Азиза Джафарзаде - Баку - 1501
Собеседница Хырдаханым была одета в такую же, как у хозяйки дома, юбку и архалук. Она расчесывала шерсть на стоящей перед ней чесалке. Неторопливо доставала из мешочка кудель, насаживала на чесалку, а затем, смочив пальцы маслом из поставленной рядом миски, вновь "процеживала" уже расчесанную кудель. Так тщательно расчесываемая шерсть предназначалась, как вино, для дорогой ткани - на шаровары, чуху, а, может быть, и на богатый ковер. Женщина, захватившая свою работу во двор соседки, чтобы вволю поболтать с ней за делом, была женой гончара Велиюллы, и звали ее Балаханым. Ей было лет тридцать пять-тридцать шесть. Маленькая девочка, Сакина, приходилась ей падчерицей. Скрестив на паласе ножки, она брала один за другим початки пряжи, старательно разматывала их вокруг коленей, а потом сматывала в клубок, как показала ей мачеха.
Балаханым вышла замуж за Велиюллу недавно. Вышла, как говорится, на семерых сирот. Она еще не знала всех ближайших соседей, но с Хырдаханым успела сблизиться. И вот теперь обе женщины, сидя за работой, делились своими горестями, житьем-бытьем. Хырдаханым рассказывала о себе - отчасти потому, что ей захотелось вспомнить о прошлом, отчасти просто отвести душу, поболтать.
- Да... И вот, как война началась, стали людей в войско забирать. Кто смог - сбежал, а мой, бедняга, прямехонько в сети попался. Нам-то что за дело было до этой войны? Да... Я ведь незадолго до того замуж вышла, только-только свадьбу сыграли. Да еще и выкидыш у меня в те дни получился... Вот раз несчастный муж мой ранним утром отправился на недельный рынок. И сразу же вернулся назад. Оказывается, у ворот стоял вооруженный вербовщик, ждал, когда он выйдет. Вернулся муж и говорит: ухожу, мол, я, дочь Гюльали, жить тебе пока одной. Слава создателю, что ребенка, данного нам по неизреченной своей милости, назад забрал. Не то уходил бы я в тревоге: что бы ты делала, чем бы жила? А теперь вот одна остаешься... Ничего, твои руки одну голову как-нибудь прокормят. Вернусь будем дальше жить, не вернусь - сама себе хозяйка. Но за дурного человека не выходи! Поищи, постарайся, чтобы достойным был... Я ему в ответ: да как тебе не стыдно, я такого разговора не потерплю, пусть сломаются такие руки, которые одну голову не прокормят! Творец не оставив свое создание без хлеба. Иди спокойно, бог тебе в помощь! Придешь - твоя буду, не придешь сырой земли. Ты за кого меня принимаешь? Мое белое тело только мой муж видел, а после него - могила увидит! И вот, как ашыг с сазом, семь лет со своим горем не расставалась. Семь краев, как говорится, обошла, семь миров увидела, душа моя каменной стала. Время от времени до меня доходили слухи, будто умер он. Но я ни одного человека не встретила, который бы сказал: "Я видел это своими глазами". Всем сватам давала я от ворот поворот, потому что не верила в его смерть. С тех пор и научилась вышивать канителью. Вышивала и продавала девушкам для приданого и сумочки для гребня, и сумочки для корана, и мешочки для священного камня, для сурьмы, тюбетейки и нарядные башмачки расшивала. Вот этим-то и на хлеб зарабатывала. А веру свою я на аллаха возложила. Глаз от перекрестка семи дорог не отводила, все ждала его. А через семь лет он пришел-таки! А, дочь Гюльали, сказал он, хорошо, что ты дождалась меня, не вышла замуж, да пойдет тебе впрок материнское молоко...
Хырдаханым рассказывала - будто песню пела. В голосе ее, словах, легко скользящих друг за другом, будто бусы по нитке, слышалась печальная мелодия саза. Завороженная мелодией, Балаханым слушала этот простой рассказ о великой любви, как щемящую сказку, которая самой ей не была суждена в жизни... Время от времени она кончиком своего дешевого поношенного баскальского келагая смахивала слезы с ресниц, стараясь при этом, чтобы очесы шерсти не попали в глаза.
- Слава богу, пусть каждый живет в таком согласии, как ты с братом Дергяхкулу... А кто завидует - пусть тому в глаза палки воткнутся!
Хырдаханым счастливо улыбнулась:
- Да уж... конечно. Только вот с детьми я мужу не угодила. Поздно родился мой ребеночек. Ему бы теперь внука иметь, вон седина какая в бороде, да и внук-то должен быть такого возраста, как наш сын...
Балаханым ободрила подругу:
- Ну что делать?! Это уж как аллах определил!
- Да, конечно, только я иногда задумываюсь: а что, если бы мой первенец остался? Но потом говорю себе: аллаху виднее. Вдруг, не дай бог, ребенок бы выжил, а с отцом что-нибудь случилось?! Когда я об этом заговариваю - и муж то же самое говорит. Что сейчас у нас есть - и на этом спасибо. Судьба у нас такая...
У калитки раздался голос. Хырдаханым узнала мужа по характерному покашливанию: хоть и к себе домой шел ювелир, все же из деликатности предупреждал о себе. Может, в доме есть соседские женщины, сидят с непокрытыми головами, пусть знают, что мужчина идет... И действительно, услышав покашливание, Балаханым поспешно подтянула концы келагая, прикрыла все лицо до глаз. Сакина, по примеру мачехи, тоже сняла с колен пряжу, быстро смотала ее в клубок и встала. Балаханым сказала:
- Братец Дергяхкулу пришел, я пойду.
- Интересно, почему это он так рано вернулся? Наверное, забыл что-нибудь: возьмет и уйдет. Слушай, ты пройди в дом, а уйдет он - мы снова своими делами займемся.
Но Балаханым застеснялась:
- Нет-нет, может быть, он есть захочет? Ты уж поухаживай за ним, а если он быстро уйдет - кликнешь, я приду.
- Хорошо, хорошо.
Оставив пряжу во дворе, на паласе, Балаханым вместе с Сакиной проскользнула мимо входящего Дергяхкулу на улицу.
- К добру ли, муженек, твое раннее возвращение? Ты же говорил - поздно приду...
Бросив под фисташковое дерево полупустые мешки, взятые им утром для муки, мужчина опустился на палас. Дергяхкулу был крайне взволнован, но пытался скрыть это от тревожно глядящей на него жены:
- Проклятье злу! Хотя в это собачье время и добра не жди... Османцы уходят - иранцы приходят. Иранцы уходят - ширванцы приходят. А теперь, говорят, и за Ширваншахом гонятся...
- Да что случилось-то?!
Ювелир в жизни ничего не скрывал от своей жены. Какая беда ни случалась - он всегда делился ею с Хырдаханым, которую считал мужественной женщиной.
- Знаешь, дочь Гюльали, говорят, в стороне Ардебиля появился шах, он из рода пророка. Говорят, то ли отец, то ли дед нашего Ширваншаха - уж не знаю точно, кто из них - убил его отца и деда. И теперь он идет мстить за них. И еще говорят, будто Ширваншахи что-то нарушили в вере благословенного пророка, и он это исправляет.
- Да... недобрая весть.
- Э-э-э, если б только недобрая... Пятьдесят лет тихо-мирно жили. Плохо ли, хорошо ли, но при Ширваншахах дышалось легче. Сами хоть мясо наше ели, но все же кости не выбрасывали, как-то еще можно было жить. Забирали, правда, на стройки, крепости возводить. Но хоть войн, бойни не было! А вот теперь, если война начнется...
- Ох, если война начнется - сколько людей погибнет!
- Погибнут, говоришь, и все?! Тут похуже будет, весь народ без хлеба, без крова останется! Да разве кому-нибудь есть дело до этого! Бык - паши, палка - бей... Посылают людей убивать друг друга. Ну зачем же я должен убивать брата, у которого такой же язык, как у меня, такая же кровь, как у меня, а? Видите ли, дед этого когда-то убил деда того! Так пойди сам и убей его, и все... Людей-то зачем на гибель посылать?! На смерть обрекать?!
- Это ты точно узнал?
- Точнее не бывает. На дворцовой площади такая суматоха, ужас! Ворота крепости заперли, никого наружу не выпускают. Потому-то я и не смог пойти за мукой. Пошел на площадь. Смотрю: все перемешалось. Гонец явился. Говорят: Ширваншах Фаррух Ясар на войне, близ Шемахи. То ли ранен, то ли убит у Джабаны. В крепости Гази-бек, его сын, остался заправлять делами. Но и он, будто бы, два дня назад какую-то весть получил и тоже отправился отцу на подмогу.
- Вай, аллах, сохрани нас и помилуй! Но тогда крепость...
- Об этом и речь! Крепость осталась сама по себе. Говорят, правда, жена Гази-бека Султаным-ханым поклялась, что сама будет защищать крепость и никого до возвращения мужа внутрь не пропустит.
Хырдаханым задумалась, не обратила внимания на Султаным-ханым.
- Кто будет защищать, говоришь? Женщина?!
- Ну да! Внучка нашего шиха Кеблали, Бибиханым - помнишь ее? На ней же принц Гази-бек женился, ты слыхала, наверное?
- Слыхала, - все так же горестно проговорила женщина.
- Ну вот, она самая. Теперь, говорят, глашатай будет вещать. Вербовка войска начнется.
Хырдаханым вдруг в ужасе всплеснула руками:
- Господи помилуй! Киши, война начинается, а ребенок-то мой из моллаханы не пришел еще!
Это неуместное беспокойство жены за ребенка вызвало у мужа улыбку:
- Слушай, так враг же пока не стоит у ворот! Ничего не случится за то время, пока Бибикулу придет из моллаханы. Что ты себя изводишь понапрасну?!
- Перестань, ради бога, неужели в такое время ты будешь сидеть и спокойно ждать, когда наш ребенок сам придет?
- А что же мне делать, глупенькая моя?
