Азиза Джафарзаде - Баку - 1501
По его приказу воины вместе с пленником отошли на открытое место, хорошо видное из лагеря на скале. Остановились у местной святыни - могилы старика, приобщившего в свое время племя к исламу. Здесь, у неказистого пира, будет приведен в исполнение приговор, и страшное зрелище заставит содрогнуться и сдаться непокорных сельчан.
По приказу Рагим-бека самый громкоголосый из кази взобрался на плоскую крышу пира. Встал над сводчатой дверью, на которой было начертано всего одно слово "аллах" и, повернувшись к лагерю на скале, громко закричал:
- Эй, гяуры, слушайте и не говорите потом, что вы не слышали! Смотрите, на ваших глазах мы, во имя веры, казиим этого юношу за то, что он не принял представителя пророка на земле Шахи-Мардана и шиитство, не проклял езидов Ширваншахов, убийц Шейха Джунейда и Шейха Гейдара. Во имя Али, если через четверть часа после казии вы не сдадитесь, мы вас всех перерубим мечом - вот так!
Затаив дыхание, все племя смотрело вниз. Люди ничем не выдавали своего присутствия, но хорошо видели, что происходит там, у пира.
А происходило что-то страшное. Двое кази с помощью палача подняли крепко связанного по рукам Гюнтекина на пир. Пригнули его голову к щиту, который один из кази снял с руки и положил на землю. По знаку Рагим-бека палач отрубил юноше голову. Не раздалось ни стона, ни возгласа: Гюнтекин и в последнюю минуту не попросил пощады. Дымящаяся кровь с выпуклой поверхности щита растекалась по пиру...
Из лагеря на скале раздались душераздирающие вопли, плач, причитания. Гюмюшбике и Айтекин, которых и мужчины не смогли удержать, с расцарапанными, залитыми кровью лицами, босые, с непокрытыми головами бросились бежать вниз по узкой тропинке. И мать, и сестра спешили к обезглавленному телу Гюнтекина. Следом за ними, горестно рыдая, торопились потрясенные старухи. Вскоре с гор спустились и растерявшиеся мужчины. Обрадованные кази, окружив пленников, бурно выражали свою признательность небу за то, что им удалось так быстро, без единой потери, добиться своей цели, выполнить приказ шаха.
К вечеру того же дня ни в старом селе, ни в новом лагере не осталось ни одного человека. Почти все мужчины племени, не принявшие шиитства, были зарублены мечами. Остальных забрали в плен. Среди пленников были и девушки, и молодые, женщины. У всех руки были скованы цепями. Их вели стражники. После победы над Ширваншахом Фаррухом Ясаром в Шемахе будет большой невольничий рынок; сюда торопились привести побольше живого товара. Там торговцы определят им цену, а покупатели раскупят. До начала торговли на рынок, по обычаю, явится хаджиб шахский визирь и купит столько рабов, сколько назвал молодой падишах в своем клятвенном обете. А потом во имя победы, во исполнение веления пророка "освобождать рабов", хаджиб от имени молодого шаха освободит купленных им рабов. А остальные пленники поступят в публичную продажу, их развезут по всем городам мира, и особенно в Аравию, Турцию, Иран, снова перепродадут, но уже по более дорогой цене во дворцы, поместья эмиров и военачальников. Самых красивых девушек торговцы отберут для гаремов, будут готовить из них танцовщиц, певиц, музыкантов; после обучения в специальных школах цена таких девушек возрастает. Такие невольничьи рынки устраивались после каждой победы на крупных площадях, в торговых рядах больших городов. На эти рынки доставляли не только захваченных на войне пленников, но и детей, полученных в уплату долга с Северного Кавказа и из других соседних с ним стран.
Рагим-бек, как ни вглядывался, так и не мог рассмотреть в караване пленных девушку, что накануне с такой шаловливой радостью, так по-детски беспечно болтала ножками в реке Гюнешли. И немудрено: пленные девушки были в таком виде! Горе, слезы, разодранная одежда, расцарапанные в кровь лица, растрепанные волосы сделали их неузнаваемыми. Они уже знали, что уготовано им, что путь их закончится на невольничьем рынке...
И вот двинулись. Впереди - воины под предводительством Рагим-бека, сзади - охраняемые стражей пленники и скот - его местонахождение выдал, под страхом смерти, кто-то из сельчан. Караван, взобравшись по кручам Кямаладдин и Инджабел, взял направление на Шемаху. Шли по следам ушедшего днем раньше шахского войска.
А на месте села, где веками жило мирное небольшое племя, и, в горах, на месте нового лагеря, названного соседними племенами "Гала-галаг" ("Крепость-пепелище"), остались лишь груды дымящихся развалин. И по сей день сохранилась дорога к воде, сохранилась, как символ любви к жизни и свободе!
Войско прошло; над трупами кружил старый коршун.
Кази двигались по дороге в Шемаху и оставляли за собой пожарища сел, где люди отказывались признать Али последователем пророка на земле, не произносили "Алиянвелиюлаллах". Приближался день знаменитого сражения Исмаила с Фаррухом Ясаром в Джабанах...
9. В КВАРТАЛЕ РЕМЕСЛЕННИКОВ
В этом городе не было огороженных дворов. Дома строились тесно, стена к стене, дорога от одного дома к другому проходила по узкому тупику. Жители городских кварталов, как овечья отара при виде волка, будто стремились прижаться друг к другу: толи из страха перед врагом, то ли потому, что в этом просторном мире под голубым небесным сводом ценили, берегли землю нашу, старались они побольше оставить места для посевов. Может, думали: пусть будет у сельчан больше полей, пусть будет богатый сбор урожая, чтобы хлеба у людей было в изобилии? В городской тесноте даже кладбище находилось недалеко от жилья...
В этом городе из всех ремесел раньше всех возникли ювелирное и гончарное дело. Изделия гончаров обсушивались в двухъярусных печах: внизу в горниле, в продолговатом углублении разжигали кизяки, а в верхнем оштукатуренном отделении ставили сосуды, докрасна раскалявшиеся от высокого жара. Гончары растапливали печи кизяком - зимой, и соломой, щепками летом.
Комнаты украшали изготовляемой хозяином дома продукцией. На полках расставляли большие миски, кясы, глиняные глазурованные сосуды, кувшины, всевозможные горшочки и кринки. Нанесенные на них черные, красные, коричневые геометрические фигуры являлись одновременно и украшением, и символами, связанными с волшебством, заклинаниями, запретами и верованиями. Коса и серп, висящие во дворе на ветвях фисташкового дерева, показывали, что у хозяина дома где-то есть и клочок земли...
Обычно гончары, навьючив готовую продукцию на осла, сами вывозили ее на рынок. Продавали приехавшим в город сельчанам маслобойки, кувшины, горшки и другую домашнюю утварь. Взамен покупали пшеницу, ячмень. Некоторые городские жители держали коров и овец, а те, кто имел посевные участки на окраине, я землю засевали. Многие имели на берегу моря дачи: небольшой домик, несколько виноградных лоз и инжирных деревьев. Летом всей семьей переселялись на эти дачи. Ухаживали за виноградниками, наливающимися янтарным соком под знойным солнцем на золотистых песках. А какой был виноград! Разных сортов: и белый шаны, и агадаи, и красный виноград, и кишмиш, и черный шаны. Женщины заготавливали на зиму сушеный очищенный инжир, изюм, варили целебный дошаб, придающий нежный вкус халве, и множество разных летних лакомств на забаву детям.
Жилища гончаров, по городским понятиям, были просторны - того требовало их ремесло; перед домом обязательно был двор с гончарной печью. Ювелиры же ютились в небольших домишках. чаще всего состоящих из двух комнат. В одной - находилась семейная спальня, в ней же проходила вся домашняя жизнь хозяев. В другой комнате работал глава семьи - ювелир, здесь же он принимал заказчиков. Посреди комнаты стоял маленький станочек, рядом - точнейшие весы, на которых взвешивали серебро и золото, тигель, где их растапливали, и затейливые тонкие формочки, в которые вливали драгоценные металлы.
В одном из таких двухкомнатных жилищ обитала семья ювелира, о котором пойдет наш рассказ. В крохотном дворике перед домом росло высокое раскидистое фисташковое дерево, ветви которого заглядывали в соседние дворы. На старом паласе, расстеленном под фисташковым деревом, сидели две женщины и девочка лет пяти-шести. Одной из женщин было, видимо, за сорок: полная круглолицая, с длинными, чуть ли не до пят, косами. На ней была широкая, простроченная в середине наподобие шаровар, юбка. Она сидела на паласе, скрестив ноги, и обшивала канителью натянутую на медную колодку тюбетейку из белого бархата. Рядом с ней лежал развязанный лоскутный узелок. В нем находились канитель, шелк, клубок козьих ниток, горсть разных иголок.
Женщина эта, Хырдаханым, была женой хозяина дома, ювелира Дергяхкулу. Хырдаханым являла собой ходячую выставку произведений своего мужа. В уши ее были продеты изготовленные со вкусом, рукой настоящего мастера, изящные серьги - "гырх-дюйме" - сорок пуговок; на шее - чешуйчатое ожерелье, на пальце - кольцо с надписью, на запястьях - браслеты "золотая соломка". Покрытый эмалью пояс туго стягивал ее талию поверх кофточки из тонкой шелковой материи. Хырдаханым будто соблазняла окрестных женщин покупать изготовленные ее мужем украшения.
