывают нам, что мы должны рассматривать культурный переворот в Греции в его всемирно-историческом контексте. И действительно, вскоре после того, как Европа впервые познакомилась с важнейшими памятниками древнеиндийской и древнекитайской религиозно-философской мысли, события в Греции, которые мы называем культурным переворотом, стали сопоставляться с рядом идейных движений на Востоке в середине I тысячелетия до н. э.
Так, уже в 1856 г. Э. фон Ласоль с удивлением отметил, что примерно к 600 г. до н. э. относится деятельность Заратустры в Персии, Будды в Индии, Конфуция в Китае, библейских пророков и первых философов Греции.[104] Синолог Виктор Штраус, изучавший философию Лао Цзы, обратил внимание на то, что деятельность и этого выдающегося религиозно-философского реформатора относится примерно к той же эпохе.[105]
Рудольф Отто, отмечая почти одновременное появление «мировых религий», говорил вообще о «законе параллелей в истории религии».[106] Историк науки Г. Сартон писал в 1927 г. о взрыве интеллектуальной энергии в VI в. до н. э. в Греции, в Иудее, в Вавилонии,[107] в Индии, в Китае и выражал недоумение по поводу наблюдающегося синхронизма.[108] Аналогичные мысли высказывал он и в своей последней обобщающей работе по истории науки в древности.[109]
В 1935 г. на одновременное начало религиозно-философских движений в IX-VI вв. до н. э. в переднеазиатско-греческой сфере, в Индии и в Китае обратил внимание Альфред Вебер,[110] который был склонен предполагать причину появления того, что он скорее метафорически называл «трагическим взглядом на бытие и толкованием смысла бытия» в создании новых культур приручившими лошадь кочевниками.[111] Широким смешением рас пытался объяснить идейные сдвиги I тысячелетия до н. э. Дж. Мерфи.[112]
Немецкий философ Карл Ясперс предложил для интересующей нас эпохи[113] название «осевого времени» («Achsenzeit»)[114] и сделал свои соображения о его роли в истории человечества одним из краеугольных камней своей обращенной в будущее весьма расплывчатой философско-исторической концепции.[115] В дополнение к тому, что уже отмечали его предшественники, Ясперс указывает на возникновение в Индии не только буддизма, но индуистских философских школ, появление Упанишад. Хотя в центре внимания Ясперса находятся явления из религиозно-философской сферы, а возникновение науки он вообще датирует началом Нового времени,[116] среди характерных фигур «осевого времени» он называет и греческих трагиков, и Фукидида, и Архимеда.[117] Ясперс подчеркивает не только уникальность самих идейных сдвигов «осевого времени», но исключительность и необъяснимость того, что они произошли, если мерить время всемирно-историческими масштабами, почти одновременно в самостоятельно развивавшихся культурах, так что в соседних странах, как правило, даже не знали о происходящих духовных переворотах.[118] Он справедливо возражает против гипотезы Альфреда Вебера, указывая, в частности, на то, как искусственно выведение из вторжения кочевников религиозных и, отчасти, философских новшеств в Китае и в царствах Израиля и Иудеи,[119] и, как нам кажется, правильно указывает на необходимые, хотя и недостаточные исторические предпосылки идеологических трансформаций «осевого времени»:
«общие социологические условия <...> благоприятные для духовного творчества: многочисленные мелкие государства и небольшие города; политически раздробленная эпоха с повсеместной борьбой; нужда вследствие войн и революций рядом с благополучием, так как нигде не имело места всеобщее и полное разрушение. Ставятся под вопрос сложившиеся формы жизни».[120]
Аналогию между Грецией и Китаем X-III вв. до н. э. в общественных условиях и в их идеологических последствиях принимает синолог Л. С. Васильев <...>[121]
Значению I тысячелетия до н. э. в истории человечества был посвящен в 1975 г. специальный номер американского журнала «Daedalus». Авторы статей в этом номере говорят об этой эпохе как о времени прорыва вперед, как об «эпохе трансценденции» («the age of transcenden-ce»).[122] Высказываясь, в основном, в пользу взаимной независимости возникновения рассматриваемых движений, они, однако, не решаются сказать что-либо определенное об их причинах.
Важный шаг в выяснении повсеместных идейных сдвигов в I тысячелетии до н. э. был сделан, как нам кажется, американским культурным антропологом Джулианом Стюардом, объясняющим эти сдвиги экономическим и социальным прогрессом человечества, приведшим к возникновению городов и государства, и распространением этих сдвигов на территории за пределами так называемых «гидравлических цивилизаций» К. Витфогеля[123] с их жесткой социальной и политической структурой.[124]
Но если мы оперируем понятием экономического прогресса на рубеже II и I тысячелетия до н. э., мы не можем пройти мимо решающего для этой эпохи технико-экономического переворота — распространения железа. Поэтому вполне естественно, что ряд исследователей ставит «греческое чудо» и, в частности, зарождение философии, в связь с началом «железного века».[125] Нам представляется, во всяком случае, что диффузия железа, переход к железному веку и был важнейшей необходимой, хотя и не достаточной, предпосылкой социальных потрясений, породивших, в свою очередь, новые идейные течения середины I тысячелетия до н. э.
Диффузионистские объяснения вообще имеют значительные шансы оказаться правильными в тех случаях, когда сходные явления охватывают за короткий промежуток времени народы с различной культурной традицией и находящиеся на разном уровне
