Виталий Полупуднев - У Понта Эвксинского (Том 2)
- А если я их разгромлю?
- Савмак, ты мог бы иначе стать царем! Для этого следовало договориться с друзьями, как это сделал легендарный Спарток, убить Перисада, а потом обуздать рабов, умиротворить крестьян... И тебя признали бы все города, цари и сам Митридат! Понтийский царь, узнав, что ты хочешь быть его другом, сам прислал бы тебе золотую диадему. Но вожаков рабских - никогда царями не признают. Я пришла предупредить тебя! Убедить тебя!
Савмак не мог не рассмеяться в ответ на эти слова.
- Восставшие рабы выбрали меня царем своим! Их судьба - моя судьба! Ибо повстанцы - братья мои, друзья мои! А сатавки - мой народ!
- Тогда мне делать в Пантикапее нечего! Служить царю Савмаку я не хочу! Довольно, что я была рабыней и наложницей одного царя, и не хочу жить милостями другого! Меня жизнь растоптала, теперь я - ничто! Оставь меня, царь Савмак!
Она гордо отвернулась. Савмак нахмурился, его лицо стало жестоким.
- Все понимаю теперь!.. Он похитил тебя,- прошептал Савмак,- Олтак враг мой, и я еще посчитаюсь с ним! Тебя же еще раз благодарю, гордая в прекрасная Гликерия! Ты предупредила меня, и я приму меры!..
Он запнулся, замолчал. Луч солнца, проникнув через окно, упал на ее голову, и золотистые волосы стали светящимися. И вдруг ему пришло на ум, что за ее холодностью и гордым достоинством скрываются иные переживания, иные чувства. Эта догадка никогда ранее не возникала у него с такой определенностью. Гликерия пугает его врагами, спешит заверить, что бежала из рабства лишь с одной целые- предупредить его об опасности. Она хочет доказать, что ее появление здесь - всего лишь дружеское стремление помочь в беде. Не так ли было и тогда, в склепе?.. Истина ослепительно глянула ему в лицо, и сразу все опасности и вражеские происки, о которых Гликерия так выспренне говорила, потеряли свою остроту. Он передохнул глубоко, не зная, о чем дальше говорить.
Девушка, чувствуя на себе его упорный взгляд, поняла, что ее попытки устрашить этого человека смехотворны. Такие люди не отступают перед врагом! И почувствовала себя совсем маленькой и слабой рядом с рабом-героем, одним ударом разбившим сосуд трехсотлетнего господства Спартокидов, вознесенным волею народа так высоко.
- За то, что ты проведала о злых умыслах врагов наших, ты заслужила великую награду,- тихо произнес Савмак в раздумье.- Но скажи, Гликерия: неужели ничего больше ты не принесла мне?
- А что еще? - вспыхнула девушка, подняв строгие, совсем чужие глаза.- О чем говоришь ты?
- Нет, нет! - поспешил он успокоить ее,- Просто я увидел в тебе одну суровость и осуждение!.. Для тебя я всего лишь беглый бунтующий раб, и больше ничего!..
- А разве я для тебя не достойная презрения раба, наложница врага твоего Олтака?.. И что я могла бы принести тебе, кроме моего позора? Поэтому я и не хотела встречаться с тобою!
- Олтак - враг мой! - нахмурился Савмак.- Но не о нем сейчас я хочу говорить... а о тебе... Ты была рабой - теперь ты опять свободна! Ибо среди нас нет рабов! Ты бедно одета - тебя оденут богато, и, если захочешь покинуть Боспор, уехать в далекий город, ты сделаешь это! После тех услуг, которые ты оказала восставшим рабам, ты получишь в награду все богатства, что потеряла! Я пришлю к тебе людей, они сделают все, что надо... Прости!.. Увидев тебя - я родился вновь, ухожу от тебя стариком... Разве могу я, сатавк и вожак рабов, думать о тебе! Моя судьба здесь, среди повстанцев. Твоя - среди знатных и богатых. Каждый из нас получит свое! Прощай!
Он повернулся и направился к выходу. Но когда его рука опустилась на ручку двери, он услыхал ее голос, полный мягкости и упрека:
- Савмак! Предупредить тебя о кознях врагов могли бы и те рабы, что бежали из Фанагории. Зачем было мне возвращаться сюда запятнанной позором, если бы я не хотела еще раз увидеть тебя! Последний раз, ибо - нужна ли я тебе? Ты - царь, а я грязная рабыня.
Он обернулся к ней и застыл в этой позе. Гликерия стояла на той же месте, но совсем другая, не гордая и не суровая. Какая - он не сумел бы сказать, но именно о такой он мог лишь мечтать. Ведь он не знал женщин, не испытал любви и женских ласк. Сейчас же сердцем почувствовал, что счастье, о котором он думал с такой опаской, смущением ,даже страхом, не только возможно, оно пришло.
* * *
Грозная рать, скрипя доспехами, садилась на коней и становилась по сотням. Улицы до самых западных ворот были заняты конными отрядами. На рыночной площади десятки людей увязывали смоляными веревками тяжелые возы, запрягали медлительных быков, криками и ударами хворостин заставляли быстрее поворачиваться грузных животных.
С пантикапейского холма было хорошо видно, как колеблются бесчисленные копья,- это означало, что часть рабских войск отправляется в поход.
В трапезном зале дворца необычно весело и оживленно. По коридорам бегут люди, воины входят, задевая мечами колонны, и выходят, обсуждая между собою предстоящий путь.
Бунак сбился с ног, стараясь угостить как можно богаче царя с его подругой и отъезжающих друзей - Фарзоя, Таная и Пифодора. По удивительному капризу богов, Фарзой вторично возвращался на родину, пройдя через плен и унижение, но не бедным скитальцем или освобожденный рабом, а всевластным воеводой, имея за спиной многолюдную свиту, несколько сотен панцирных всадников и огромный обоз с сильной охраной. Ехал он в Скифию как царский военачальник и родовой князь, призванный народом к себе на родину для борьбы с врагом.
Словно помолодевший, с сияющими глазами и веселой улыбкой на гладко выбритом лице, сидел Фарзой около могучего Савмака. Последний в одной руке держал электровый кубок, а другую положил на плечо князя. Рядом стоял родосец, скаля белые зубы, как всегда полный задора и внутренней приподнятости.
- Любят тебя, князь, верхние боги! - ликующим полушепотом говорил он перед этим Фарзою.- Поэтому дают тебе разные испытания. О, боги даже любимцам своим не дают ничего даром. Видно, и сейчас хотели они испытать тебя, закалить в огне лишений, а потом возвысить!
Родосец, как и князь, был одет в походные доспехи, только шлем держал в левой руке. Кругом радостно переговаривались "ястребы" и танаевцы, счастливые тем, что возвращаются домой с богатыми подарками, а главное - со своими главарями. Особенно их восхищал вид панцирного войска, ряды которого можно было разглядеть отсюда через окно.
- А не боишься, Пифодор, что тебя поймают люди Гориопифа или Дуланака? - лукаво спросил Бунак, наливая чаши.
Пифодор усмехнулся и, прищурившись, повернул лицо к Бунаку:
- Когда мы будем близ Неаполя, мой новый быстроходный корабль "Арголида", что достался мне от Диофанта, как ты хорошо знаешь, уже будет подходить к западным портам. Попутно он зайдет в Харакс и высадит там тавров, так как Агамару пора домой... Так вот, корабль будет готов в любой день принять нас на свой борт. А на корабле все есть, даже вина! А какие!... П-фе!
Грек закрыл глаза и изобразил на лице что-то сладкое.
Фарзой в изумлении повернулся к пройдохе, дивясь делам и замыслам этого неугомонного человека, в произнес:
- Скажи, Пифодор: зачем ты увязался с нами, когда имеешь корабль и шайку головорезов? Плавал бы с ними!
Черные как уголь глаза грека стали лукавыми.
- Лишь слабый головою человек ложится спать, получив в свое пользование соломенную подстилку,- сказал он, подняв палец с видом мудреца.Кто перестает стремиться к большему - тот рискует потерять все! Кроме того, я предан царю и тебе, князь, и дал обет богам служить тому и другому до издыхания верой и правдой!
- Это хорошо,- назидательно кивнул головой Бунак,- так и следует!
- Это не все,- продолжал болтливый грек.- Я хорошо разобрался в звездах с помощью одного умного человека. И теперь хочу все силы положить на то, чтобы предсказанное князю Фарзою сбылось!
- Гм...- отозвался заинтересованный Савмак, выслушав грека с наивным выражением на лице.- Ты всем гадаешь на счастье?
- Государь, - быстро нашелся Пифодор,- на твое счастье гадать не надо, ибо оно - сбылось!.. Твоя звезда поднялась так высоко, что спустя века люди будут помнить о тебе! Уже сейчас, когда ты сидишь за чашей вина, твоя слава летит, как птица, все дальше и дальше!
Грек взял со стола кубок и, сделав два шага, опустился на одно колено справа от царского места, где сидела задумчивая Гликерия. Она с рассеянной полуулыбкой на бледном лице слушала и смотрела, перебирая розовыми пальцами кисти белого покрывала, накинутого на плечи. Никаких украшений не было в ее золотых волосах. Простой безрукавный хитон падал на пол темно-красными складками.
- А счастье твое,- вскричал Пифодор, поднимая кубок,- с тобой! Держи его крепче! Вот так, как это изображено на стене!
Все обратили взоры в ту сторону, куда указывал грек. На стене была изображена колесница, запряженная размалеванными конями. В колеснице стояли, крепко обнявшись, влюбленные с венками на головах. В руках они держали фиалы с вином. Даже мрачный Мирак, молчавший до этого, заинтересовался.
