Наполеон Бонапарт - Максимы и мысли узника Святой Елены
После московской катастрофы меня уже сочли было политическим трупом, но все еще оставались я сам и мое имя, и вот уже через три месяца я вновь явился во главе двухсот тысяч моих солдат.
CCCLIXМое восемнадцатое брюмера было значительным по своим последствиям: ведь именно с этого момента началось восстановление общественного порядка во Франции [131].
CCCLXКогда полными пригоршнями разбрасывают почести, многие недостойные люди тоже набрасываются на оные, а имеющие несомненные заслуги отступают в сторону. Кто же будет искать эполеты на поле сражения, когда их можно заполучить ив чьей-нибудь прихожей?
CCCLXIРеволюционеры и эмигранты в равной степени были ненасытными по части богатств и отличий. Они соперничали в низости друг с другом. Я же хотел возвеличить новых людей, но поелику не имел в том успеха, то брал их сколько возможно в рядах моих солдат.
CCCLXIIВо время моих итальянских кампаний Директория только и делала, что тявкала; она пробовала мне указывать, в ответ я посылал ей мадонн из чистого серебра, она умолкала, и моя армия продолжала идти вперед [132].
CCCLXIIIСо времен Карла Великого [133] пехота всегда была плоха. В моей же армии не было французского солдата, который не считал бы себя способным противостоять врагу и победить.
CCCLXIVЗакон должен быть ясным, точным и единообразным, толковать его — значит допускать искажения.
CCCLXVБольше всего лиц держит в своей памяти тот, у кого больше воображения.
CCCLXVIЕжели бы флибустьеры способны были вести политику, достойную их храбрости, они основали бы великую империю в Америке еще в шестнадцатом столетии.
CCCLXVIIСтранно, но в этот век Просвещения монархи видят надвигающуюся грозу лишь тогда, когда она уже разразилась.
CCCLXVIIIСлово либеральный, которое в нынешние времена столь чарует уши идеологов, это слово — моего изобретения. Так что если уж я узурпатор, то они — плагиаторы.
CCCLXIXГосударя начинают презирать, когда он слаб и нерешителен; это гораздо хуже, нежели когда им управляет министр неспособный и лишенный уважения.
CCCLXXПеред тем как появился мой Гражданский кодекс, во Франции отнюдь не было настоящих законов, но существовало от пяти до шести тысяч томов различных постановлений, что приводило к тому, что судьи едва ли могли по совести разбирать дела и выносить приговоры.
CCCLXXIМарк Аврелий жил и умер в великом почете, поелику он безмятежно и при благоприятных обстоятельствах унаследовал империю. Это счастие могло быть уготовано моему сыну.
СССLXXIIЯ мог бы привести Итальянскую армию в Париж 18 фрюктидора и сыграть роль, каковую сыграл в свое время император Север, но плод тогда еще не созрел [134].
CCCLXXIIIКогда я высадился во Фрежюсе на пути из Египта, Б[аррас] и С[ийес] обсуждали тогдашнее положение вещей в стране: один хотел восстановить короля, другой же — призвать герцога Брауншвейгского; я привел обоих к единому мнению [135].
CCCLXXIVГоббс — безрадостный философ, а Монтескье — светлая голова [136].
CCCLXXVМораль республиканцев отличается большой распущенностью: они без колебаний позволяют себе все, что полезно им и их партии; равным образом то, что было бы добродетелью в республике, становится преступлением при монархии.
CCCLXXVIРабле подражал первому Бруту, который прикидывался умалишенным, чтобы обмануть подозрительность Тарквиниев [137].
CCCLXXVIIНи золота, ни серебра мне не хватало так, как сахара и кофе, — поэтому добродетельные женщины так и не простили мне Континентальной блокады.
CCCLXXVIIIПодлинное богатство всякой страны состоит в числе жителей оной, их труде и предприимчивости.
CCCLXXIX"Дух законов" — малоосновательное творение едва ли упорядоченной постройки, в которой можно найти прекрасно убранные покои, но заметить кое-где и наспех отделанные дощатые стены с позолотой [138].
CCCLXXXКлубные политики, которые выступают против постоянных армий, — сумасброды. Стоит государю распустить свои войска, позволить разрушить свои крепости и проводить время за чтением Гроция, как он не процарствует и полугода.
CCCLXXXIСамые удивительные изобретения суть не те, коими мог бы похвастаться ум человеческий: большинство открытий суть следствие механического инстинкта и случая, а отнюдь не философии.
CCCLXXXIIПонаписали великие глупости о душе, а ведь надобно стараться знать не то, что люди сказали об этом, но то, что собственный наш разум может нам открыть независимо от чужих мнений.
CCCLXXXIIIЧто касается системы, то всегда надобно оставлять за собою право на следующий день посмеяться над теми своими мыслями, кои появились накануне.
CCCLXXXIVЯ не знаю, что понимают под божественным правом; наверное, это — изобретение какого-нибудь тупого теолога из Лувена [139]. Ведь сам Папа имеет не более божественного права, чем я — на наследственное место в Палате лордов британского парламента.
CCCLXXXVТо, что называется естественным законом, — всего лишь закон выгоды и разума.
CCCLXXXVIВсякий глава партии должен уметь пользоваться воодушевлением сторонников, ибо нет партии, которая не имела бы своих горячих приверженцев. И величайший военачальник во главе своих солдат, лишенных боевого духа, оказывается полной бездарностью.
CCCLXXXVIIПочему Гомеру отдавали предпочтение все народы Азии? Потому что он описывал приснопамятную войну первейшего народа Европы против самого процветающего народа. Его поэма — едва ли не единственный памятник той далекой эпохи [140].
CCCLXXXVIIIКогда я видел Клебера на лошади, перед глазами моими всегда вставали герои Гомера. Ничего не было прекраснее его в день сражения [141].
CCCLXXXIXГенерал Мак [142] теоретически весьма учен, ведь он много изучал большую войну по книгам, но я не доверил бы ему командовать даже батальоном, поелику он неудачлив и ему недостает решительности. Меня весьма удивила его капитуляция при Ульме, я полагал, что он просто перешагнет через меня, чтобы вновь занять позицию у Инна.
CCCXCБог положил себе за труд быть стражем добродетели.
CCCXCIДабы погубить отечество, достаточно даже одного негодяя, — тому в истории было немало примеров.
CCCXCIIЯ люблю стихи Оссиана, там много мысли, исполненной силы, энергии, глубины. Это — северный Гомер, поэт в полном смысле слова, поелику потрясает душу и трогает ее [143].
CCCXCIIIТак и не появилось ни одного достойного описания моей кампании 1814 г. Она представляет собою череду событий той достопамятной войны и стечения обстоятельств столь необычайных, что лишь я один мог бы их описать, потому что мне вполне известно все, что имело место тогда.
CCCXCIVВ театре на меня производит впечатление величие страсти, но я всегда страдаю, когда они выходят за рамки вероятного [144].
CCCXCVДруо — это настоящий Катон; я не знал никого, кто бы столь разительно походил на Аристида. Храбрый человек! [145]
CCCXCVIКапитуляция Сен-Сира [146] в Дрездене — ошибка школьника, она во многом подобна капитуляции Мака при Ульме. На месте Сен-Сира Рапп, Карно и Даву показали бы, как надо защищать крепости [147].
CCCXCVIIБедные жители Лотарингии во многом оказывали мне содействие; как я хотел бы восстановить их разрушенные хижины! [148]
CCCXCVIIIМне нравится грубый здравый смысл, который обитает на улицах.
CCCXCIXСолон был прав: можно судить о заслугах человека только после его смерти [149].
СССССама ли нация отделилась от меня в 1814 г., или сам я покинул мой народ, не в этом дело, а в том, что тогда только я один мог изгнать иноземцев за пределы Франции, но это стало бы для всех очевидным лишь после победы; в остальном же бесспорно одно — грязное белье всегда следует стирать только у себя дома.
CCCCIЕсли задуматься над тем, что такое слава, то приходишь к заключению, что оная сводится к немногому. Что бы ни говорили невежды, превозносили глупцы, одобряла или ни поносила толпа, здесь нет того, что составляло бы предмет особливой гордости.
CCCCIIФридрих взял на себя труд опровергать Макиавелли еще до того, как стал королем; полагаю, он сделал бы лучше, если б оправдывал его после, своего воцарения. Этот Макиавелли писал разве что для мелодраматических тиранов [150].