Джон Мэн - Чингисхан
Потому-то к 500 году н. э. пастушеские кочевые племена Внутренней Азии имели преимущества перед оседлыми об ществами. Добавив стремена к седлу и уздечке с мундштуком, конник мог на полном скаку обгонять колесницы, уклоняться от стрел, стрелять из лука, метать дротики или бросать лассо.
Оставалась проблема набора армии и управления ею - и здесь решение находим опять-таки в самой культуре пасту шеского кочевого скотоводства. Езда на лошади была ключе вым условием для трех связанных между собой навыков: па стьба скота, охота и военное ремесло, причем охота была
той осью, на которой держались остальные два. Охота помо гала контролировать число хищников (особенно волков, проклятие пастушеского рода) и давала мех для одежды и торговли. По мере увеличения числа монголов охота также превратилась в отработку совместных действий и очень важную подготовку к действиям во время боя. Осенью (не весной или летом, когда выгуливается скот) кланы соединялись и организовывали многодневные маневры в виде охот ничьих экспедиций. Разведчики разведывали территорию, отряды охотников собирались и выстраивались в линию, растягивающуюся на многие километры, чтобы потом в те чение нескольких дней медленно сужать гигантскую пет лю — туда-сюда скакали посыльные с рапортами о ходе операции, армия загоняла волков, газелей, а то и снежного барса в постепенно сжимающийся загон, где животных должны убить. Как и военное дело, охота требовала владения искусст вом дипломатии, чтобы свести вместе никому не подчиняю щиеся группы, требовала умелого руководства, стратегическо го мышления и эффективной связи на больших расстояни ях—и все это держалось на потрясающем искусстве верховой езды, выносливости и меткости. Группы, которые могли охо титься вместе, были способны и сражаться бок о бок.
Но в том беспощадном мире мало на кого можно было по ложиться. Несмотря на твердо установленные правила, регулирующие доступ на пастбища, споры вокруг них не утиха ли, сила гнула силу. Война была перманентным, неотдели мым от мира состоянием — в старомонгольском языке нет отдельных слов «солдат» и «гражданский», потому что ското вод был и тем и другим. Война не требовала больших трат на снаряжение, не требовала отказываться от одного образа жизни и перенимать другой. Охота и пастьба органически перетекали в набеги, похищения соперничающих вождей или их жен, месть за причиненное зло и просто военные действия. Каждый мужчина, каждая женщина, каждая семья были связаны между собой определенными обязательства-
64
65
ДЖОН МЭН
ЧИНГИСХАН
ми, но наступал момент, и все они подвергались испытанию, когда речь заходила о пастбищах, предметах продажи или супружеском партнере и создавалась угроза преступить опасные границы между родственными и дружескими обя зательствами и эгоистическими посягательствами, обора чивающимися враждой. Молодой человек мог поклясться в верности своему вождю, друзья могли поклясться в вечном братстве, но все это в мгновение ока превращалось в дым... Вождь, бессильный далее гарантировать защиту и добычу, в один прекрасный момент видел, что разочаровавшиеся в нем воины исчезали, как унесенное ветром облачко пыли на просторах бескрайней степи. И сегодня, как было от века, монголы настолько индивидуалисты, что человеку со стороны остается только в равной мере добродушно изумляться и приходить в негодование. Приходится ли удивляться, что для Чингиса личная преданность была моральным эквива лентом золота — драгоценная редкость, которой трудно до биться и которую ничего не стоит потерять.
Достигшие высокого искусства в своем кочевом пастуше ском образе жизни, монголы тем не менее не отличались ка кими-либо иными достоинствами. Миссионеры, распро странявшие среди соседних с ними тюркских народов буд дизм и христианство, не находили в их среде никакого отклика. Монголы были язычниками, сохранявшими веру предков в святость природных явлений и предметов. Реки, водные источники, гром, солнце, ветер, дождь, снег — все эти вещи наделялись значимостью и частью царства духов, над которым отстраненно и благожелательно надзирает верховное божество Голубое Небо, Хох Тенгер. Тенгер имеет двойное значение — и «небо», и «рай» — явление, встречаю щееся во многих языках, причем со временем значение «го лубое» все больше вытеснялось значением «вечное». Тенгер могли разглядеть простые люди, если взобраться на высо чайшие пики, или шаманы, читающие по зловещим трещинам на бараньих лопатках. Эти верования были распростра-
66
нены среди всех народов Центральной Азии. Тенгер (пи шется также Тнгри, Тангра или Тенгри) был богом тюркских племен VI века, которые мигрировали на запад и в конце концов стали болгарами. Он, или оно, упомянут на грече ской надписи на получившем название «Всадник из Мадары» барельефе V III века, который находится на территории Вос точной Болгарии.
С самого начала предки монголов должны были чувствовать, какой благословенной была их вновь обретенная роди на. Знакомясь с ее территорией, углубляясь со своими стада ми в степь с ее богатейшими пастбищами, возвращаясь в ле са за зверем и деревом, они наверняка поднимались на массивную центральную вершину, ту, которую в наши дни называют Хан-Хентей, царь Хентей. Подъем на нее несло жен, высота 2452 метра, и ее было бы не разглядеть в Альпах или Скалистых горах. Снег на ней в прошлое лето не задер жался, а ледников там нет. Стоя на голом, открытом всем вет рам плато, монголы видели, куда разбегаются горы, в какую сторону сбегают с них горные потоки, становясь реками, ку да текут самые большие реки - Онон на восток, Керулен на юг, Тула на запад. Они богатели и постепенно стали почитать эту гору как духовный центр их вселенной. Здесь они чувствовали себя ближе к тому милостивому духу, который привел их сюда и поведет к могуществу и процветанию. Они назвали эту гору Священный Калдун - Бурхан Калдун. Про ходили века, и то, что им удавалось выживать, подтверждало истинность их веры. Если горы Хентей были коренным цен тром монголов, то Бурхан Калдун был их Олимпом.
Все так остается и по сей день. Несмотря на то что есть ис торики, которые сомневаются в том, что Бурхан Калдун и Хан-Хентей одно и то же, оба названия были уравнены еще в конце XIII века, когда Камала, правнук Чингиса, построил там храм. На лысой верхушке Хан-Хентей можно видеть сотни тех миниатюрных пирамид из камней, овоо, которые расставляются монголами на возвышенных местах. В них во-
67
ДЖОН МЭН
ткнуты высокие шесты с переливающимися на ветру лента- ми и шелковыми тряпками, на многих овоо лежат многочис ленные приношения - монеты, банки, бутылки, сигаретные пачки, все они дань уважения и памяти духу этого места и ду ху человека, выковавшего нацию и свою империю.
Вот те орудия, навыки и верования, которыми владели предки монголов, разбившие свой лагерь в долине Онона в 800 году н. э. Последующие 400 лет жизнь их протекала во мраке неизвестности, пока не появился Чингис. В этом им несказанно повезло, ибо конец XII века было последним мо ментом, когда мог появиться подобный завоеватель. Про шло бы несколько десятилетий, и развитие пороховых тех нологий сделало бы традиционное военное искусство мон голов безнадежно устаревшим. Так или иначе, Чингис появился в нужное для монголов время. Подобно лучнику, напрягающему все свои силы, чтобы натянуть лук и выпус тить грозную стрелу, он собрал затаенную в монголах энергию и с невероятно разрушительной силой выпустил ее на ружу.
3
СУМЕРЕЧНОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ НАЦИИ
ЧИНГИСУ ВЕЛИЧИЕ БЫЛО ПРЕДНАЧЕРТАНО НЕБЕСАМИ, ТАК ГЛАСИТ
«Тайная история», имевшая к тому все преимущества сужде ния задним числом. Конечно же, у него была самая подходя щая генеалогическая предыстория — в его роду были три честолюбивых хана, которые едва не создали Монгольскую империю. Но ничто не предвещало возвышения Чингиса. В момент рождения Чингиса казалось, что дни монголов давно позади.
Около 1140 года Кабул, прапрадед Чингиса, стал первым вождем, «правившим всеми монголами», и первым Хо-Лома, принявшим титул хана. Объединенное им племя вышло на арену широкой азиатской политики. Главным соперником монголов была еще одна растущая держава на юге, царство, обычно называемое Цзинь (Золотое), по династическому титулу его правителей юрченов, маньчжурского племени, за десять лет до этого после стремительной и блестяще осуще-
69
ДЖОН МЭН
ЧИНГИСХАН
ствленной кампании оккупировавшего Северный Китай. С запада и юга Цзинь граничила с мощными державами Си- Ся и Сон и очень нуждалась в спокойствии на северных гра ницах. Отсюда ей грозил Кабул и монголы. Император Цзинь обратился к Кабулу с предложением заключить согла шение. Кабул рискнул совершить путешествие в Пекин — Чжунду (Среднюю столицу), как называли ее в Цзинь, там он должен был провести переговоры. Как и было положено, при этом было выпито много араки. К концу пира Кабул по чувствовал себя настолько непринужденно, что потянулся через стол и ущипнул императора за бороду. Подобная вольность привела придворных Хо-Лома в смятение. Ни о каком соглашении не могло быть и речи. Кабулу, как официальному гостю, позволили со всеми подарками выехать из города, но китайские военачальники решили, что этот пьяница и ненадежный вождь не должен уйти без наказания. На Кабула устроили засаду. Он сумел уйти через Гоби, но ни одна из сторон ничего не простила и ничего не забыла. Цзинь будет помнить нанесенное Кабулом оскорбление и неудачную по пытку перехватить его до случая, когда станет возможным разделаться с этими наглыми кочевниками.
